Победа над эпидемиями – один из многочисленных побочных эффектов рождения и деятельности государства модерна, то есть современного национального государства. О том, что угрожает безопасности мира после коронавируса, пишет Николай Силаев, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО МИД России. Статья подготовлена в продолжение сотрудничества с Аргентинским советом по международным отношениям (CARI) в рамках Валдайского проекта Think Tank.
Пандемия – явление новое и непривычное с точки зрения сегодняшнего наблюдателя, но совершенно естественное и обычное в макроисторическом плане. История человечества – это среди прочего история эпидемий и противодействия им. Победа над эпидемиями – один из многочисленных побочных эффектов рождения и деятельности государства модерна, то есть современного национального государства. Эта победа была обеспечена не только успехами науки (хотя в XX веке именно они стали важнейшим фактором), но и резко возросшими организационными способностями государства: регулярные армии обеспечивали соблюдение карантинов, развитая рациональная бюрократия могла разработать и осуществить санитарные меры, а также организовать работу учёных (см. Уильям Макнил, «Чума и народы»).
И сейчас это хорошо заметно: ключевые меры борьбы против пандемии – организационные.
Государство модерна – это организация, которая всё время занята либо войной, либо подготовкой к войне. Поэтому нет ничего удивительного в том, что возвращение этого Левиафана (точнее актуализация этого образа) вызывает ожидания, что конфликтность в международных делах вырастет. Есть также ожидания, что, поскольку разные страны с разной эффективностью справляются с пандемией, то произойдёт сдвиг существующих международных иерархий и перераспределение власти и влияния в мире.
Эти ожидания заставляют нас видеть в любом международном или внутреннем конфликте влияние коронавируса. Отрицать это влияние было бы неправильно, но нужно уточнить, по каким именно направлениям идёт это влияние. На самом деле под влиянием текущих новостей мы можем переоценить уровень конфликтности – замечать возникшие конфликты и не замечать ситуации, где конфликты могли бы возникнуть, но не возникли или пошли на спад (Ливия, Украина, Иран).
Поскольку мировая экономика накопила высочайший уровень взаимосвязей, то от пандемии экономически страдают все: и те, кто с ней справился хорошо, и те, кто плохо. Это снижает темп перестройки международных иерархий. В полной мере Левиафан не вернулся: он пока не обладает экономической автаркией (очень важное свойство для государства модерна) и, кажется, не горит желанием отказываться от благ международной торговли.
Здесь есть противоречие: с одной стороны, протекционизм – это вопрос безопасности (нужно иметь на своей территории производство ключевых медицинских товаров), с другой – экспорт необходим для экономического роста. Даже если выбор будет сделан в пользу большего протекционизма, несколько лет уйдёт на перестройку национальных экономик. И, скорее всего, это будет не протекционизм национальных государств, но протекционизм техноэкономических блоков. Если эти блоки оформятся – будет хуже. Но не сразу.
Международная динамика европейского модерна предполагала жесточайший естественный отбор среди государств – если ты недостаточно силён, тебя уничтожат. Запрет на завоевание, установившийся после Второй мировой войны, продолжает эффективно действовать. Великие державы опасаются применять силу в отношениях друг с другом, охотно идут на провокации, особенно в третьих странах, но удерживаются от войны. Ценность человеческой жизни сильно возросла, и это касается даже тех, кто любит бравировать своей готовностью к смерти (потому что это не вопрос убеждений, а вопрос демографии).
С точки зрения возможного роста конфликтности, главная угроза – прекариат. Сфера услуг, где он сосредоточен, понесла наиболее тяжёлые потери. Ранее глобализация убила рабочие места во многих странах, особенно сравнительно слаборазвитых, где эти рабочие места, по-видимому, уже и не создашь.
