Ход событий на нынешнем витке эскалации индийско-пакистанского конфликта после теракта против туристов в Кашмире преодолел уже несколько неписаных «красных линий», которые служили барьером на пути бесконтрольной эскалации ранее. О том, существуют ли пределы эскалации для Индии и ждать ли ядерного ответа от Пакистана, пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
В ночь с 6 на 7 мая 2025 года Индия объявила о начале операции «Синдур» (Sindoor) как ответе на теракт против туристов в Кашмире. Были нанесены артиллерийские и ракетные удары вглубь пакистанской территории, причём не только в спорном Кашмире, но и в Пенджабе. Индийская сторона заявила, что все удары наносились по базам подготовки террористов и что ни один военный объект собственно Пакистана не был поражён. Пакистанская сторона, в свою очередь, утверждает, что удары пришлись по гражданским объектам и мечети.
Далее в течение ночи Пакистан наносил ответные авиационные удары. Стороны, как и в предыдущем конфликте 2019 года, сообщали о сбитых самолётах противника. К утру 7 мая интенсивность непосредственно военных ударов вроде бы стихла и сошла на нет. Но ситуация остаётся предельно динамичной и взрывоопасной. Естественно, сопровождающий боевые действия накал медийной и информационной войны между двумя странами также сохраняется на крайне высокой и бескомпромиссной точке.
Оценивая предыдущие периоды эскалации индийско-пакистанского конфликта после того, как обе страны провели свои ядерные испытания во второй половине 1990-х годов, можно отметить, что тогда сложился своего рода неписаный кодекс поведения между двумя противниками, который ставил барьеры на пути бесконтрольной эскалации конфликта и его возможного перерастания в ядерную войну. Так было и в 1999 году в ходе Каргильского конликта, в 2001–2002 годах после теракта в Дели, и в 2019 году после теракта в Пулваме. К слову, эскалация в двух последних случаях, как и сейчас, начиналась с теракта на территории Индии.
Во всех вышеприведённых случаях обострение конфликта не приводило к полномасштабным боевым действиям на оперативно-стратегическом уровне по всему фронту индийско-пакистанской границы. И все они относительно быстро затихали. К тому же, сравнивая эти конфликты между собой, можно увидеть всё большее смягчение реакции. В процессе эскалации 2001–2002 годов Индия ещё проводила значительное массирование и мобилизацию войск и сил на пакистанской границе в ходе операции «Паракрам» (Parakram). Тем самым, по крайней мере, демонстрировалась готовность к полномасштабному вторжению. А в 2019 году этого не было. Стороны обменялись авиаударами. Через пару дней Пакистан вернул Индии взятого в плен пилота из, по всей видимости, единственного сбитого обеими сторонами самолёта. (В медиа обе стороны победоносно заявляли о многих и многих сбитых самолётах противника. Это лишний раз заставляет вспомнить и без того актуальную поговорку, что нигде не врут так сильно, как на охоте, на рыбалке и на войне.) Этот пилот из неудачника, не выполнившего своё боевое задание, превратился в Индии в медийного героя (ещё одна трансформация медийного восприятия войны сейчас). И всё успокоилось.
Эскалация 2019 года представляет собой своего рода модельный образец индо-пакистанского конфликта при наличии ядерного оружия у обеих стран. Теракт – незначительные военные удары – яростнейшая медийная война – успокоение. По крайней мере, так было до 2025 года. Но сейчас, как кажется, ситуация меняется.
Ход событий на нынешнем витке эскалации индийско-пакистанского конфликта после теракта против туристов в Кашмире преодолел уже несколько неписаных «красных линий», которые служили барьером на пути бесконтрольной эскалации ранее.
Первое, это приостановка Индией договора о распределении водных ресурсов. По нему, как известно, водные ресурсы части рек, текущих из Индии в пакистанский Пенджаб, принадлежат Индии, а части – Пакистану. Из тех рек, вода в которых принадлежит Индии, она активно используется индийской стороной для своих хозяйственных нужд, в результате на территорию Пакистана эти реки входят уже совсем маловодными, а то и пересыхающими. С теми же реками, вода в которых по договору принадлежит Пакистану, ситуация иная. Хотя пакистанская сторона периодически обвиняла Индию, что та ворует воду из рек, предназначенных для Пакистана, на критический уровень эта проблема в общем не выходила. Сейчас же, после приостановки Индией договора и появляющейся информации о перекрытии плотин, она вышла на качественно новый уровень. Чего не было раньше, по крайней мере после ядерных испытаний обеих стран во второй половине 1990-х годов. И в условиях критической зависимости пакистанского Пенджаба от водных речных ресурсов для сельскохозяйственных и бытовых нужд, угрозы засухи, блокировка плотин может стать вполне существенным триггером эскалации.
Второе, чего тоже, пожалуй, не было ранее после ядерных испытаний двух стран, это артиллерийские и ракетные обстрелы вглубь территории Пакистана, причём не только в Кашмире, но и в Пенджабе. Что сейчас сделала Индия в ходе операции «Синдур» в ночь с 6 на 7 мая.
Всё это позволяет поставить вопрос о том, могут ли быть целенаправленно разрушены те барьеры, которые препятствовали бесконтрольной эскалации конфликта двух ядерных держав? И которые обе стороны старались не пересекать после того, как открыто испытали ядерное оружие? И не постигает ли сейчас эти барьеры судьба всех тех риторических «красных линий» в текущем украинском конфликте? Которые сначала объявлялись, а затем нарушались одна за одной, что вызывало, как правило, лишь медийный ответ. И при этом реалистичных сценариев эскалации украинского конфликта в большое прямое военное столкновение России и Запада (с возможным ядерным фактором) по крайней мере на данный момент не просматривается.
Воспринимается ли сейчас в Индии Россия как пример того, что можно перейти к попытке полномасштабного военного решения проблемы, если её не удаётся решить политическим путём? С другой стороны, не служит ли для Индии Украина как пример того, что можно беспрепятственно нарушать «красные линии» противника и это не приведёт к значимому повышению уровня эскалации и угрозы для себя? Кроме того, если вспомнить ещё один текущий конфликт: не выступает ли для Индии и Израиль в качестве примера того, что можно ответить на теракт не точечным ударом, а полномасштабным конфликтом, если у проблемы терактов не видится другого решения?
Если сейчас, после операции «Синдур» в ночь с 6 на 7 мая, ситуация вновь утихнет, то это значит, что повышение ставок со стороны Индии сработало. И нарушение «красных линий» противника не приводит к вызывающему угрозу ответу с его стороны. Если же конфликт будет разрастаться, то будем наблюдать и оценивать, насколько приемлемым для Индии станет полномасштабное военное решение проблемы, которую не удаётся решить политически. С одним, впрочем, нюансом, отличающим этот конфликт от двух других, упомянутых выше. Недостаточность оперативной глубины территории Пакистана в случае полномасштабных боевых действий по всему фронту вдоль границы и успехов Индии (в сочетании с эвентуальной морской блокадой порта Карачи), по всем правилам военной науки, как видится, может не оставить Пакистану иного выбора, кроме применения ядерного оружия. Или же и эта «красная линия» тоже останется риторической, как и в других конфликтах?
