Весной 2022 года новый штамм санкционного вируса поразил жизненно важный орган международного тела – глобальную науку. На Западе активно заговорили о целесообразности прекращения контактов с российскими научными институтами и решительно перешли от слов к делу. О том, куда направят западные «стрелочники» свою санкционную вагонетку и что будет дальше, пишет Роман Райнхардт, кандидат экономических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России.
24 февраля 2022 года отношение западной общественности к россиянам в одночасье изменилось. Да, именно в одночасье. Можно рассуждать об этом в ключе диалектического перехода количества в качество, можно при желании даже назвать его точное время. Как бы то ни было, подобное, конечно, случалось и прежде, притом не раз. Однако во многом текущая смена парадигм и эпох (увы, не «смена вех», от которой мы как раз вновь отдалились) оказалась беспрецедентной. Среди различных её измерений нам бы хотелось остановиться на международном сотрудничестве в сфере науки. И здесь стоит обратить внимание на два аспекта – научные санкции и коллективизацию ответственности российских учёных.
Что касается первого, то имело бы смысл начать с неизбежно занудного экскурса в историю вопроса. От Фукидида, который впервые описал торговое эмбарго, введённое афинянами в отношении полиса Мегара («мегарская псефизма») и ставшее одним из триггеров Пелопонесской войны, до современных исследований. Затем привести классификацию санкций и их правовой анализ. Но, учитывая масштаб явления, ограничимся констатацией того, что прикладная санкциология предстаёт, к сожалению, довольно перспективным направлением изысканий. По крайней мере, в обозримом будущем. Не исключено, что скоро в гуманитарных вузах откроются целые отделения, которые будут заниматься данной проблематикой. Во всяком случае, признанные санкциоведы в отечественной науке уже есть.
Тем не менее санкции в области научно-технического сотрудничества в их работах до сих пор практически не находили отражения. И это вовсе не камень в огород коллег. Дело в том, что вопрос попросту не был актуален. Ведь даже во времена прошлой холодной войны диалог не только между отдельными учёными и научными коллективами, но также между институтами и целыми отраслями по обе стороны железного занавеса не прекращался. И выражался он в реальных совместных шагах. Достаточно вспомнить программу «Союз – Аполлон» или взаимодействие ОИЯИ и ЦЕРН, не говоря уже о многочисленных проектах и эпизодах, которые менее известны широкой публике.
Весной 2022 года иммунитет взаимодействия в этой области дал брешь. Новый штамм санкционного вируса на фоне продолжающейся пандемии поразил жизненно важный орган международного тела – глобальную науку. Просим извинить за патетику, которую вряд ли бы оценил Фукидид. Но факт остаётся фактом: на Западе активно заговорили о целесообразности прекращения контактов с российскими научными институтами и решительно перешли от слов к делу.
Научные санкции, как и любые другие, уместно рассматривать с разных сторон. С точки зрения теории, здесь можно увидеть развитие просвещенческих сентенций: sancio ergo sum. Руководствуясь ими, «эргосумчатые» призраки бродят со своими санкционными пакетами подобно Санта-Клаусам и раздают «подарки» тем, кто, по их мнению, плохо себя вёл. В духовном плане допустимо говорить о зачатках чуть ли не культа, в рамках которого легитимность и действенность санкций возводятся в ранг заповедей. Однако на самом деле думается, что в своём большинстве апологеты такого культа – не рабы идеологем и концептов, но скорее ортодоксы с допусками. Чтобы лучше понять их логику, обратимся к популярному в соответствующих кругах мему с вагонеткой.
«Проблема вагонетки» (trolley problem) родилась в 1967 году благодаря английскому философу, исследовательнице этики Филиппе Фут. Применительно к нынешней ситуации и в вольной интерпретации сюжет можно описать следующим образом. Подвижной состав, управляемый достаточно своенравным машинистом, врезался в толпу обывателей, которые ожидали на станции посадки в другие вагоны. Он стремительно давит их, однако существует возможность переключить стрелку так, чтобы поезд свернул на соседнюю колею. Эта колея через серию ответвлений, на каждом из которых имеется отдельный перевод (в железнодорожных терминах – стрелочная улица), ведёт к обрыву. Упав с него, поезд с пассажирами (или, по крайней мере, локомотив, а также находящиеся в голове состава вагоны первого класса) разобьётся. Более того, на рельсах находятся другие индивиды из числа тех, кто не успел или не захотел покупать билет. Часть из них машина тоже задавит насмерть либо оставит калеками.
Стрелками в данной модели очевидно выступают санкции, стрелочниками – те, кто их накладывает. С какой быстротой и в какой последовательности переводить? Оправдан ли расчёт на остановку состава в результате того, что кто-то из пассажиров или сотрудников поездной бригады воспользуется стоп-краном? Нужно ли вообще задумываться о минимизации жертв среди расположившихся в фирменных купе и случайно попавших на шпалы? Именно такие вопросы, судя по всему, ставят перед собою участники абстрактного мысленного эксперимента и вполне конкретных политических процессов. Лица, принимающие решения в области внешней и научной политики.
В свою очередь, следует ли нам, в той или иной степени «подсанкционным», предаваться критике «буржуазной» деонтологии, указывая её авторам на нестыковки модели? Дескать, стрелки-то не работают; а где же улавливающий тупик или хотя бы сбрасывающие башмаки (если уж развивать железнодорожные аллегории под известную композицию «Машины времени»)?
По нашему мнению, едва ли следует. Достаточно сказать, что, даже вплетённые в кружева «прекраснодушной риторики», научные санкции беспомощны юридически, политически недальновидны, к тому же весьма уязвимы в нравственном отношении. Об этом свидетельствуют примеры их использования в смежных сферах начиная с Античности.
При этом подчёркивалось, что остаются, мол, среди занимающихся наукой россиян и весьма приличные, рукопожатные люди. Но они суть «ярые противники режима», уже пострадавшие и продолжающие страдать от него. Поэтому временный игнор со стороны санкционеров вряд ли усугубит их и без того бедственное положение. А в долгосрочной перспективе даже улучшит его и, возможно, навсегда избавит от страданий. Те же, кто так или иначе проявляет лояльность, сами виноваты. Да и в принципе, чего о них говорить.
Возвращаясь к метафорам, оба типа учёных лежат на одном из съездов. На них, набирая скорость и не обращая внимания на разницу в ширине колеи, несётся уже иностранная вагонетка. Кто-то пытается залезть на перрон. Некоторым отсечёт руки и ноги. Что дальше? Потомки декартового племени поймут и простят. Ведь вообще-то никто не свободен от вины, как некогда гласил анархистский лозунг.
В дальнейших профильных статьях прибавилось немного уксуса (специфики) и чуть-чуть перца (скепсиса). Таким образом, чтобы и авторам полегчало, и стоящее на страже дисциплины руководство не особо заметило. Обобщая и резюмируя, как это любят делать те же зарубежные контрагенты, всё не так однозначно. В каких-то плоскостях (например, в медицине и в вирусологии), сотрудничать можно и, более того, жизненно необходимо. Иначе всем будет архиплохо. Указанные сферы, в отличие от космических исследований, которые, по разумению аналитиков, по-прежнему остаются токсичными, никак не связаны с политикой. Соответственно, там локальные бойкоты и блокады не способны изменить курс российского руководства.
Что же, будем надеяться, что по крайней мере наметившийся тренд сохранится. Филиппики в отношении Владимира Путина, которые явно присутствуют в подавляющем большинстве материалов по теме, сменятся более спокойным тоном и пусть минимальным, но конструктивом. А санкционные вагонетки если не будут списаны, то хотя бы встанут рядом с бронепоездом на запасной путь. Туда, где им самое место.
