Любому, кто ищет дополнительных доказательств, что Brexit реален, а решение Соединённого Королевства покинуть Европейский союз не будет отменено, достаточно взглянуть на то, что творится в министерстве иностранных дел в Лондоне. Назначение Джереми Ханта министром иностранных дел после отставки Бориса Джонсона в июле сопровождалось изменением подхода к Brexit, который теперь воспринимается как само собой разумеющееся, а европейская глава в истории Великобритании как бы уходит в прошлое.
Континентальная Европа в настоящее время рассматривается как совокупность зарубежных стран, а не как единая группа, частью которой были британцы. И цель теперь заключается в развитии и закреплении двусторонних отношений по всему миру. Объединяющий лозунг: «Глобальная Британия». Насколько это реально или реалистично, можно судить по контрастирующим празднованиям столетия окончания Первой мировой войны. В Париж приехали лидеры более 70 стран, Дональд Трамп и Владимир Путин удостоились почётных мест. И только единственный уважаемый политик посетил в это время Лондон – президент Германии Франк-Вальтер Штайнмайер – и это не идёт ни в какое сравнение с большой тусовкой в Париже.
Конечно, для многих в Великобритании, особенно для большинства, которое проголосовало за Brexit с разницей в 7%, изменение внешнеполитического курса Лондона мало что значит. Они всегда рассматривали континентальную Европу как чуждое «иностранное образование». Проживающие в Великобритании граждане из стран ЕС часто жаловались, что их называют «мигрантами», а не европейцами, которые просто воспользовались своим правом на свободное передвижение, подобно гражданам Великобритании, проживающим в странах ЕС.
Однако для сторонников сохранения членства Великобритании в ЕС, которые в основном сосредоточены на юге и юго-востоке страны, сама идея того, что Великобритания покидает ЕС, требует иного осмысления. И хотя многие из них по-прежнему борются с Brexit в надежде на его отмену или активно сопротивляются ему, о чём свидетельствует огромный проевропейский марш в прошлом месяце, министерство иностранных дел не может себе позволить такой роскоши. И изменения в этом ведомстве грядут более глубокие, чем в других правительственных органах или за их пределами.
Это связано с тем, что Европейский союз не менее полувека, на протяжении большей части периода со времён Второй мировой войны был в центре внешней политики Великобритании. Англия пыталась присоединиться к тогдашнему общему рынку, и ей отказали (1963); потом её всё-таки приняли (1972). После этого Маргарет Тэтчер договорилась о более выгодных финансовых условиях (1984), затем Великобритания с некоторым успехом попыталась превратить Союз в более широкий конгломерат, но отнюдь не в «более близкий себе».
Напрашивается вывод о том, что продвигая расширение ЕС, Великобритания в действительности сеяла семена Brexit, учитывая, что одним из факторов, способствующим голосованию за выход, был наплыв «новых» европейцев в Великобританию после 2005 года. Тем не менее голосование по Brexit стало огромным потрясением для истеблишмента Уайтхолла, и потребовалось целых два года, чтобы коридоры власти прониклись реальностью Brexit.
Некоторые могут утверждать, что большое влияние Brexit на внешнюю политику было связано с назначением Бориса Джонсона на пост министра иностранных дел, когда Тереза Май стала премьер-министром после отставки Дэвида Кэмерона. Но это был всего лишь первый шаг, и выглядел он скорее как шоу, а не как что-то серьёзное. Джонсон выдвинулся по трём причинам: надо было удержать его внутри правительственной палатки (и помешать ему создать конкурентную базу борьбы за власть); обеспечить большинство ведущих сторонников Brexit в Кабинете министров, ну и как можно дальше держать его от процесса Brexit, который был передан в новый департамент по выходу из ЕС и во главе с Дэвидом Дэвисом. Этот брекзитёр, вероятно, казался премьер-министру менее опасным.
Будучи министром, Борис Джонсон, казалось, постоянно направлялся в отдалённые места – чем дальше, тем лучше, ибо он не мешал процессу. Эта удалённость от центра политики объясняет разочарование Джонсона и его уход.
Его различия с Джереми Хантом поражают. Из большей части традиционной географии Форин-офиса, откуда Джонсон был фактически исключён, перед Хантом, похоже, открылся весь мир, включая страны ЕС. Его первые крупные визиты были в Германию, Китай и США. С тех пор он побывал в Японии (выступив с речью на японском языке), Мьянме, на Генеральной Ассамблее ООН, где он говорил о Корейском полуострове, посетил полдюжины стран ЕС, а совсем недавно прибыл в Париж (где выступил с речью на французском языке). Другие переговоры, в том числе с министром иностранных дел Ирана, состоялись в Лондоне. При этом Brexit в ходе его визитов, в том числе в страны ЕС, обычно упоминается как тема для обсуждения. Иными словами, он уполномочен говорить об этом, а у Бориса Джонсона таких полномочий не было. Судя по всему, в Великобритании теперь понимают, что она предоставлена сама себе, и ей придётся приложить больше усилий к активизации влияния во внешней политике.
Наконец, теперь стало немного меньше разговоров и немного больше действий в проекте «Глобальная Британия». Это может иметь отношение к весеннему докладу Комитета по иностранным делам Палаты общин, в котором выражалось сожаление, что министрам всё ещё приходится разъяснять, что «идея “Глобальной Британии” означает больше, чем простое продолжение ... текущей деятельности», что это больше не «слоган», а «политика».
У Ханта также больше денег, чем у его предшественника. После десяти лет серьёзных сокращений бюджета Форин-офиса, похоже, наступило признание того, что Brexit требует средств, и понадобится более долгосрочный, существенный и обязательно более дорогой дипломатический охват на мировой арене.
Выступая недавно в Лондоне, Хант заявил, что планируется открыть 12 новых дипломатических представительств, создать около 1000 вакансий, в том числе более 300 для дипломатов. Также планируется обучать дипломатов большему количеству иностранных языков.
Насколько реально изменится внешняя политика Великобритании, это другой вопрос. Конечно, страны ЕС будут рассматриваться как иностранные государства, так же, как и Великобритания будет расцениваться Брюсселем в качестве «третьей» страны после 29 марта следующего года. Да, Великобритания планирует открыть новые дипломатические миссии, главным образом в некоторых частях Африки.
В этом же выступлении министр иностранных дел говорил о важности «демократии» и «ценностей» – это кодовые слова для осуждения России и – в меньшей степени – Китая. Это говорит о том, что Британия после Brexit не планирует нормализовать отношения с Россией, по крайней мере пока. Недавний доклад по политике Великобритании в отношении России, опубликованный аналитическим центром Chatham House, привлёк внимание к тому, что можно расценивать как «двойные стандарты», поскольку Великобритания призвала к ужесточению санкций против Москвы (которые, однако, не повлияли на российско-британскую торговлю) и, казалось, закрыла глаза на неблаговидные траты и приобретения в Лондоне, причём не только со стороны россиян.
Обвинение в двойных стандартах вновь проявилось после убийства саудовского журналиста Джамаля Хашогги в Турции, когда британское правительство призвало подождать с выводами, пока не поступит больше информации.
Подобные, хотя и менее вопиющие несоответствия можно увидеть в политике в отношении Китая. Хант подчёркивает присутствие британского военного корабля для защиты морских путей в Южно-Китайском море и при этом призывает к расширению торговли, не упоминая, в частности, нарушения прав человека в Китае и Гонконге.
Эти противоречия и двойственности, похоже, сохранятся и даже обострятся, поскольку Великобритания занята поисками своего нового места в международных делах вне пределов Европейского союза и (на некоторое время) вне влияния Соединённых Штатов – например, что касается торговли с Ираном и свободной торговли в целом. Ранее это можно было рассматривать как предложение альтернативного полюса притяжения.
Более активная и «глобальная» политика, которую, по-видимому, намерена проводить Британия после Brexit, может столкнуться с другим препятствием в форме общественного мнения страны. Предполагалось, что сторонники Brexit ностальгируют по старой внешней политике и хотят, чтобы Великобритания с гордостью выступала на мировой арене. Но это не вся история.
