Каждый сам за себя. О склонности великих держав вмешиваться во внутренние дела друг друга

Обладая способностью определять и в то же время разрушать глобальный миропорядок, великие державы сами по себе принадлежат к особому классу. В анархическом мире, где каждый сам за себя, они являются наиболее суверенными политическими акторами, поэтому мы ожидаем, что их взаимная политика, предусматривающая нарушения суверенитета, будет иной, чем в отношениях между великими державами и более слабыми государствами.

Среди экспертов, посвятивших свою жизнь изучению международной безопасности, уже практически определился консенсус насчёт того, что набирают силу основные драйверы, определяющие рост конкуренции между великими державами. Недооценённый вызов – это склонность великих держав вмешиваться во внутренние дела друг друга.

Учёным не приходится много говорить об этом предмете отчасти потому, что значительная часть такого поведения скрыта за кулисами, и отчасти потому, что в недавней волне исследований по вопросам вмешательства в выборы и навязанных извне смен режимов преобладают данные типа «большой обижает маленького», а не более редкое явление вмешательства во внутренние дела между равноценными государствами.

Имея в виду эти ограничения, исследования политологов и историков предполагают несколько предварительных выводов.

Во-первых, в США, России и Китае раздаётся всё больше новых и беспрецедентных жалоб на нарушения норм невмешательства в дела друг друга. Излишне говорить, что сама эта «норма» представляет собой стандартный вариант дипломатического лицемерия, который обычно нарушается. Удивительно, что люди, не сидящие на зарплате у правительства, ссылаются на неё с открытым забралом. (Например, исследователь Университета Карнеги Меллон Дов Левин утверждает, что в период между 1945–2001 годами Москва и Вашингтон вмешивались в чьи-нибудь выборы за рубежом 117 раз).

В период холодной войны операции по усилению влияния изнутри были обычным делом, начиная с попыток подорвать позиции влиятельных представителей власти противника, поддержки противников режима, до обычного харассмента и других подрывных акций. Например, в период холодной войны СССР использовал коммунистическую партию Соединённых Штатов как политический инструмент в попытке оказать влияние на внутреннюю политику и подорвать положение США на мировой арене, в то время как «Служба А» КГБ в течение многих лет проводила различные мероприятия, включая попытки сорвать выборы определённых кандидатов (например, Никсона), поддерживая различные тенденции в движении за гражданские права, а также кампании по дискредитации людей посредством ложных информационных вбросов (Гувер, Мартин Лютер Кинг, Скуп Джексон и так далее). Эти подделки включали фальшивые письма, лживые новостные сюжеты, взятки, инфильтрацию, материальную и материально-техническую поддержку теоретиков заговора, даже бомбу в Гарлеме. Со своей стороны, правительство США сотрудничало с бывшими нацистами, чтобы в начале холодной войны помогать повстанцам-националистам в западных приграничных районах СССР, а также проводило систематические информационные операции на протяжении всей холодной войны, включая постоянную поддержку националистических оппозиционеров на Украине и странах Балтии, а также сторонников реформ в советской элите.

Во-вторых, вмешательство великих держав во внутренние дела друг друга часто неэффективно и может иметь опасные последствия, порождая тревоги в области безопасности, основанные на боязни политической подрывной деятельности, организованной другой державой. Опять же, мы не можем исключать, что уже имели место успешные скрытые подрывные вмешательства, которые остаются засекреченными и результаты которых далеко не всегда являются положительными. Историки считают, что в период холодной войны все упомянутые выше операции потерпели неудачу. Более того, они породили два контрпродуктивных эффекта. Это подлинный страх по поводу подрывной деятельности со стороны державы-соперницы и использование этого страха правительствами (или сторонниками жёсткой линии в правительствах) для принятия беспощадных контрмер и – в целом – для проведения более жёсткой внешней политики. И чистый эффект – это обострение напряжённости, соперничества и военных рисков.

В-третьих, стратегические расчёты всех сторон пугающе сложны, но главным в них является целесообразность, а не нормы или статьи закона. Иными словами, то, что останавливало великую державу, поддерживая вмешательство во внутренние дела другой на относительно низком уровне, определялось не нежеланием нарушать существующие нормы, а скорее целесообразностью и рисками эскалации.

Если вы уверены, что можете продвигать свои интересы посредством вмешательства во внутренние дела соперничающей великой державы и при этом можете сдержать риски, поскольку вы достаточно сильны для того, чтобы контролировать опасность эскалации, если вы знаете, что можете продолжать скрытые подрывные акции, не опасаясь возмездия – то вы это сделаете.

Например, американская помощь антисоветскому мятежу на ранней стадии холодной войны была – как ни странно – не такой уж и большой (несмотря на то, что это был серьёзный мятеж) – отчасти из-за рисков эскалации. США пришли к выводу, что сталинский СССР может принять серьёзные контрмеры. И как только СССР получил ядерное оружие, риск эскалации сыграл решающую роль в решении США сократить программы подрывной деятельности внутри СССР.

Из вышеизложенного следует, что международное право, прозрачная политика или официальные соглашения вряд ли будут определять лимиты невмешательства в дела друг друга. Здесь основную роль скорее будут играть те ограничения, которые с течением времени появятся при попытках наладить взаимодействие в определении красных линий и сигналов сдерживания.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.