Мир меняется. Каковы перспективы мультилатерализма в этом зарождающемся многостороннем миропорядке? Не слишком блестящие, пишет для ru.valdaiclub.com политолог Асле Тойе, член Норвежского Нобелевского комитета.
Запад никогда не был столь могущественным и влиятельным, как сразу после окончания холодной войны. К тому времени это сообщество было прочно связано институтами, получило центральную нервную систему; государства совместно пользовались технологиями и разделяли модели торговли и безопасности, что выражалось в движении товаров, услуг, капитала, идей и людей. Впервые со времён Ганзейской лиги малые и большие игроки объединились, чтобы создать нечто большее, чем сумма составных частей.
Это стало возможным благодаря альтернативной модели сотрудничества на востоке, где Советский Союз обращался со своими союзниками по-имперски. Это помогло западным странам осознать необходимость отказа от суверенитета ради участия в создании добавленной стоимости. Опыт долгой холодной войны играет фундаментальную роль в понимании того, почему изменения в международной системе, многолетних альянсах и равновесии сил между великими державами ведут к трансформации Запада.
Запад и Европа, два ключевых понятия во внешнеполитическом мышлении любого европейского государства, утратили своё прежнее значение. Западная цивилизация деконструирована и девальвирована до такой степени, что эти понятия больше не служат источником общности. Отказываясь от собственной культуры и истории, мы потеряли смысл. Европа, ассоциируемая сегодня с перманентным кризисом, порождает всё новые бредовые видения подобно прикованному к постели пациенту на капельнице с морфием.
Мы часто забываем, что эти трудные времена для Запада – золотой век для других. Это наиболее очевидно на азиатском континенте, который формирует свою собственную нервную систему. Там, где царил коммунизм, сегодня строятся новые автомагистрали и железные дороги – а за ними идут новые институты, новые альянсы. Сочетание капитализма с авторитарным национальным государством предлагает огромный потенциал для мобилизации. На востоке новые мегагорода возникают быстрее, чем мы успеваем запомнить их названия.
В этой силе есть и слабость. Китай и Россия ещё не осознали, что важнейшим преимуществом либеральной демократии являются независимые институты, а не безграничная власть народа. Мощные социальные изменения и неспособность государственного аппарата совладать с ними подрывают стабильность обеих стран.
Одержимость Азии вопросами безопасности невозможно понять, не представив себе монументальной неопределённости, порождаемой глобализацией и необузданной рыночной экономикой. Для сотен миллионов людей основы повседневной жизни – работа, школа, дом и семья – вырваны с корнем и пересажены на странную новую почву. В результате глобализации элементы западной современности оказались в непривычном контексте. Например, сегодня в Китае в церковь ходит больше протестантов, чем в Европе.
Неудивительно, что люди требуют безопасности, порядка и национальной идентичности. Их лидеры не хотят быть как Запад, они хотят, чтобы Запад освободил им место под солнцем. В Африке и на Ближнем Востоке эти же тенденции отражаются в антимодернизме и эмиграции исламистов, сплочённых технологиями Интернета. Либеральная иммиграционная политика создала новую линию раскола в западной политике. Об иммиграции вспоминают к месту и не к месту, но сама иммиграция – это современность, внезапно оказавшаяся грозной.
И в этих условиях хранители международного порядка грезят о возрождении идеального прошлого, когда международная политика была многосторонней и творилась в почтенных институциях, прежде всего, ООН. Они говорят об изменениях, но предлагают преемственность. Огромные суммы тратятся на поддержку институтов и организаций, не справляющихся со своими задачами.
И даже Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш не смог сделать очевидный вывод из ситуации, при которой государства-члены не желают адекватно финансировать громоздкую организацию. Он не сказал: «Надо делать меньше, но лучше». Вместо этого он занят сбором средств, стараясь не обидеть постоянных членов Совета Безопасности из страха, что они ещё больше сократят бюджеты.
Так каковы же перспективы мультилатерализма в этом зарождающемся многостороннем миропорядке? Не слишком блестящие. Мы уже видели, как США возвращаются к выработанной в годы холодной войны привычке разбираться с соперниками с глазу на глаз, без европейцев. Другие страны, в особенности, Китай и Россия, похоже, выступают за мультилатерализм на словах, но не на деле. Целый ряд средних держав – от Турции до Ирана и Бразилии – скорее стремятся получить некоторые привилегии великих держав для себя, нежели вписаться в международный порядок.
Выходом из этой ситуации могла бы стать коренная реформа ООН, в том числе, Совета Безопасности, вкупе с «Планом Маршалла» для решения насущнейших на текущий день проблем. Но этого не произойдёт. События последнего десятилетия истощили взаимное доверие, которое в прошлом было источником силы для многосторонней дипломатии. Подобно альпинисту на полпути к вершине, когда и подъём, и спуск кажутся одинаково опасными, мы ищем точку опоры и надеемся на спасение. Вот где мы сейчас. Эта ситуация несёт в себе соблазны оппортунизма, неправильных расчётов и конфликта.
