Противоречия великих держав, особенно ярко проявляющиеся сегодня в демонстрации кибервозможностей, соперничестве медиа и спецслужб, будут углубляться. Выживание в этих джунглях будет связано не только с военно-информационными инновациями, но и с формулированием стратегий, способных объединять элиты и общества на решение долгосрочных задач, считает Андрей Цыганков, профессор международных отношений и политических наук, Калифорнийский университет, Сан-Франциско.
2021 год открывается надеждами на постепенное выздоровление от пандемии и восстановление утраченных ритмов жизни и развития. Изобретение вакцин и растущая готовность людей к вакцинации отличают 2021-й от 2020-го и могут помочь этим надеждам осуществиться.
Однако в политическом отношении в мире произошли важные, во многом необратимые изменения. Начавшись ещё до пандемии, эти изменения обрели теперь новую динамику, останутся с нами и окажут значительное, а в некоторых случаях – решающее влияние на глобальную политику. Среди прочих важных перемен (рост неравенства, укрепление интернет-корпораций, глобальное потепление и другие) обратим внимание на властно-политические и институциональные измерения перехода от американоцентричного к плюралистическому мировому порядку.
Во-первых, пандемия закрепила смещение глобального баланса сил от Запада к Азии. Во-вторых, она выявила слабость государств и обществ, не готовых к масштабным социальным переменам. Обе тенденции, действуя до пандемии, обнажились в результате её развития и представляют собой серьёзные потенциальные риски адаптации к и без того сложно протекающему глобальному переходу.
Глобальный сдвиг власти особенно заметен в связи с утратой США позиций первенства в производстве мирового валового продукта по покупательной способности валют и выдвижением на эти позиции Китая. Именно Китай быстрее других взял под контроль процессы распространения COVID-19 в обществе и восстановил экономический рост в стране на фоне пятипроцентного снижения глобального ВВП в 2020-м. Напротив, в США, Европе, России и других странах развивались преимущественно негативные экономические и социальные процессы. Падали темпы роста, росла безработица, разрушались социальные программы, копились внутренние и внешние долги. Всё это в полной мере особенно характерно для США, компенсирующих отсутствие системных решений массированным печатанием долларов.
Изменение глобального соотношения сил в результате пандемии можно сравнить с результатами мировой войны. Однако если в результате Второй мировой на вершину глобального экономического могущества вознеслась оставшаяся в стороне от главных битв Америка, то пандемия усилила Китай. Это не обязательно означает, что Китай закрепится на позициях лидера и сумеет переформатировать большую часть мира на свой лад, как это сделали США в поствоенный период. Но у Китая появилось окно возможностей, которое будет открыто тем шире, чем дольше будет пробуксовывать восстановление США и других стран Запада. Не приходится сомневаться, что по мере восстановления сил атлантический Запад – и, прежде всего, США – окажет ожесточённое сопротивление дальнейшему подъёму Китая и незападного мира в целом.
Для России это – один из главных международных рисков в среднесрочной и долгосрочной перспективе.
Вторая важнейшая тенденция и риск в условиях перемен в мире связаны с внутренними слабостями государств и обществ, обнаружившихся в свете их реагирования на пандемию. Речь идёт не только о так называемом ковидном национализме, проявившемся в фактическом отказе государств от поиска совместных решений в пользу закрытия границ и эксплуатации внешних угроз. В Америке эта тенденция приобрела особенно гротескные формы. Президент Дональд Трамп объявил COVID-19 «китайским» вирусом, призвав Китай «ответить» за нанесённый миру ущерб. Отличился он и тем, что предложил миллионы долларов продвинувшимся в создании вакцины немецким учёным – при условии, что их разработки станут эксклюзивной собственностью США.
Уязвимость западных обществ проявилась, прежде всего, в расколе элит и бюрократизации реагирования на внезапный кризис здравоохранения. В США политический класс оказался всецело поглощён борьбой либеральных глобалистов с националистами во главе с их лидером Трампом. В условиях этой борьбы общенациональная программа борьбы с вирусом не была да и не могла быть сформулирована. Даже необходимые для снижения заражаемости и смертности ношение масок и социальное дистанцирование оказались политизированы. Республиканцы, во многом под влиянием Трампа, были склонны пренебрегать этими мерами и высмеивать их.
Теперь, когда COVID-19 и поляризация способствовали приходу к власти Джо Байдена обнаружившийся раскол элит примет новые формы, продолжая при этом ослаблять страну и снижать её возможности в мире. Значимость этого раскола проявилась после недавнего штурма Капитолия протестующими против результатов выборов. Согласно одному из опросов, 68 процентов республиканцев не сочли штурм угрозой для демократии, хотя так считали 93 процента демократов. По другому опросу, 86 процентов демократов выступили за немедленное отстранение Трампа от должности в связи с протестами и штурмом, однако это требование поддержало лишь 15 процентов однопартийцев президента. Даже если отстранение увенчается успехом, корни политической поляризации американского общества сохранятся. Эти корни уходят в социальные и расовые структуры, требуя создания в стране новой, национально ориентированной и соответствующей изменениям в мире модели развития.
Бюрократизация и политическая поляризация проявились и в реакции на пандемию европейских обществ. Принцип «каждый сам за себя» изначально возобладал и в Евросоюзе, а поиск врагов в различных обществах и социальных группах был связан с Китаем, Россией, мигрантами из Ближнего Востока и Америкой. Исключением стало подписание соглашения «Спутника V» и AstraZeneca о совместных испытаниях и использовании разработанных препаратов. Известная своей неповоротливостью европейская бюрократия подтвердила эту репутацию в ситуации пандемии.
Ещё очевиднее оказались слабости почти не продвинувшихся в борьбе с COVID-19 стран восточно-европейского региона. Украина, например, не смогла ни разработать, ни получить вакцину извне, отказавшись при этом и от закупок российского «Спутника V». Это страна рискует оказаться последней в списке тех, кто сумеет защититься от COVID-19. Государственность стран данного региона будет испытываться на разрыв и может оказаться жертвой процессов глобального перехода. По справедливому замечанию Фёдора Лукьянова, далеко не все государства постсоветского региона уцелеют. Это тем более верно, что регион продолжает быть полем столкновения интересов великих держав.
Своими изъянами в глобальной адаптации, несмотря на успехи в борьбе с COVID-19, обладает и китайская модель. Слабость Китая и – в меньшей степени – азиатской модели в целом в относительной закрытости миру и, как результат, недоверии к нему со стороны остальной части мира. Китайская модель с её жёсткой внутренней иерархизацией продолжает работать для Китая, но вряд ли может быть примером для подражания. Кроме того, ни Китай, ни другие страны Азии пока не готовы брать на себя значительную долю ответственности за стабилизацию международной системы. Китайские руководители предпочитают внешние инвестиционные проекты и связывание правящих элит-реципиентов финансовыми обязательствами созданию международных правил и диалогу с широкими слоями общества. В итоге внешний мир принимает китайские инвестиции, продолжая с настороженностью относиться к их донору (как, например, Центральная Азия).
Глобальный переход к плюрастическому миру находится в одной из начальных фаз, и до возникновения нового международного порядка с общепризнанными правилами поведения далеко. Противоречия великих держав, особенно ярко проявляющиеся сегодня в демонстрации кибервозможностей, соперничестве медиа и спецслужб, будут углубляться. Выживание в этих джунглях будет связано не только с военно-информационными инновациями, но и с формулированием стратегий, способных объединять элиты и общества на решение долгосрочных задач.
