Мир давно привык к тому, что напряжённость вокруг Корейского полуострова нарастает и спадает циклически. Уже не раз за обострением обстановки следовала разрядка, а воинственная риторика со стороны обеих Корей сменялась миролюбивыми жестами. Но события последних двух лет удивляют даже опытных наблюдателей: всего несколько месяцев отделяют запуски северокорейских ракет и масштабные учения Южной Кореи и США от беспрецедентных встреч на высшем уровне между руководителем КНДР Ким Чен Ыном и лидерами великих держав. Куда ведёт свою страну молодой северокорейский лидер и к чему готовиться её соседям – разбирается ru.valdaiclub.com.
26 декабря 2011 года, через девять дней после кончины Великого Руководителя и Всепобеждающего Стального Полководца Ким Чен Ира, Председателем Центрального комитета Трудовой партии Кореи был провозглашён его сын Ким Чен Ын. В истории Северной Кореи началась новая глава. За восемь лет правления нового лидера в стране был проведён ряд фактически рыночных реформ, существенно повысивших благосостояние населения. Ким Чем Ын, которому на момент прихода к власти не было и тридцати лет, сумел вывести страну из экономического кризиса, проводя в жизнь политику, способствующую улучшению жизни простых граждан и не угрожающую основам северокорейской системы.
Вместе с тем на международной арене сохранялась изоляция Пхеньяна, связанная в первую очередь с упорной реализацией ракетно-ядерной программы. Запуск первого северокорейского спутника в декабре 2012 года и проведение очередного ядерного испытания в феврале 2013-го спровоцировали резкий рост напряжённости в отношениях между КНДР, США, Южной Кореей и Японией. Следующий серьёзный кризис разворачивался в 2016–2017 годах. В начале 2016 года КНДР объявила об испытании водородной бомбы, что вызвало принятие Советом Безопасности ООН новых санкций против Пхеньяна. 4 июля 2017 года, в День независимости США, была запущена баллистическая ракета «Хвасон-14», которую Пхеньян считает межконтинентальной, после чего санкции были ужесточены. Что немаловажно, к ним присоединились Россия и Китай, главный экономический и политический партнёр Северной Кореи. Казалось, Ким окончательно взял курс на конфронтацию, а международная изоляция КНДР достигла апогея.
Но в новогоднем обращении, с которым Ким Чен Ын выступил 1 января 2018 года, неожиданно прозвучали примирительные слова в адрес Южной Кореи, которая готовилась принять зимнюю Олимпиаду. В Сеуле их услышали, и уже через три дня была восстановлена прямая линия между Северной и Южной Кореей, а 9 марта в приграничном Пханмунчжоме состоялась первая более чем за два года встреча высокопоставленных представителей двух стран. Дальнейшие события разворачивались стремительно: 27 апреля Ким встретился с президентом Республики Корея Мун Чжэ Ином, а вскоре о своей готовности провести саммит с северокорейским лидером объявил президент США Дональд Трамп.
И действительно, саммит состоялся – 12 июня 2018 года в Сингапуре, – хотя Трамп в своей манере держал интригу до последнего, угрожая отменить встречу. Наблюдатели восприняли его как имиджевую победу Кима, который фактически получил международное признание. Но почти год спустя можно констатировать, что, несмотря на общее снижение напряжённости и громкие декларации, позиция КНДР по ключевым вопросам безопасности, которые так тревожат Южную Корею, США и Японию, осталась неизменной. И самое главное – ясно, что на безоговорочную и полную денуклеаризацию, которой требует Вашингтон, Пхеньян не пойдёт. Выходит, Ким переиграл всех своих оппонентов? В чём же состоят его цели во внутренней, региональной и международной политике?
«Ким воспринимает Северную Корею как социалистическое государство, вверенное ему предками, и очень серьёзно относится к обязанностям сакрального лидера страны, – говорит эксперт клуба “Валдай” Константин Асмолов, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН. – Так как идеология чучхе подразумевает курс опоры на собственные силы, Ким старается обеспечить стране независимость как в экономике, так и во внешней политике».
Демонстрируя приверженность канонам Realpolitik, основой независимости на международной арене северокорейское руководство считает ракетно-ядерный потенциал. Благодаря его созданию страна может сосредоточить все силы на строительстве самостоятельной экономики, способной эффективно существовать даже в условиях дальнейшего повышения санкционного давления – этот курс был закреплён в документах III пленума ЦК Трудовой партии Кореи в апреле 2018 года.
Как отмечает профессор Георгий Толорая, руководитель Центра российской стратегии в Азии Института экономики РАН, ради экономического развития Ким готов отходить от догм, сохраняя лишь оболочку «социализма нашего образца». «Ким Чен Ын фактически перешёл к тактике “закрывать глаза” на происходящие в хозяйственной жизни перемены, – говорит он. – Они начались ещё в 90-е годы путём “маркетизации снизу”, когда поставленный на грань голодной смерти народ вынужден был как-то выживать, развивая челночную торговлю и мелкое предпринимательство, перепродажу товаров и рыночную торговлю. Уже к началу правления Ким Чен Ына это привело к появлению класса собственников и формированию частнособственнических отношений внутри КНДР».
Эксперты сходятся во мнении относительно ориентиров Кима: это повторение китайского пути. «Речь идёт о переводе экономике на рыночные рельсы, серьёзном расширении частного сектора – при сохранении политического контроля со стороны существующей элиты и формальном сохранении государственной идеологии, которая в первом приближении является смесью коммунизма в его сталинском варианте и местного национализма», – говорит Андрей Ланьков, профессор сеульского Университета Кунмин.
У КНДР есть серьёзные козыри, которые теоретически позволили бы ей стать ещё одной азиатской «диктатурой развития». Это и природные ресурсы, и достаточно образованное население, которое может быть использовано не только на трудоёмких, но и на весьма квалифицированных работах при дешевизне рабочей силы. Немаловажно и то, что Северная Корея накопила значительный научно-технический потенциал в области новых технологий в рамках реализации ядерной и ракетно-космической программы. «Благодаря этому КНДР не особенно нуждается во внешних ресурсах для последующего продвижения и укрепления своих позиций, в частности на рынке информационных услуг, отмечает Георгий Толорая. – Рассказы о северокорейских хакерах могут быть весьма преувеличены, однако ясно, что страна обладает значительным кадровым потенциалом для программного обеспечения, для разработки новейших отраслей Четвёртой промышленной революции. Она в состоянии реализовывать этот потенциал вовне либо легально (если это будет позволено), либо нелегально (операции с криптовалютами, хакерские атаки на финансовые институты, банки, корпорации “враждебных стран” и так далее). Современные информационные технологии могут принести серьёзные дивиденды КНДР, и они выбраны в качестве приоритетного направления в деле модернизации и повышения научного уровня (“наукизации”) северокорейской экономики».
Андрей Ланьков, Университет Кунмин
«Северная Корея находится по соседству с крупными экономическими державами – Южной Кореей, Японией, Китаем и Россией. У неё богатые природные ресурсы и высококачественная рабочая сила, – отмечает Ли Чжэ Ён, президент Корейского института международной экономической политики (KIEP). – Если денуклеаризация Северной Кореи будет сопровождаться проведением экономических реформ и основанной на международных стандартах политики открытости, то у северокорейской экономики появится значительный потенциал роста».
Однако российские эксперты высказывают серьёзные сомнения по поводу как большей открытости, так и возможности денуклеаризации (об этом ниже). Главная причина, по которой руководство КНДР не пойдёт на большую экономическую и тем более политическую открытость, лежит к югу от 38-й параллели.
«Существование Южной Кореи, которая по уровню доходов населения, если опираться на последние северокорейские официальные материалы, превосходит Северную Корею в 25 (!) раз, является потенциально дестабилизирующим фактором, – говорит Андрей Ланьков. – Это наличие очень богатого и принципиально привлекательного для низов “государства-близнеца” радикальным образом отличает ситуацию в Корее от ситуации в Китае. Предотвратить падение режима по восточногерманскому сценарию может только сохранение высокого уровня контроля над населением, относительной закрытости страны, и жёстко-репрессивного характера управления ею. К сожалению, эти меры – совершенно необходимые для сохранения внутриполитической стабильности – несовместимы с экономическим ростом на уровне нынешнего Китая. Поэтому превращения КНДР в полноценного “азиатского тигра” ожидать не стоит. Однако существенное улучшение ситуации вполне возможно».
Важнейшим препятствием к тому, чтобы КНДР повторила опыт Китая или Вьетнама, является санкционный режим. Страна могла бы воспользоваться своими преимуществами и быстро добиться экономического роста даже без опасного для общественного строя открытия экономики только в результате отмены или хотя бы существенного снижения санкций, что пока не просматривается, говорит Толорая.
Трамп, считающий себя мастером договорённостей, хотел бы предложить Киму «большую сделку»: Северная Корея отказывается от своего ракетно-ядерного потенциала и получает за это отмену санкционного режима и возможность развиваться по китайскому или вьетнамскому пути. Однако всё не так радужно, как представляет пропагандисткий ролик Белого дома, подготовленный к первой встрече Кима и Трампа (тот самый, где в качестве иллюстрации процветания появляется сборочная линия АвтоВАЗа). И дело не только в том, что ядерное оружие является для руководства КНДР главной гарантией суверенитета.
«Полная денуклеаризация КНДР, как это понимают США, недостижима, поскольку к этому они добавляют также уничтожение её биологического и химического оружия, – говорит Георгий Толорая. – Такое полное разоружение КНДР возможно только в случае совершенно новой системы гарантий безопасности и исчезновения не только прямой внешней угрозы, но и уничтожение опасности для режима путём использования новых методов ведения гибридных войн, включая цветные революции, информационные войны и тому подобное».
Так же сложно представить себе и «гарантии безопасности» со стороны США. Даже если такие гарантии даст лично Трамп, ничто не мешает его преемнику перейти к жёсткой конфронтации. Тем более, как указывает Толорая, «истеблишмент США на протяжении десятилетий сам себя убедил в том, что Северная Корея – это исчадие ада и воплощение всех тех зол, которые полностью противоречат самой идеологической парадигме американского образа жизни, а потому его не устроит даже реформированная демократическая КНДР».
Тем не менее, полагают эксперты клуба «Валдай», компромисс возможен. КНДР не откажется от своего потенциала сдерживания, но может обязаться соблюдать некие границы. Толорая и Асмолов говорят об «израильском варианте», когда страна отрицает, что у неё есть ядерное оружие, но все понимают, что определённый запас у неё существует, и молчаливо соглашаются с этим.
«Максимально возможный результат – это сокращение ядерного потенциала КНДР до минимума, прекращение его наращивания путём закрытия ряда программ создания межконтинентальных баллистических ракет и выработки расщепляющегося материала оружейного качества, но сохранение необходимого для этого ядерного запаса», – говорит Толорая. А по мнению Асмолова, Пхеньян мог бы пойти и на ряд других шагов: это официальное соблюдение моратория на ядерные испытания и ракетные пуски, юридически оформленное ограничение ракетно-ядерного потенциала сверх обозначенного договорённостями и заключение договорённости о взаимном неприменении силы с потенциальными оппонентами.
27–28 февраля 2019 года в Ханое состоялся второй саммит Ким – Трамп, закончившийся, по мнению обеих сторон, неудачей. Пхеньян был готов закрыть свой ядерный центр в Йонбёне, требуя взамен отмены санкций, принятых Советом Безопасности в 2016–2017 годах. Однако, по мнению США, для отмены санкций этого было слишком мало, так как КНДР имеет и другие ядерные объекты, а цель Вашингтона – полный отказ Пхеньяна от ядерного оружия. Стороны разошлись ни с чем.
По мнению экспертов клуба «Валдай», ситуация после Ханоя может развиваться в двух направлениях. «С одной стороны, есть вероятность того, что США и КНДР достигнут какого-то компромисса или хотя бы возобновят прерванный в Ханое диалог, – говорит Андрей Ланьков. – Этот компромисс не может и не будет включать ядерное разоружение КНДР, но может включать сокращение северокорейского ядерного и/или ракетного потенциала в обмен на какое-то ослабление санкционного режима. На настоящий момент этот – в целом оптимистический – сценарий представляется более вероятным».
Однако нельзя исключить и пессимистического сценария, предупреждает он. Если переговоры зашли в полный тупик, то Вашингтон, полагая, что время на его стороне, скорее всего, будет ждать, когда санкции начнут оказывать дестабилизирующее влияние на северокорейскую экономику. «В такой ситуации КНДР, стремясь усилить давление на США, может пойти на новое умышленное обострение ситуации. Это в свою очередь вызовет болезненную реакцию президента Трампа, и в итоге мы окажемся в ситуации, столь же рискованной как та, с которой мы столкнулись в 2017 году», – говорит Ланьков.
Стороны не заявили о прекращении диалога, но на сессии Верховного народного собрания в апреле 2019 года Ким указал, что, если до конца года США не откажутся от требований односторонних уступок, КНДР может перейти «к плану Б», напоминает Константин Асмолов.
Ли Чжэ Ён полагает, что план «Б» вряд ли будет включать в себя вооружённые провокации, так как для Пхеньяна приоритетом стало экономическое развитие с опорой на собственные силы. «Северная Корея хочет зарекомендовать себя в качестве нормального государства на международной арене, – говорит он. – Она обеспокоена тем, что если она опять прибегнет к тактике военных провокаций, то будет заклеймена мировым сообществом как государство-изгой. Поэтому даже если в процессе денуклеаризации и не будет дальнейших подвижек, то риск повторных провокаций со стороны Северной Кореи не так уж и велик».
Третья встреча Кима и Трампа состоялась 30 июня 2019 года и была импровизированной. После саммита G20 в Осаке Трамп прибыл с двухдневным визитом в Сеул, чтобы обсудить судьбу переговоров о денуклеаризации. Неожиданно для всех Трамп написал в своём «Твиттере», что хотел бы «встретиться с Кимом в демилитаризованной зоне и пожать ему руку». Встреча продлилась несколько минут, но в ходе нее Трамп совершил символический жест – пересёк демаркационную линию и стал первым американским президентом, оказавшимся на территории КНДР. «Дипломатия улыбок» продолжается – но приведёт ли она к реальным дипломатическим прорывам? Несмотря на значительное снижение напряжённости на Корейском полуострове с начала 2018 года, эксперты клуба «Валдай» предпочитают не говорить о «разрядке».
The moment President Trump meets Chairman Kim at the DMZ and becomes the first sitting President to enter North Korea: pic.twitter.com/VwqGAEmmxz
— The White House (@WhiteHouse) 30 июня 2019 г.
«Последние заявления Ким Чен Ына указывают на то, что этот период воспринимается им как период мирной передышки», – указывает Константин Асмолов.
«Никакого продвижения к компромиссу – по крайней мере, видимого продвижения – после провала саммита в Ханое не наблюдается, так что в лучшем случае сейчас можно говорить о затишье, но никак не о разрядке», – согласен с ним Андрей Ланьков.
То, что это затишье стало возможным, – во многом заслуга администрации Мун Чжэ Ина. «Правительство Республики Корея пытается выступать в роли посредника между КНДР и США, подталкивает их к заключению в качестве компромисса “приемлемой сделки”, активно работает на денуклеаризацию, формируя “круг благоприятных возможностей” из межкорейских отношений и отношений между Северной Кореей и США», – говорит Ли Чжэ Ён.
Но рано или поздно маятник напряжённости вновь качнётся в обратную сторону, предостерегают эксперты. Переходы от сотрудничества к конфронтации и обратно во многом будут связаны с переменами внутри Южной Кореи, говорит Андрей Ланьков. Южнокорейские консерваторы, напоминает он, являются жёсткими противниками любых контактов с Севером, а так называемые прогрессисты (то есть левые националисты) эти контакты, напротив, поддерживают. Смена власти в Сеуле будет означать и радикальную смену политики в отношении КНДР.
Что если...?
По мнению Георгия Толорая, следующий виток конфронтации может произойти в 2020 году – возможно, Трампу для переизбрания будет выгоден не дипломатический успех, а демонстрация мускулов на восточноазиатском направлении. «Тогда же ослабнут и позиции “хромой утки” Мун Чжэ Ина, – говорит учёный. – Угроза со стороны консервативной оппозиции может заставить его в какой-то момент подыгрывать антисеверокорейским настроениям, довольно сильным в Южной Корее. Южнокорейское общество разделено примерно поровну в своём отношении к развитию сотрудничества или сдерживания КНДР. При этом для новых поколений фактор Северной Кореи представляет всё меньше интереса: они не воспринимают северокорейцев как братьев и отнюдь не настроены на то, чтобы этих “нищих родственников” подкармливать и содержать».
Именно поэтому разговоры об объединении Кореи, несмотря на заявления на эту тему, звучащие по обе стороны демилитаризованной зоны, являются скорее политическим ритуалом. По словам Георгия Толорая, объединение Корей сейчас не нужно ни Северу, ни Югу. «Исторический опыт показывает, что объединение в единое государство даже народов с одинаковой историей и этническим бэкграундом вовсе не обязательно», – отмечает он.
Того же мнения придерживается Андрей Ланьков. «Даже если вывести за скобки тот факт, что прецедентов подобного “мирного объединения” в мировой истории почти нет, в данном случае ситуация такова, что объединение страны нежелательно и для элит, и для населения Юга, а для элит и населения Севера оно вообще может стать смертным приговором, – говорит он. – Поэтому “мирное объединение страны” является не более чем демагогической риторикой, к которой прибегают все стороны процесса, но которую они давно уже не воспринимают всерьёз».
О том, какие последствия для Севера и Юга повлекло бы за собой гипотетическое «мирное объединение», рассказывает Константин Асмолов. «Даже если представить себе, что каким-то чудесным образом северокорейский режим растворится, а Юг поглотит Север, объединённая Корея столкнётся с целым пакетом проблем, – говорит он. – Это проблемы экономические (расходы на восстановление инфраструктуры и развитие Севера), социальные (известно, что перебежчики на Юге – люди второго сорта; что будет, когда таких станет треть населения?), политические (люстрации и охота на ведьм на Севере приведут к сопротивлению, и о текущем уровне свободы можно будет забыть)».
Единственным реальным сценарием объединения является революционный, уверен Андрей Ланьков. «Речь идёт о падении режима на Севере, за которым последует (в целом вынужденный) захват Севера Югом, при условии молчаливого одобрения этой аннексии Пекином, – говорит он. – Однако такого поворота событий не хотят и в обеих Кореях, и за пределами полуострова – что, впрочем, никак гарантирует, что дело до него не дойдёт (неприятности имеют свойство случаться)».
А что будет, если в случае внутриполитического кризиса в КНДР Пекин откажется одобрить объединение полуострова под эгидой Юга? Это вполне вероятно, учитывая, что Южная Корея является одним из самых верных союзников США в регионе. Китай мог бы сам пойти на оккупацию Северной Кореи или части территории, считает Георгий Толорая. «Как минимум она будет переведена под его “ядерный зонтик” путём создания прокитайского режима. Как максимум – северокорейская территория будет включена в состав КНР в качестве самоуправляющейся территории, но это маловероятно, – рассуждает он. – Думается, что для северокорейских элит в критический предсмертный момент продаться Китаю будет наиболее рациональным решением, и, скорее всего, мы будем тогда иметь дело не с объединённой Кореей, а с Южной Кореей, разочарованной провалом своей попытки решить национальную проблему, и с прокитайской Северной Кореей. Этот исторический эксперимент вызовет отторжение в Азии как пример китайского экспансионизма и серьёзно подорвёт китайские позиции в регионе».
Ли Чжэ Ён, Корейский институт международной экономической политики
Как видно, оба силовых варианта малопривлекательны для всех региональных держав. Поэтому наилучшим сценарием было бы сосуществование двух корейских государств на основе уважения суверенитета друг друга и поддержания широких экономических обменов, тем более что обе национальные элиты совершенно не заинтересованы в утрате части своих полномочий путём создания неких наднациональных органов, считает Толорая. «При этом КНДР, конечно, стала бы, сохранив политическую независимость, экономическим придатком Южной Кореи, но такая ситуация вполне бы её устроила. Представляется, что такое устройство может быть достаточно длительным, не исключено, что в какой-то исторический момент после смены поколений возможно сближение государственных образований в виде некоего сообщества (наподобие Союзного государства России и Белоруссии), однако это является пока предметом чистых спекуляций», – говорит он.
Характерно, что «объединительный план» нынешнего южнокорейского правительства предусматривает сохранение Северной Кореи как отдельного государства (и это несмотря на то, что КНДР для Сеула – не страна, а, как говорит Асмолов, «антигосударственная организация, незаконно контролирующая пять северных провинций»). «Правительство Южной Кореи намерено гарантировать стабильность Северной Кореи и поддерживать с ней мирное сосуществование, – рассказывает Ли Чжэ Ён. – Эта позиция получила название трёх “нет”: “нет” развалу Северной Кореи, “нет” объединению через поглощение и “нет” объединению искусственным путём».
Георгий Толорая, Центр российской стратегии в Азии Института экономики РАН
И тем не менее конечной целью этого плана является образование «Национального сообщества». На первом этапе, по словам Ли, обе Кореи отказываются от отношений вражды и конфронтации на основе примирения и сотрудничества. На втором этапе образуется переходная межкорейская коалиция двух систем и двух правительств, которая будет способствовать развитию хозяйственных и социальных сообществ. Наконец, на третьем – разрабатывается единая конституция и с использованием соответствующих демократических процедур осуществляется переход к единой системе и единому правительству. Учитывая электоральные циклы в Южной Корее, несложно предположить, что в президентство Мун Чжэ Ина удастся в лучшем случае осуществить в какой-то мере первый пункт этого амбициозного плана.
Следует отметить, что гипотетическое объединение Кореи является потенциальной проблемой не только для Китая. К идее объединённой Кореи с большим подозрением относится Япония. «Она негативно настроена по отношению не только к Северной Корее, которую считает главной угрозой своей безопасности, что иногда принимает параноидальные формы, но и к Южной, – говорит Толорая. – В последнее время сильно обострились противоречия между Японией и Южной Кореей по поводу исторического прошлого: фактически два народа далеки от примирения и вряд ли в обозримом будущем станут по-настоящему уважительно относиться друг к другу». И тот факт, что две страны являются союзницами США, никак не способствует выстраиванию союза между Сеулом и Токио.
Попытки Японии разыгрывать корейскую карту во внутриполитических играх вызывают раздражение как в Пхеньяне, так и в Сеуле. «Япония активно использует северокорейские страшилки – ядерный арсенал КНДР и похищение Северной Кореей граждан Японии, – чтобы отвлечь внимание общественности от внутренних скандалов и обеспечить поддержку конституционной поправке, позволяющей наращивать военную мощь страны», – говорит Ли Чжэ Ён, напоминая об опасениях Южной Кореи по поводу усиления Японии как военной державы.
Что касается США, то им Корейский полуостров нужен как важная региональная геополитическая база, говорит Асмолов. При этом Северная Корея служит для Вашингтона поводом наращивать военный потенциал в регионе, направленный не только против неё. «США в конечном счёте заинтересованы в подчинении Северной Кореи своему контролю, мягкому или жёсткому, путём оккупации южнокорейскими силами или вовлечения в орбиту влияния, – добавляет Толорая. – Вашингтон не отказался и вряд ли когда-то откажется от своей стратегической цели, диктуемой интересами геополитической борьбы в Восточной Азии. Главным противником здесь является Китай, в меньшей степени Россия, а КНДР служит досадным буфером на пути продвижения США к границам этих стран. К тому же северокорейская “ядерная заноза” сковывает американские силы на Дальнем Востоке. Поэтому конечной целью США так или иначе является объединение Кореи под эгидой Южной Кореи, то есть исчезновение КНДР как государства. Но эта цель представляется практически недостижимой – уже потому, что Китай всячески противится такой перспективе».
Для Китая Северная Корея служит полезным буфером, прикрывающим его северо-восточные границы, поэтому гипотетический сценарий аннексии, о котором говорилось выше, может быть реализован лишь в самом крайнем случае. Китай заинтересован в стабильности и сохранении статус-кво. «Пекину хотелось бы сделать Пхеньян более управляемым, – говорит Асмолов, – но тот пытается лавировать, и, несмотря на риторику дружбы и поддержку в торге с США, ноты недоверия остаются. Разумеется, Китай пытается вовлечь в свою сферу влияния и Юг, используя экономические рычаги. Напряжение в отношениях между Китаем и Южной Кореей, связанное с размещением на Юге американской ПРО, снизилось, но это – выход к нулю, а не потепление».
Интересы России на Корейском полуострове состоят, по мнению экспертов клуба «Валдай», в первую очередь в сохранении стабильности. «Цель сохранения мира должна, говоря с позиций реализма, преобладать над целью денуклеаризации КНДР, – говорит Толорая. – Да, создание ядерного оружия Северной Кореей является серьёзным вызовом для режима нераспространения, что может подорвать позиции России в качестве глобального актора в будущем. Но эта озабоченность не настолько велика, как озабоченность КНР, для которой, скажем, создание новых ядерных сил и появление новых ядерных стран в регионе, к примеру, таких, как Южная Корея, Япония и тем более Тайвань, представляло бы огромную экзистенциальную угрозу».
С тем, что денуклеаризация КНДР не должна быть абсолютным приоритетом для России, согласен и Константин Асмолов. Именно потому, что отсутствие напряжённости имеет для Москвы даже большее значение, чем ядерное разоружение Севера, Россия поддерживает текущее положение дел, когда направленность диалога Пхеньяна, Сеула и Вашингтона важнее его скорости, подчёркивает он.
Вместе с тем следует иметь в виду и самый неблагоприятный сценарий возникновения горячей точки в непосредственной близости от российских границ. Нужно не только предпринимать меры для того, чтобы конфликт не случился, говорит Асмолов, но и готовить инфраструктуру для того, чтобы беженцы, последствия экологических катастроф или «залетающее не туда высокоточное оружие» не нанесли бы нашей стране ущерба.
Достаточно радужную для России картину представляет Ли Чжэ Ён, напоминая, что после неудачного саммита в Ханое у Москвы появилась возможность повести важнейшую дипломатическую партию (первым ходом в такой партии многие наблюдатели сочли встречу Владимира Путина и Ким Чен Ына во Владивостоке 25 апреля 2019 года). «Россия может использовать темы денуклеаризации Корейского полуострова и межкорейского экономического сотрудничества в качестве полезного стратегического средства на международной дипломатической арене, – убеждён Ли. – Кроме того, повышается значение диверсификации торговли в качестве контрмеры в контексте антироссийских санкций. Соотношение стратегических интересов Южной Кореи и России становится более перспективным и посему можно ожидать дальнейшего прогресса в корейско-российских отношениях. Теперь для России гораздо яснее и стратегические выгоды трёхстороннего экономического сотрудничества между Южной Кореей, Северной Кореей и РФ, к которому активно подключилась Южная Корея, и перспективы её собственных планов по развитию российского Дальнего Востока».
Развитие торговых и иных связей между Россией и Южной Кореей будет продолжаться, говорит Андрей Ланьков, но прорыва в экономических отношениях с Пхеньяном ждать не стоит. «В лучшем случае, если будет достигнут компромисс по ядерному вопросу, а отношения Севера и Юга будут стабильными на протяжении 10–15 лет, может встать вопрос о строительстве транскорейской железной дороги, равно как и газопровода, – отмечает учёный. – Однако на настоящий момент такой благостный поворот событий не кажется особо вероятным. Что касается контактов с КНДР, то для их развития сейчас нет объективных экономических оснований, причём даже ослабление или отмена санкций ситуацию особо не изменят. Дело тут в том, что те немногие товары, которые КНДР может продавать на мировом рынке по приемлемым ценам (уголь, морепродукты), не представляют никакого интереса для России, а валюты для того, чтобы платить за российские товары, у КНДР нет и в ближайшее время не предвидится».
В этом контексте встаёт вопрос о целесообразности поддержки Россией санкций против Северной Кореи. По мнению Георгия Толорая, поддержка санкционного режима – и тем более его усиление – не отвечает ни экономическим, ни стратегическим интересам России. Да, она стала сигналом для Китая о том, что Россия признаёт его стратегические озабоченности по поводу северокорейского ракетно-ядерного потенциала, но не принесла Москве ощутимой пользы. «Россия должна стремиться подыгрывать Китаю в стремлении к денуклеаризации КНДР и принимать соответствующие меры – но чаще всего декларативные, на двухстороннем треке, – отмечает учёный. – Ставить цель денуклеаризации на первый план, как мы это делаем “по инерции” с 1990-х годов, было бы серьёзным внешнеполитическим просчётом».
Поддержка санкций, говорит Толорая, отчуждает северокорейское руководство от России, не принося при этом реальных дивидендов, кроме некоего мифического одобрения со стороны США, которое всё равно невозможно ни монетизировать, ни использовать как-то иначе, поскольку слишком велики противоречия в других областях. Очевидно, что России пора не только призывать к изменению режима санкций, которое предсказуемо блокируется США и их союзниками в СБ ООН, но и предпринять какие-то конкретные шаги. «При этом надо иметь ввиду, что Китай, внешне поддерживая санкции, с учётом огромной протяжённости границы с КНДР и устройства самой китайской системы, идёт на то, что закрывает глаза на нарушение санкций, и торговля с КНДР, невидимая для иностранных наблюдателей и экспертов, продолжается и даже расширяется», – подчёркивает он.
Печальная новость для России заключается в том, что в гипотетическом случае разрешения ядерной проблемы, снятия или ослабления санкций против Пхеньяна и повышения открытости Северной Кореи внешнему миру главными бенефициарами станут китайские, южнокорейские и американские компании. «С учётом двойственной политики России в нынешний период северокорейцы вряд ли будут склонны к тому, чтобы предоставлять нам какие-то преференции», – предупреждает Толорая.
Судя по всему, оптимальной для России ситуацией является нынешнее «ни войны, ни мира». Москва осознаёт ограниченность своего влияния в Северо-Восточной Азии и во многих случаях выступает в роли младшего партнёра Пекина. Ей невыгодно ни резкое обострение, ни стремительное потепление ситуации на Корейском полуострове. Впрочем, и то, и другое можно считать маловероятным. Действия северокорейского руководства довольно логичны: Ким стремится повысить благосостояние населения, сохраняя господствующую идеологию и опираясь на ракетно-ядерный щит как главное средство обеспечения суверенитета. Он будет стараться действовать на международной арене максимально самостоятельно, избегая излишней зависимости как от союзников (Пекина) и доброжелателей (Москвы и – с известными оговорками – Сеула), так и тем более от недругов (Вашингтона). А в Южной Корее возможность внутренних потрясений в КНДР вызывает не меньшую озабоченность, чем вооружённое противостояние, поэтому и Сеул предпочёл бы сохранение статус-кво. То же самое касается и КНР. Единственным игроком, который может сознательно пойти на изменение стратегического баланса на Корейском полуострове, являются США. В их дипломатическом арсенале сохраняется опция «смена режима», применение которой всегда чревато непредсказуемыми последствиями.
