Именно афганская проблематика являлась безусловной доминантой безопасности Центральной Азии за последние сорок лет с момента Саурской революции. И именно поэтому контекст июньских саммитов «Большой семёрки», НАТО, США – ЕС и США – Россия 2021 года сводился к ряду стратегически важных вопросов международной повестки, где одним из ключевых был Афганистан. О безопасности в регионе пишет Улугбек Хасанов, профессор Университета мировой экономики и дипломатии МИД Республики Узбекистан.
Любую международно-политическую региональную систему прежде всего отличает совокупность общих системообразующих факторов, которые выделяли бы её из разряда других и определяли бы её качественные признаки. Современная Евразия, формируя основу международной безопасности, играет роль баланса в мировых процессах, будучи зависимой от устойчивости её стратегических регионов. Одной из таковых признана Центральная Азия (ЦА).
Россия, занимая особое место в евразийском «Хартленде», всегда была связана с южными республиками бывшего Союза узами общей истории, культуры и ценностей, принимая их в расчёт при формировании собственных национальных интересов. В то же время ей всегда приходилось учитывать и то, что разные части постсоветского пространства граничат с разными регионами Евразии, мало сопоставимыми друг с другом (Европа, Иран, Южная Азия, Китай и другие), где различными были и варианты геополитического влияния – от потенциально позитивных до резко негативных (Афганистан).
Анализируя особенности безопасности Центральной Азии в системе евразийских отношений, следовало бы учитывать ситуацию на обширных пространствах прежнего унитарного государства, а именно – длительное пребывание центральноазиатских республик в составе Советского Союза, что ещё в первые годы независимости порождало осознание необходимости сохранения прежних взаимосвязей, разрыв которых мог бы обернуться существенными потерями политического характера. С самого начала во многих новых государствах наблюдался рост пророссийских настроений в политических кругах и различных слоях большого социума региона.
Из пяти государств с преобладающим мусульманским населением отношение к исламской альтернативе сильно варьировалось. Для руководства республик Центральной Азии решающую роль в сдержанном к ней отношении сыграла боязнь всплеска радикального экстремизма, а также и ряд других факторов. Заметную роль сыграли и некоторые силы внутри самой России, в начале 1990-х несколько отдалившейся от региона. Они стремились убедить тогдашнее российское руководство побыстрее уйти из Центральной Азии и Закавказья, ссылаясь при этом на экономическую нецелесообразность для России продолжать инвестиции в экономику этих стран и на то, что уход России из регионов поможет забыть афганский синдром и обезопасить её южные границы. Предлагалось даже создать на базе центрально-азиатских государств буферные страны, защищающие Юг России. Так или иначе, с подачи некоторых политологов конца 1980-х – начала 1990-х годов имидж обременительности республик Центральной Азии и Закавказья для России и российского населения был в общих чертах создан. Ведь в тех условиях отсутствовало понимание взаимозависимости и взаимообусловленности безопасности обширного пространства Евразии.
С самого начала сущность военно-стратегической доминанты сводилась в первую очередь к проблеме сохранения и развития военного потенциала стран СНГ, а в случае России – её ядерного арсенала и системы противоракетной обороны. Эта доминанта имела и поныне имеет особое звучание в силу появления новых военно-стратегических доктрин и подходов США и Китая, процесса расширения НАТО, а также фактически неконтролируемого распространения различных видов оружия массового поражения. Негативную роль сыграла и потенциальная опасность потери Россией геостратегических позиций на западных и южных рубежах, а также значительной части военно-стратегического пространства и оборонительной инфраструктуры, за которые она боролась и которую создавала не одно столетие.
Афганский, сирийский (и в целом ближневосточный) конфликты дали полную картину проявления и взаимосвязи трансграничных угроз безопасности, став к тому же своего рода «колыбелью» современной международной террористической «кооперации», действующей под флагом различных деструктивных сил и течений
. Как правильно заметил российский политолог Фёдор Лукьянов: «…международный терроризм не целостное явление, а оболочка, в которую упаковываются различные процессы. Здесь и дисбалансы социально-экономического развития, и идейный вакуум, возникший после распада прежней модели, основанной на идеологиях, и новый подъём национализма в “третьем мире”, усугубляющий сепаратистские тенденции», когда «…не связанные друг с другом движения в разных частях мира учатся на опыте “коллег”».
Интересы безопасности в условиях противоречивой обстановки конца 1990-х побуждали государства Центральной Азии к усилению сотрудничества с Россией. Так, ещё в апреле 2000-го Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан подписали в Ташкенте Договор о совместных действиях по борьбе с терроризмом, политическим и религиозным экстремизмом, транснациональной организованной преступностью и иными угрозами стабильности и безопасности. В августе того же 2000 г. президенты стран Центральной Азии приняли совместное заявление о более тесном сотрудничестве в борьбе против международных террористов.
Для подавляющего большинства постсоветских государств, включая Россию, данная проблема представлялась крайне актуальной, притом, что она усугубляется значительным географическим разбросом конфликтогенных очагов. Иногда, стремясь развести и примирить враждующие стороны и не оказывая предпочтения ни одной из них, Россия попадала в достаточно сложное положение, когда ей оставалась недовольной та или иная сторона. Очевидно, что в некотором смысле это сужало для России возможности манёвра как в политической, так и в других сферах её отношений со странами СНГ, и ставило российские национальные интересы в зависимость от предпочтений конфликтующих сторон или личных амбиций тех или иных политиков .
При всех перипетиях и противоречиях отношений государств Большой Евразии последних лет, особенно для такого важного сегмента, как Центральная Азия, и для её геополитических интересов, чрезвычайно актуальным остаётся укрепление экономических, военных, политических связей со странами СНГ. В подходах к развитию отношений в рамках Содружества в предыдущие годы просматривались очевидные различия. Так, в отличие от Казахстана, чьё руководство выступало за более тесную интеграцию на евразийском пространстве, Узбекистан и Киргизия отдавали предпочтение своим отношениям с Россией на двусторонней основе и в рамках Содружества.
Вообще, весь комплекс отношений начального этапа независимости не мог не оказывать влияния на колебания в позициях руководства ряда стран Центральной Азии, тем более что западные политики, регулярно посещавшие Центральную Азию в разные годы, заверяли региональных руководителей в своей поддержке и помощи в обеспечении региональной безопасности. С одной стороны, в противостоянии комплексной угрозе, исходившей с территории южного соседа, в регионе тогда появлялся сильный союзник в лице войск международной коалиции. В краткосрочной перспективе действия коалиции имели положительные результаты, так как они устраняли важнейшую угрозу безопасности стран региона. Содействие стран Центральной Азии международной коалиции означало на тот момент не только возможность стабилизировать ситуацию в Афганистане, но и потенциальный выход на качественно иной уровень отношений с Западом.
На этом фоне выглядела вполне оправданной позиция России, не оказавшей давление на своих центральноазиатских партнёров в вопросе размещения войск коалиции в их территории. Это могло означать, что на момент проведения антитеррористической операции Россия не рассматривала появление европейских и американских войск в регионе как угрозу своей национальной безопасности. Кроме того, тогда она вряд ли могла сразу найти весомые аргументы против решения стран региона на тот момент.
Всё это ещё раз подтверждает мысль о том, что именно афганская проблематика являлась безусловной доминантой безопасности Центральной Азии за последние сорок лет с момента Саурской революции. И именно поэтому контекст июньских саммитов «Большой семёрки», НАТО, США – ЕС и США – Россия 2021 года сводился к ряду стратегически важных вопросов международной повестки, где одним из ключевых был Афганистан. Американский президент даже призвал своего российского визави оказать содействие в обеспечении безопасности в Афганистане, говоря о том, «…как каждый из нас может внести свой вклад в совместные усилия… не допустить возобновления терроризма в Афганистане». Неоднозначно оценил состоявшиеся встречи Брюс Ридель, ведущий исследователь Брукингского института: «Саммит был здоровым возвращением к нормальной жизни для Северо-Атлантического альянса, но в то же время не расставил точки над “i” по Афганистану».
Сложность ситуации, на которую обратил внимание нынешний глава Белого дома, связана с тем, что ещё в феврале 2020 года в Дохе афганским правительством при посредничестве администрации Трампа была заключена довольно противоречивая сделка с талибами , которая должна была привести к постоянному прекращению огня и дальнейшему сокращению присутствия американских военных примерно с 13 000 до 8600 к середине июля прошлого года. Согласно тем же договорённостям, талибы принимали на себя ответственность не позволять террористическим группировкам использовать Афганистан в качестве базы для нанесения ударов по США или их союзникам и соглашались на проведение мирных переговоров с центральным правительством в Кабуле.
В середине апреля уже нынешнего года Джо Байден объявил о полном выводе войск коалиции с 1 мая по 11 сентября – в качестве завершающей даты двадцатилетней истории военного присутствия в Афганистане, что было подтверждено в ходе недавних встреч высокопоставленной афганской делегации на высшем уровне в Вашингтоне. Учитывая нынешний контекст ситуации, некоторые эксперты высказывают опасения возможного повторения сценария конца 80-х годов прошлого века. Они строят свои предположения исходя из того, что «Женевские соглашения 1988 года между Афганистаном, Пакистаном, СССР и США, предусматривали вывод всех советских войск из Афганистана к февралю 1989 года», но не коснулись вопросов «политического урегулирования внутри Афганистана, что в дальнейшем привело к хаосу и гражданской войне в стране», и предостерегают при этом от поспешных выводов.
Несмотря на серьёзные меры по укреплению своих южных рубежей, центральноазиатские государства питают надежду на оптимистический исход в урегулировании афганского кризиса, который исчерпал военную опцию решения. Выражая позицию одного из ведущих государств региона, глава внешнеполитического ведомства Республики Узбекистан Абдулазиз Камилов подчеркнул важность того, что Афганистан должен стать «интегрированной частью Центрально-Азиатского региона. Это один и единый регион. Необходимо, чтобы был единый региональный и международный подход к мирному процессу в Афганистане. Вот почему мы поддерживаем все форматы переговоров в Дохе, Турции или других местах... И считаем, что эта проблема должна решаться на основе взаимного компромисса между действующим правительством и военной оппозицией, то есть талибами и другими».
Как бы то ни было, ясно одно: в условиях сложных вызовов и меняющейся повестки мировой политики усилия по сохранению стабильности в стратегически важных зонах международной системы такими странами, как Россия, США, Китай, ключевые государства Центральной Азии и другие, будут определять основу региональной безопасности.
