Россия, как и многие в мире, достаточно долго не имела возможности и желания судить о Европе объективно. Но в новой исторической эпохе мы избавлены от необходимости воспроизводить мифы и устоявшиеся, часто нашими собственными усилиями, иллюзии, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Европейский союз, отошедший в тень на фоне острой военно-политической конфронтации между Россией и Западом по поводу украинского вопроса, во второй половине июня внезапно напомнил о себе более яркими решениями, чем одобрение очередного «пакета» санкций против Москвы. Во-первых, именно с деятельностью ЕС в области экономической войны против России было связано внезапное обострение проблемы наземного транзита между основной российской территорией и Калининградом. Во-вторых, в ходе своей встречи на высшем уровне 23 июня лидеры стран – членов ЕС согласились предоставить Украине и Молдавии статус стран – кандидатов на вступление в это объединение. И хотя в обоих случаях пока не стоит ожидать каких-либо значимых или действительно опасных последствий, оба события представляют собой прекрасный повод задуматься о природе Евросоюза, его роли в развитии Европы и перспективах.
Особенно это любопытно потому, что европейская интеграция стала за период после завершения холодной войны одним из наиболее мифологизированных сюжетов международной жизни. Это не удивительно – сам по себе факт сравнительно стабильного и продолжительного сотрудничества такой большой группы суверенных государств уже является настолько необычным для международной политики, что неизбежно порождает невероятное количество гипотез о причинах существования данного феномена и его особенностях.
Первый, и наиболее устоявшийся, миф основан на утверждении, что Европейский союз – это мирный проект, который по природе своей не может быть использован для ведения агрессивных действий вовне. По сути, речь идёт о простой экстраполяции доминирующих во взаимодействии стран – участниц интеграции правил и норм межгосударственного общения на их отношения с окружающим миром. Спору нет, первоначальная европейская интеграция действительно возникла в условиях, когда военное решение противоречий между её участниками не представлялось возможным.
Но именно так – сначала страны – основательницы европейской интеграции утеряли возможность воевать друг с другом, а только затем они создали объединение, в котором для развития отношений в рамках права и институтов создавались дополнительные возможности.
На момент учреждения европейской интеграции государства Западной Европы переживали период после своего наибольшего военного разгрома за всю историю, тем более что два из них – Германия и Италия – фактически не распоряжались своей внутренней и внешней политикой. Обе страны находились под полной или частичной иностранной оккупацией и поэтому просто физически не могли рассматривать военную опцию в качестве одного из инструментов своей внешней политики в отношении соседей. Франция, хотя и была формальной страной – победительницей во Второй мировой войне, но также находилась в зависимости от США, которые только и могли гарантировать её суверенитет перед лицом подступившей с востока угрозы поглощения победоносным СССР.
Однако именно это и остаётся за пределами возможностей и интересов ЕС – сейчас Турецкая Республика ещё более далека от вступления в Евросоюз, чем это было когда-либо после начала их официальных отношений в 1961 году. Другой пример, на который отдельные европейские представители также любят указывать, – это предотвращение якобы неминуемого территориального конфликта между Венгрией и Румынией по поводу Трансильвании. Однако и здесь роль главного сдерживающего фактора играет скорее НАТО, а в действительности – важнейшая для существования этого альянса инфраструктура влияния США в Восточной Европе.
И уж тем более мы не должны серьёзно говорить о том, что европейская интеграция была нацелена на урегулирования отношений с третьими странами путём сотрудничества. Вообще, сразу после создания Сообществ важнейшим направлением их внешних связей было восстановление позиций стран-участниц в тех государствах «третьего мира», которые только что избавились от колониальной зависимости. Первое соглашение ЕЭС в сфере торговли было подписано с группой бывших французских колоний в Западной Африке и преследовало цель сохранить там экономические позиции метрополии.
В дальнейшем страны-участницы поручили своим институтам в Брюсселе другую важную задачу – противодействие СССР на экономическом поле, сдерживание развития стран Совета экономической взаимопомощи, координацию официальных и неформальных санкций против СССР и его союзников, а затем и просто подрыв целостности СЭВ через попытки заключить сепаратные торговые соглашения с его отдельными странами. Именно поэтому ЕЭС достаточно последовательно отказывался от того, чтобы пойти на общее соглашение с СЭВ или СССР, хотя те его к этому последовательно призывали, вплоть до второй половины 1980-х годов, когда скорое обрушение восточного блока стало уже вполне вероятной перспективой.
Мы не можем говорить о ЕС как «мирном проекте» и после завершения холодной войны. Одним из последствий деятельности стран Евросоюза в тот исторический период и стала, кстати говоря, возникшая несколько дней назад коллизия вокруг калининградского транзита. После крушения советской сферы влияния, а затем и самого СССР страны Западной Европы взяли курс на достаточно агрессивное освоение «советского наследства» в Восточной Европе и в процессе реализации такой политики никогда не считались с интересами России, хотя та и была их наиболее крупным партнёром на Востоке. То, что расширение ЕС осуществлялось в ущерб российским интересам, уже не скрывается практически никем. Не говоря уже о той политике, которую страны Евросоюза приняли после 2003 года в отношении остальных государств, возникших по периметру России в западной части бывшего СССР. Именно ультимативные требования «мирного проекта ЕС» в отношении Украины в 2013 году стали одним из наиболее важных факторов возникновения украинского кризиса.
Второй важный миф связан с вопросом о расширении этого объединения и включении в него новых стран. Достаточно долго доминирующим было представление о том, что увеличение количества стран-участниц является результатом рациональной калькуляции, основанной на объективной оценке способности той или иной страны соответствовать некому «золотому стандарту». Это не так – за исключением вступления в Европейские сообщества Дании и Великобритании в 1973 году, все остальные «волны» расширения не учитывали степень экономической готовности стран-кандидатов. Это касается как вступления в ЕС Греции в 1981 году, так и, тем более, Испании и Португалии в 1986 году. С определённой натяжкой можно сказать, что присоединение к Европейскому союзу Австрии, Швеции и Финляндии (1995 год) не принесло с собой сильных различий в уровне социально-экономического развития.
Однако уже следующее масштабное расширение на страны Восточной Европы, а также Кипр и Мальту было настолько политическим проектом, что говорить о сохранении экономической гармонии внутри ЕС уже не приходилось совсем. Поэтому предоставление статуса стран-кандидатов Украине, которая неизвестно, будет ли существовать в перспективе пяти-семи лет, и Молдавии, являющейся сейчас самой бедной страной Европы, можно рассматривать как логическое продолжение пути, на который страны Западной Европы вступили сорок лет назад, пригласив в свои ряды экономически отсталую Грецию. В сухом остатке мы видим, что европейская интеграция всегда преследовала цели ресурсного освоения новых территорий и укрепления влияния США в Европе, а выход Великобритании из ЕС, как и её многолетнее особое положение в интеграции, стал возможен только потому, что эту страну связывают с США гораздо более прочные собственные отношения.
И наконец, третий распространённый у нас миф о европейской интеграции касается её правового и институционального характера. Да, действительно, за несколько десятилетий в Евросоюзе была создана весьма разветвлённая система собственных правовых норм и институтов, создающая могущественную иллюзию решения важнейших вопросов на уровне силы права, а не права сильного. Однако нельзя забывать, что все решения в ЕС принимались и принимаются на основе сопоставления индивидуальных силовых (демографических и экономических) возможностей стран-участниц. И в этом смысле политическая целесообразность для наиболее крупных стран последовательно имела все возможности для реализации. Другими словами, в Евросоюзе нет норм и правил, которые бы не отвечали интересам таких стран, как Германия или Франция, в наибольшей степени. Особенно очевидным это стало в последние пятнадцать лет, когда большинство решений уже прямо принимались на уровне межправительственного торга, а задачей институтов ЕС было только их соответствующее оформление.
Подводя итог можно сказать, что современные обстоятельства позволяют нам гораздо более чётко видеть реальную природу того феномена, который находится к западу от российских границ. И даже если экономические и политические отношения со странами Европы будут в ближайшие годы ограничены, лучшее понимание того, как развивается их объединение, поможет более адекватно оценить его настоящие исторические перспективы. Россия, как и многие в мире, достаточно долго не имела возможности и желания судить о Европе объективно. Но в новой исторической эпохе мы избавлены от необходимости воспроизводить мифы и устоявшиеся, часто нашими собственными усилиями, иллюзии.
