В условиях жёстких международных конфликтов доверие рушится во всех смыслах – и в историко-семантическом, и в личностном, и военно-политическом, и в каком угодно. Ожидать, что между Россией и Западом оно восстановится в среднесрочной перспективе, – наивно. Поэтому в сложившемся контексте ключевую роль начинает играть вопрос о сохранении и укреплении доверия между незападными странами, пишет Олег Барабанов, программный директор клуба «Валдай».
Одной из ключевых человеческих ценностей является ценность доверия. Без взаимного доверия невозможны сколько-нибудь крепкие и устойчивые отношения на всех уровнях общества, как между отдельными людьми, так и социальными группами и организациями. Значимую роль играет доверие (или его отсутствие) и в международных делах, на глобальной арене. Применительно к мировой политике доверие может пониматься двояко, во взаимосвязанных, но всё-таки отличающихся друг от друга измерениях.
Одно из них носит более абстрактный характер и связано с доверием между государствами как акторами мировой политики. Абстрактный потому, что в этом случае речь идёт о своего рода одушевлении, персонификации государства. И даже его мистификации как единого тела народа. Что, понятно, представляет собой искусственную конструкцию, интеллектуальную и духовную фикцию. Но тем не менее такой подход становится иногда очень важным для реальной практики международных отношений и её восприятия обществом. В этом аспекте большую роль играют вопросы исторической памяти, как недавней, так и порой очень далёкой, в связи с событиями, отстоящими от нас на многие десятилетия, а то и на столетия. Это формирует устойчивые стереотипы восприятия того или иного государства в общественном мнении.
И эти стереотипы зачастую получают своё выражение в устойчивых семантических конструкциях, мемах, которые закрепляются в сознании людей и так или иначе влияют на политические подходы. К примеру, для российского контекста можно вспомнить такие фразы, как «коварный Альбион», «англичанка гадит», «что русскому хорошо, то немцу смерть», и тому подобные. Порой это отражается и в пейоративных прозвищах, которыми наделяются другие народы («фрицы» для немцев, «лягушатники» для французов и так далее). И в этой связи становится понятным, что когда речь заходит о политических решениях в отношении того или иного государства, то такого рода негативные историко-семантические коннотации, несомненно подрывающие доверие, могут оказывать своё воздействие и на сами внешнеполитические решения, и на их восприятие в обществе.
Естественно, эти стереотипы недоверия не вечны, не примордиальны и могут преодолеваться со временем при наличии политической воли. Как пример, в предыдущую, «дофевральскую» эпоху на самом высоком уровне говорилось об историческом примирении России и Германии после двух мировых войн. Другой пример – политическая воля Вьетнама к восстановлению отношений с США в последние десятилетия и преодолению травмы исторической памяти о прошедшей войне.
Другой аспект доверия в мировой политике гораздо более персонифицирован и уже напрямую связан с индивидуальной психологией. Это вопрос доверия между конкретными руководителями государств или министрами иностранных дел, ведущими между собой переговоры. Здесь субъективно-психологический элемент взаимного восприятия конкретных личностей играет свою роль и в согласуемых ими решениях. Понятно, что профессионализм дипломата требует абстрагироваться от личных восприятий ради интересов дела. Но нельзя отрицать и того, что однажды возникшее недоверие между контрагентами на дипломатических переговорах будет в дальнейшем оказывать своё негативное воздействие на их ход. Вне зависимости от того, возникло ли это недоверие по объективным причинам (допустим, контрагент не сдержал данное ранее слово) или же в связи с субъективно-психологическими особенностями восприятия другого.
В этом случае отношения одних и тех же государств могут меняться в зависимости от смены их представителей на переговорах. С одним президентом (или министром) фактор личного доверия способствует успеху переговоров, а с другим руководителем той же страны личное недоверие препятствует этому. Как пример, известна фраза Дональда Трампа: «При мне войны бы не было». Понятно, что здесь может быть и доля бахвальства задним числом, но некие резоны также могут быть. В схожем контексте можно порой встретить заявления и о том, что «при Меркель войны бы не было» и даже «при Порошенко войны бы не было». Аргументация в пользу этого как раз лежит в плоскости индивидуализированного, личностного доверия между политиками в одном случае и его отсутствия в другом. Понятно, что когда мы говорим о специфике психологической перцепции другого, здесь не только лишь одно доверие играет свою роль. Но оно тесно связывается с фактором личностного уважения к другому, с фактором восприятия другого как равного себе, как пресловутого «тяжеловеса». В любом случае этот фактор персонализированного доверия, как видим, не стоит сбрасывать со счетов.
Ещё один важный аспект, что доверие любого рода, как личностное, так и общесемантическое, должно быть взаимным. В противном случае речь будет идти о злоупотреблении доверием с одной стороны. Что очевидно нарушит принцип равенства на переговорах и может сделать итоговое решение не взаимовыгодным. При этом опять же по большому счёту неважно, было ли это злоупотребление доверием на самом деле или же имело место только субъективно-психологическое восприятие действий контрагента как такового. Лучше от этого не становится в любом случае.
Недавняя история России может дать, на наш взгляд, два примера этому. Во-первых, это конечные итоги переговоров Михаила Горбачёва с его западными контрагентами. Там вполне явственно с нашей точки зрения, можно было увидеть гораздо большую открытость и доверительность с одной стороны, чем с другой. Не зря ведь Рональд Рейган вспомнил тогда на одной из пресс-конференций с Горбачёвым русскую пословицу – «доверяй, но проверяй». Другой пример, повторим, на наш взгляд, связан с настойчиво повторяемым заявлением Владимира Путина, что «нас водили за нос» на минских переговорах по Украине после 2014 года. В итоге, и то, и то сыграло свою роль в дальнейшей политической истории.
Особенно остро вопрос о полной утрате взаимного доверия стоит в условиях жёстких международных конфликтов. Здесь доверие рушится во всех смыслах, и в историко-семантическом, и в личностном, и военно-политическом, и в каком угодно. Ожидать, что оно хотя бы как-то восстановится в среднесрочной перспективе, – наивно. По крайней мере, если мы выводим за скобки случай гипердоверия с одной стороны и злоупотребления доверием с другой. По этой логике, ожидать скорого восстановления доверия между Россией и Западом не стоит. Оно утрачено очень надолго.
Поэтому в сложившемся контексте ключевую роль начинает играть вопрос о сохранении и укреплении доверия между незападными странами. И если мы возьмём, допустим, страны БРИКС, то здесь в отношениях между некоторыми из них можно увидеть и травмы исторической памяти, и негативные семантические стереотипы, которые тоже могут подорвать доверие если не между политиками, то в более широком восприятии одним обществом другого. Но всё же в случае БРИКС есть достаточно чётко выраженная взаимная политическая воля к укреплению доверия между странами-членами, а не к его подрыву.
Вопрос доверия тесно связан и с вопросом политической консолидации БРИКС, с развитием совместных экономических, финансовых и иных проектов под эгидой этого объединения. Только в этом случае, думается, БРИКС сможет перейти на качественно новый этап своего развития, от сугубо символической альтернативы Западу, раз в год выпускающей красивые декларации, к действительному ядру незападного миропорядка.