Ялтинско-потсдамская система, созданная великими государствами, принадлежавшими к противоположным социальным системам, оказалась гораздо прочнее версальской системы – детища однотипных по своему строю государств. Причина в том, что эта система не исключала Россию, без которой невозможно обеспечить международную безопасность, и была основана на принципе коллективной ответственности великих держав. Геополитическое соперничество не исключает сотрудничества, пишет Владимир Печатнов, профессор кафедры истории и политики стран Европы и Америки МГИМО МИД России.
Чем интересно сегодня историческое наследие Потсдамской конференции, закончившейся 75 лет назад? Первое и самое очевидное – она, вслед за Крымской конференцией, заложила основы ялтинско-потсдамской системы международных отношений, которая помогла избежать повторения катастроф двух мировых войн. В Потсдаме были решены ключевые вопросы послевоенных границ, заключены соглашения, во многом определившие послевоенный статус Германии и закрепившие особую ответственность четырёх держав-победительниц в германском вопросе, которая стала одной из опор всего европейского порядка. Тогда же были согласованы принципы и механизмы заключения мирных договоров, окончательно решён вопрос о совместных действиях против Японии, а также о признании польского Временного правительства национального единства. Это не говоря уже о более частных решениях, повлиявших на судьбу послевоенного мира.
Но есть в потсдамском наследии и другая, менее заметная сторона, которая приобретает сегодня особую актуальность. Речь идёт об уроках взаимодействия трёх великих держав. Конференция состоялась на уникальном стыке двух противоположных тенденций: заходящей – союза «большой тройки» в войне со странами «оси» и восходящей – борьбы между недавними союзниками за раздел плодов общей победы. По мере исчезновения сплачивавшей общей угрозы на первый план выходили геополитические и идеологические противоречия, разгоралась борьба за влияние в вакуумах мощи, образовавшихся в результате войны в Европе, в Восточной Азии, на Ближнем и Среднем Востоке. К Потсдамской конференции бывшие союзники определились со своими основными геополитическими интересами и были готовы их решительно отстаивать.
Советскими приоритетами было добиться легитимации сферы своего влияния в Восточной Европе и на Балканах, получения репараций с Германии и доступа к ресурсам западных зон оккупации (в том числе Рурской области), признания западной границы Польши и получения своей доли германского и итальянского флотов. Программа-максимум включала в себя решение проблемы проливов на советских условиях и прорыв в Средиземноморье за счёт получения в опеку бывших итальянских колоний. Англо-американское военно-политическое командование уже начинало рассматривать СССР как потенциального геополитического противника и настроилось на противодействие дальнейшему расширению зоны советского влияния. Тем не менее и в Москве, и в Вашингтоне, и в Лондоне преобладающий настрой был не на конфронтацию, а на жёсткий торг и достижение соглашений. Дух этого настроя хорошо передавал программный меморандум правой руки главы Форин-офис Энтони Идена Александра Кадогана, переданный Уинстону Черчиллю накануне конференции: «…Очень важно не отдавать наших немногих козырей в начале конференции. Даже если запросы Сталина будут разумными, нам следует их удовлетворять только в обмен на уступки с его стороны в отношении наших разумных запросов».
Так оно и получилось. Потсдамские решения стали серией компромиссов, достигнутых в ходе напряжённого дипломатического торга. Однако он проходил в весьма корректной и уважительной атмосфере, тон которой задал Сталин, предложив Гарри Трумэну председательствовать на конференции. Стратегический прорыв СССР в Средиземноморье был сорван дружным противодействием англо-американцев. Но Сталину удалось добиться признания западной границы Польши по Одеру – Западной Нейсе. Это решение, сообщал Вячеслав Молотов о результатах конференции советскому дипкорпусу, «имеет важнейшее значение» и «было принято после длительного сопротивления со стороны англичан и американцев». Сопротивление удалось преодолеть с помощью хитроумного приглашения на конференцию представителей нового польского правительства (включая прозападного Станислава Миколайчика), которые активно поддержали эту позицию.
Сталину с Молотовым не удалось достичь полного признания просоветских правительств в Болгарии и Румынии, но они смогли зарезервировать эту возможность путём отвода западного требования о международном контроле над выборами в этих странах и включения их в список для заключения мирных договоров ещё до проведения таких выборов. Это компромиссное решение, комментировал «для своих» Молотов, «представляется нам удовлетворительным, особенно потому, что развязывает нам руки в дипломатическом признании Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии». В беседе с Георгием Димитровым нарком был ещё откровеннее, назвав потсдамское решение «фактическим признанием Балкан как советской сферы влияния».
В вопросе о репарациях с Германией советской стороне пришлось отказаться от установления их фиксированной суммы и согласиться на западное предложение о зональном взимании репараций, но настойчивость и гибкость Сталина (оставившего претензии на германские активы в Западной Европе) позволили увеличить советскую долю в изъятиях промышленного оборудования в западных зонах. Пойдя навстречу американскому предложению создать Совет министров иностранных дел для подготовки мирных договоров, советская делегация добилась того, чтобы этот орган заседал не только в составе пяти членов (при котором СССР оказывался в явном меньшинстве), но также в составе «большой тройки» в зависимости от рассматриваемых вопросов. «Такое решение, ограничивающее число наших партнёров необходимым минимумом, является наиболее гибким и удобным, с нашей точки зрения», – объяснял в своём циркуляре Молотов. Ещё одним успехом советской дипломатии стало решение о присоединении Кёнигсберга с прилегающим районом к СССР.
В целом баланс уступок и приобретений, сделанных в ходе Потсдамской конференции, представлялся в Москве вполне приемлемым. «Подводя итоги, можно сказать, что Конференция закончилась с вполне удовлетворительными для Советского Союза результатами», – резюмировалось в итоговом циркуляре Молотова. Сходными были и оценки союзников. «С учётом козырей, доставшихся нам в результате войны, достигнутые результаты являются удовлетворительными», – писали Клемент Эттли и Эрнест Бевин Черчиллю. «Думаю, что мы выступили не так плохо, – записал в дневнике Кадоган. – Правда, Джо (Сталин – авт.) получил большую часть того, что хотел, но главные карты были у него в руках, а нам всё же удалось кое-что получить, в основном по вопросу обращения с Германией».
В самом деле, учитывая реальное соотношение сил и ситуацию на местах, все стороны получили то, что могли, и имели основания быть удовлетворёнными достигнутым. В Потсдаме не было проигравших, и это стало залогом живучести достигнутых соглашений. Как отмечается в недавнем американском исследовании Потсдамской конференции, «практически все обозреватели оценили Потсдам как огромный прогресс по сравнению с кашей, заваренной в Версале». И действительно, ялтинско-потсдамская система, созданная великими государствами, принадлежавшими к противоположным социальным системам, оказалась гораздо прочнее версальской системы – детища однотипных по своему строю государств. Причина в том, что эта система не исключала Россию, без которой невозможно обеспечить международную безопасность, и была основана на принципе коллективной ответственности великих держав. Геополитическое соперничество не исключает сотрудничества, и в этом один из важнейших уроков Потсдамской конференции.
