Саммит «нормандской четвёрки», только что завершившийся в Париже, стал по своей вывеске одним из главных международных событий уходящего года: после более чем трёхлетнего перерыва лидеры России, Германии, Франции и Украины вновь собрались в полном составе, чтобы попытаться продвинуться в урегулировании конфликта в Донбассе. Однако насчёт конкретных результатов встречи и официальные лица, и эксперты (по крайней мере, российские, немецкие и французские) строили весьма аккуратные прогнозы, не надеясь на сколь-либо крупный прорыв. Главной тому причиной служила известная двойственность, которая характеризует сложившуюся ситуацию, пишет Алексей Чихачёв, эксперт Российского совета по международным делам.
С одной стороны, в последние месяцы действительно произошли некоторые позитивные сдвиги, сделавшие проведение саммита возможным. Так, осторожные надежды вызывала сама фигура Владимира Зеленского, пришедшего к власти под лозунгами скорейшего достижения мира, популярными у большинства избирателей. Факт его неоднократных телефонных переговоров с Владимиром Путиным свидетельствовал о том, что личный диалог между лидерами, пусть и через некоторую паузу, установился и шаг за шагом развивается. Были сделаны примирительные жесты: произошёл обмен удерживаемыми лицами, Россия передала украинские корабли, остановленные в Керченском проливе. После долгих проволочек была подписана «формула Штайнмайера», состоялось разведение сил на пилотных участках фронта.
С другой стороны, поводы для сомнений в целесообразности новой встречи тоже оставались. Прежде всего, это относилось к переговорной позиции Киева: намерение каким-то образом пересмотреть или адаптировать Минские соглашения, которое часто декларировал Владимир Зеленский, в Москве заранее полностью отвергли; не встретило однозначной поддержки оно и в западноевропейских столицах. Вместо того чтобы проходить все намеченные этапы в уже согласованной последовательности, украинское руководство намеревалось переставлять их в произвольном порядке (начать с восстановления контроля над восточной границей), всячески затягивать и почти срывать (как подписание «формулы Штайнмайера» и отвод войск) или вовсе обходить (как закрепление особого статуса Донбасса в Конституции). Соответственно, такой подход априори лишал любые переговоры гарантий соблюдения достигнутых договорённостей, – а значит, размывался и сам смысл бесед. В своё время не добавило конструктива и предположение Зеленского о необходимости количественно расширить «четвёрку» за счёт США и Великобритании.
Что касается Франции и ФРГ, то с их стороны какой-либо экстраординарной заинтересованности в срочном разрешении конфликта тоже в последнее время не прослеживалось. Заметна «усталость» политического и экспертного сообществ двух стран от украинской темы, как и поглощённость собственными проблемами. Эммануэлю Макрону приходится всё чаще думать о протестах на улицах французских городов; Ангеле Меркель – о передаче власти; им обоим – о внутренних задачах Евросоюза. Украинский сюжет по сравнению с этими приоритетами объективно отошёл для франко-германского тандема на второй план, хотя и не исчез из его повестки дня полностью.
Итоги саммита, насколько их можно оценить по горячим следам, демонстрируют, что данная двойственность не исчезла, а сдержанность в ожиданиях и оценках была и остаётся разумным подходом. Под какими бы итоговыми коммюнике и политическими заявлениями ни подписалось украинское руководство, раз за разом остаётся без ответа один и тот же вопрос, – собирается ли оно на самом деле претворять свои обещания в жизнь. И в этом плане основания для скепсиса остаются, учитывая, что Зеленский вынужден в значительной степени считаться с той частью украинского общества, которая обвиняет его в «предательстве» и прочерчивает «красные линии», а также с тем освещением, что получает украинская тема в США на фоне собственно американской политической борьбы.
Более того, саммит не привёл к решению наиболее знаковых содержательных противоречий. Непонятно, например, когда именно начнётся восстановление украинского контроля над потерянным участком границы с Россией. В этих условиях основные решения, принятые в Париже – обмен удерживаемыми лицами по формуле «всех на всех» до конца 2019 года, продление действия закона об особом статусе Донбасса, разведение сил на трёх новых участках, проведение следующего саммита весной 2020 года, – не решают конфликт, но хотя бы развивают тот позитив, который начал рождаться до встречи. Такой результат переговоров можно считать успешным, тем более что какое-то время назад не было и этого.
Также следует понимать, что саммит, разумеется, нёс в себе определённую символику, которую каждая сторона постарается обернуть в свою пользу. В частности, для России это была возможность наглядно продемонстрировать, что она по-прежнему твёрдо стоит на своей переговорной позиции, ценит конкретику по выполнению Минских соглашений без дополнительных манёвров.
Для Зеленского четырёхсторонняя встреча (как и первый личный разговор с Путиным) стала способом укрепления своего авторитета на фоне уже опытных политиков, а также попыткой набрать очки на разных флангах украинского общества, для которого он продолжает разыгрывать карты «примирения» и «твёрдости».
В свою очередь, Франция и ФРГ будут трактовать прошедший саммит как свидетельство сплочённости своего дуэта, влияния Европы на международные дела и способности выступать спонсорами мирного процесса в одном из самых острых конфликтов современности. Париж, как и Берлин, продолжает участвовать в «четвёрке» во многом в силу инерции, но именно для Макрона даже умеренный прогресс в украинском урегулировании имеет повышенное политическое значение – с точки зрения роста его акций как общеевропейского лидера и в плане иллюстрации «нового курса» в отношениях с Россией.