Ожидать, что конкуренция между Францией и Германией за европейское лидерство будет соответствовать лучшим образцам Realpolitik XIX – XX веков, едва ли стоит. Несмотря на текущие трения, накопленная сила инерции всё же слишком велика, чтобы Париж и Берлин резко отвернулись друг от друга, тем более что они находятся в институциональных рамках ЕС и НАТО, где их позиции со временем будут приведены к общему знаменателю, полагает Алексей Чихачёв, к.полит.н., ассистент Кафедры европейских исследований Факультета международных отношений СПбГУ, эксперт РСМД.
В последние несколько недель одной из популярных тем для комментаторов европейской политики стал наметившийся раскол в отношениях Франции и Германии. Данный тандем, документально оформленный в 1963 году с подписанием Елисейского договора, традиционно позиционировал себя как двигатель европейской интеграции, генерирующий наиболее значимые идеи для их последующего масштабирования на весь Евросоюз. До последнего времени дуэт функционировал относительно эффективно, о чём свидетельствовало, в частности, принятие по франко-германской инициативе плана восстановления экономики ЕС после коронакризиса на сумму более 750 миллиардов евро. Локальные противоречия, неизбежно возникавшие между сторонами, как правило, всегда удавалось лакировать заверениями в нерушимости послевоенной дружбы, прямым диалогом первых лиц и подписанием новых соглашений как комплексного, так и отраслевого характера.
По этим меркам ситуацию, сложившуюся в двусторонних отношениях в октябре – ноябре 2022 года, можно назвать беспрецедентной. Визит Олафа Шольца в Париж прошёл в непривычно холодной атмосфере и не завершился совместной пресс-конференцией, очередное общее заседание правительств оказалось перенесено, после чего в Китай канцлер отправился самостоятельно, а не в сопровождении Эммануэля Макрона, как предлагал последний. И хотя объявлять об окончательном распаде тандема было бы преждевременно, стоит констатировать, что за внешними проявлениями недопонимания стоит достаточно существенный массив противоречий, накопившихся к настоящему моменту. В результате и Франция, и ФРГ сталкиваются с необходимостью искать новые точки опоры внутри ЕС, подбирая альтернативных собеседников в дополнение друг к другу.
Основные группы противоречий
О масштабности нынешних расхождений между Парижем и Берлином говорит тот факт, что они строятся вокруг по меньшей мере трёх крупных сюжетов, по которым в обеих столицах высказываются различные точки зрения.
Во-первых, в контексте развернувшегося топливного кризиса нет единства относительно приоритетов энергетической политики ЕС. Стороны находятся в разных стартовых условиях: если Франция, ныне делающая ставку на комбинацию атомной и альтернативной генерации, в принципе меньше зависит от углеводородов и российского газа в частности, то для Германии перебои с поставками представляют прямую угрозу с точки зрения устойчивости всей экономики. Отсюда французское руководство может стремиться хотя бы к частичному продолжению «зелёного курса» внутри ЕС, легче соглашаясь на введение пороговых цен на российские нефть и газ, тогда как для их немецких коллег в приоритете оказывается скорейшее замещение выпадающих источников энергии даже ценой несоблюдения экологических показателей (вплоть до отсрочки отказа от угля). Наглядной иллюстрацией этой разницы в оценках стала ситуация вокруг проекта пиренейского газопровода MidCat. Как и Мадрид, Берлин видит в нём способ скорейшей переброски на континент топлива, доставляемого из Алжира и США, но Париж подчёркивает, что строительство интерконнектора всё равно не решит проблему зависимости от внешних поставок и дополнительно усложнит достижение углеродной нейтральности.
Во-вторых, поводом для взаимных обвинений становятся меры поддержки, практикуемые в обеих странах для помощи национальным экономикам. Французское руководство не без опасений восприняло решение Олафа Шольца выделить на помощь немецким предприятиям порядка 200 миллиардов евро, считая, что те окажутся в слишком выгодных конкурентных условиях по сравнению с бизнесом на другом берегу Рейна. По мнению Елисейского дворца, со стороны Берлина имеет место несоответствие заявлений и действий, ведь односторонняя поддержка социально-рыночного хозяйства ФРГ сопровождается постоянными требованиями к остальным членам ЕС соблюдать правила бюджетной экономии. Ноябрьская поездка Шольца в Пекин только разогрела эту полемику, поскольку была воспринята как сигнал о готовности принимать китайские инвестиции (ещё и в свете продажи доли акций гамбургского порта), пока Париж ставит вопрос о стратегической автономии ЕС в критических отраслях. Есть неудовольствие и в обратную сторону, ведь надежды, питаемые Берлином с 2017 года, что Эммануэль Макрон «перезапустит» экономику Франции с её хроническим бюджетным дефицитом, пока до конца не оправдались. Руководство Пятой республики, следующее традициям дирижизма, ещё активнее применяет аналогичные меры стимулирования экономики, за которые само критикует Германию (инвестиционный план «Франция-2030» и другие), притом пока с неочевидными результатами.
В-третьих, предметом всё более явных расхождений становятся военно-технические вопросы. В контексте обострения украинского конфликта руководство ФРГ приняло решение выделить на укрепление бундесвера дополнительные 100 миллиардов евро, наметив тем самым «смену эпох» (Zeitenwende) – резкую активизацию своей оборонной и, как следствие, внешней политики впервые после Второй мировой войны. Париж, всё ещё убеждённый в актуальности создания собственно европейского оборонного потенциала в дополнение к НАТО, желал бы, чтобы эти средства пошли на развитие совместных перспективных проектов вроде самолёта FCAS и танка MGCS. Однако в реальности, как, к своему сожалению, замечают французские эксперты, Берлин делает выбор в пользу той техники, которую можно заказать уже сейчас – прежде всего, американских истребителей F-35, ЗРК Patriot и тому подобного, – а сотрудничество с Францией отходит на второй план. Когда в своей августовской речи в Карловом университете Олаф Шольц предложил идею создания «европейской ПВО», то в качестве первоочередных партнёров были названы государства Центральной, Восточной и Северной Европы, но отнюдь не Пятая республика, несмотря на её развитую ракетную промышленность.
Более того, сама идея франко-германской пары как движущей силы евроинтеграции была в этом выступлении проигнорирована полностью, что красноречиво свидетельствует о потере тандемом своего изначального смысла. Если на момент подписания Елисейского договора Париж ещё имел возможность претендовать на условное лидерство по совокупности параметров, то после объединения Германии в паре установилось чёткое «разделение труда»: дипломатическая активность Пятой республики уравновешивается экономической мощью ФРГ. Сейчас же и этот баланс нарушается, поскольку Zeitenwende предполагает объединение в немецких руках европейского лидерства как в политическом, так и в экономическом смыслах. Конфликт на Украине ускорил смещение центра тяжести внутри Евросоюза в сторону «Миттельевропы» – Германии и её восточных соседей, где французские позиции, в отличие от немецких, никогда не были особенно сильны.
Неравномерная ценность данного дуэта в глазах участников становится вполне очевидной, если определить, какие иные возможности ныне остаются у Парижа и Берлина за пределами отношений друг с другом. В случае Германии дальнейшая линия действий более-менее прослеживается: внешнеполитическое «пробуждение», пусть и начатое канцлером крайне аккуратно и со множеством оговорок, в перспективе может позволить занять более инициативную позицию внутри ЕС и НАТО. Основной фокус интересов будет направлен на северо-восточные рубежи Евросоюза – Польшу, Прибалтику, Финляндию, что вкупе с продолжением военной помощи Украине будет приводить ко всё большей «атлантизации» стратегии ФРГ. Возможна роль неофициального покровителя новых членов Евросоюза на Западных Балканах, когда и если такое расширение произойдёт. В более широком смысле начало Zeitenwende подразумевает также собственный подход к Индо-Пацифике (прежде всего, заметное нежелание искать конфронтации с КНР), как и расширение спектра интересов в Субсахарской Африке. Тем не менее полностью обойтись без поддержки Пятой республики Берлину будет всё же затруднительно, ведь систематическое игнорирование её интересов сделает невозможной даже видимость единства в Евросоюзе. К тому же набор французских военно-политических инструментов в ИТР и на африканском театре пока разнообразнее, чем у Германии.
Для Франции ситуация видится несколько более напряжённой, поскольку в её ближайшем окружении найти адекватную замену отношениям с ФРГ невозможно. Ранее Эммануэль Макрон уже попробовал создать альтернативную ось европейской политики, добившись подписания «большого договора» с Италией (Квиринальского трактата 2021 года). Однако с тех пор в Риме пришло к власти правое правительство, которое, хотя и декларирует полную приверженность солидарности внутри ЕС, ещё только начинает проходить проверку на прочность. Контакты с другими странами Южной Европы – Испанией, Португалией, Грецией, – даже в совокупности, не могут сравниться по значимости с немецким направлением, тогда как в глазах «бережливой четвёрки» (Австрии, Дании, Швеции, Нидерландов) Париж проводит недостаточно эффективный бюджетный курс. Для большинства государств Восточной Европы диалог с Францией малопродуктивен из-за её якобы слишком «пророссийской» позиции (попыток Эммануэля Макрона сохранять контакт с Кремлём) и, соответственно, незначительной помощи Украине в сравнении с той же Германией. Ещё один кандидат на роль противовеса Берлину – Великобритания – формально остаётся стратегическим партнёром французской стороны по Ланкастерским соглашениям 2010 года, но тоже имеет дело с комплексом внутри- и внешнеполитических трудностей. Всё это наводит на мысль о том, что без «особого» диалога с ФРГ Франция если и не окажется в нынешней Европе изолированной, то получит гораздо меньшее пространство для манёвра, чем у неё есть сейчас.
Сказанное выше позволяет утверждать, что внутренняя динамика тандема явно приобретает несбалансированный характер, выражающийся в растущем перекосе в пользу ФРГ. На протяжении второго срока у власти Эммануэлю Макрону придётся реагировать на немецкую Zeitenwende, соразмерно увеличивая военные возможности, отвечая новыми дипломатическими инициативами и пытаясь преодолеть трудности в собственной экономике.
Однако ожидать, что конкуренция между Францией и Германией за европейское лидерство будет соответствовать лучшим образцам Realpolitik XIX–XX веков, едва ли стоит. Несмотря на текущие трения, накопленная сила инерции всё же слишком велика, чтобы Париж и Берлин резко отвернулись друг от друга, тем более что они находятся в институциональных рамках ЕС и НАТО, где их позиции со временем будут приведены к общему знаменателю. Так это или нет, покажет январь 2023 года, когда на обоих берегах Рейна будет отмечаться 60-летняя годовщина Елисейского договора.
