Демократический интернационализм, продвигаемый либеральным интернационализмом после холодной войны, основан на экспансионистской логике, которая, по сути, утверждает, что есть готовые решения проблем мира, управления, развития и человеческого сообщества. О том, что сегодня определяет развитие международной политики, пишет Ричард Саква, профессор российской и европейской политики в Кентском университете в Кентербери.
В 1945 году США согласились пожертвовать своей неограниченной свободой действий в международных делах, полагая, что взаимодействие с союзниками и противниками через многосторонние институты позволит избежать ловушек межвоенного периода, сделав мощь США более легитимной и, следовательно, более эффективной. Этот компромисс между силой и легитимностью оказался чрезвычайно эффективным и помог политическому Западу выжить и одержать победу в холодной войне. Однако напряжение между автономией международной Ялтинско-потсдамской системы и институтами либеральной гегемонии было очевидным, хотя и маскировалось в период холодной войны.
По мере ослабления советской власти с 1970-х годов возникала более напористая либеральная гегемония, сначала размывшая внутреннюю кейнсианскую сделку, а затем с конца 1970-х годов поставившая под сомнение легитимность Советского Союза. Именно на этот подрыв легитимности, которому способствовали катастрофические ошибки Кремля, в частности вторжение в Афганистан в декабре 1979 года, указывал взлёт «Солидарности» в Польше в 1980 году. Распад Советского Союза снял всякие ограничения с международного либерализма, и его радикализация в форме экспансивных амбиций либеральной гегемонии легла в основу международной политики после 1989 года. Радикализация либеральной гегемонии в однополярные годы представляла собой полномасштабную культурную революцию. Однако в итоге это вызвало как внутреннее, так и внешнее сопротивление.
Либеральный международный порядок, возглавляемый США, базируется на сочетании идеализма Вильсона и реализма Рузвельта. Он сформировался в середине XX века и укоренён в атлантической системе универсальных ценностей. В его основе лежат универсальные правила, рыночная экономика и демократические сообщества, опирающиеся на набор норм, правил и институтов, которые отражают либеральные принципы. В качестве главного гаранта при этом выступают США. Эта «либеральная подсистема» сформировалась на Западе в послевоенные годы. По мнению американского политолога Джона Айкенберри, она состоит из пяти основных элементов: совместных обязательств по обеспечению безопасности, переплетённой взаимной гегемонии, интеграции полусуверенных и взаимодополняющих держав, экономической открытости и гражданской идентичности.
Либеральный международный порядок объединяет военный, экономический и политический (нормативный) подпорядки. Каждый из них функционирует в соответствии с собственной динамикой, но вместе они образуют многоликий и энергичный глобальный порядок.
После холодной войны обширные амбиции либерализма стремились преобразовать Китай, сделав его «ответственным участником» системы, в то время как Россию поощряли к переходу к рыночной экономике и либеральной демократии в рамках расширенного атлантического сообщества. Устранение внешних сил путём их превращения в часть внутренней структуры сделало бы либеральный порядок неотличимым от международной системы, в которую он был встроен. Однако демократический интернационализм ожидаемо столкнулся с сопротивлением, и кризис вернулся, чтобы поставить под сомнение чрезмерно амбициозную повестку дня внешней политики и её влияние на занятость и благосостояние. Популистские движения определили либеральный интернационализм как причину всех проблем. Внешние силы бросили вызов новой самоидентификации, что является одной из непосредственных причин второй холодной войны.
Посткоммунистическая эпоха до 2014 года характеризовалась безграничными возможностями, которые открывала однополярность. Либеральный институционализм уступал место либеральной гегемонии. В США это поддержали как демократы, так и республиканцы. Они стремились расширить и углубить либеральный мировой порядок, основанный на свободных рынках, демократии, правах человека и сильных международных институтах под благожелательным американским руководством. Отсутствие внешних ограничений позволило Соединённым Штатам не сдерживать амбиции. Американский специалист по международным отношениям Стивен Уолт утверждает, что это привело к ревизионистской внешней политике, включая усиление обязательств США по обеспечению безопасности в Европе, Азии и на Ближнем Востоке, свержение диктатур и использование военной силы и мер экономического принуждения, чтобы заставить других соответствовать ценностям и предпочтениям США.
После 1989 года либеральный интернационализм приобрёл характер либеральной гегемонии. В отсутствие серьёзной внешней конкуренции началась радикализация. Экономический либерализм теперь был представлен в формате глобализации – термин, который раньше почти не использовался, что привело к буму литературы по этой теме. Военная составляющая раньше была сосредоточена на сдерживании, но теперь также обрела более широкие амбиции. Это приняло форму целого ряда так называемых гуманитарных интервенций. Либеральный интервенционизм в целом стремился изменить мир по западной модели. Тем временем атлантическая система продвигалась на восток, где она видела вакуум безопасности, и это продвижение порождало для России колоссальную дилемму в сфере безопасности.
Либеральный международный порядок радикализовался как минимум по пяти направлениям: гегельянскому, связанному с дискурсом «конца истории»; кантианскому, с упором на права человека; гоббсовскому, с многочисленными необдуманными военными вмешательствами, направленными в том числе и на продвижение демократии в мире; хайековскому, олицетворявшему торжество неолиберального мышления и отделение рынка от социальных отношений; и наконец маркузеанскому, с культурной победой социального либерализма, сопровождаемой общественной фрагментацией на основе политики идентичности.
Отчасти эта радикализация явилась естественным результатом отсутствия жизнеспособного конкурента, которое позволило беспрепятственно развиваться внутреннем тенденциям либерального международного порядка. При этом она была связана с высокомерием, порождавшим зловещее ощущение исключительности и нетерпимость к другим социальным порядкам и традиционным образам жизни.
Как единственная сохранившаяся система с подлинно универсальными устремлениями, либеральный порядок расширил свои амбиции и перешёл к радикальной версии глобализации, продвижению демократии и смене режимов. Американский политолог Грэм Аллисон отмечает, что во время холодной войны США «никогда не продвигали либерализм за границей, если считали, что это создаст серьёзную угрозу для их жизненно важных интересов внутри страны». В однополярную эпоху стала преобладать телеология «конца истории». Как пишет Эллисон, «странный союз неоконсервативных крестоносцев справа и либеральных интервенционистов слева» убедил несколько американских президентов подряд «пытаться распространять капитализм и либеральную демократию с помощью пистолета».
Запрет на применение силы без санкции ООН был ослаблен, а доктрина «обязанности защищать» привела к отходу от суверенного интернационализма в сторону гуманитарного интервенционизма. Язык международного права уступил место идее «порядка, основанного на правилах». Москва поспешила указать на наличие двойных стандартов и на открытость правил для толкования и выборочного применения.
Радикальный либеральный международный порядок оказался не только нетерпимым к государствам с другой культурной основой, но и более агрессивным в отношении альтернативных центров силы. Особенно если они сопротивлялись изменениям в сторону социального либерализма и неолиберального капитализма, происходящим в рамках либерального порядка. Если послевоенный либерализм был основан на согласии государств, то версия после холодной войны утверждала универсальную повестку, которая была готова преодолевать государственный суверенитет и игнорировать культурную специфику.
Демократический интернационализм, продвигаемый либеральным интернационализмом после холодной войны, основан на экспансионистской логике, которая, по сути, утверждает, что есть готовые решения проблем мира, управления, развития и человеческого сообщества. Это означает беспрецедентную культурную революцию, которая сегодня определяет развитие международной политики.
