Пускать стремительное ухудшение климата отношений с Германией на самотёк было бы ошибкой. Проблема существует. И с нашей стороны она требует серьёзного внимания. Политические кризисы и противоречия по ряду вопросов вряд ли отменяют необходимость накапливать доверие по конкретным вопросам, без менторства, высокомерия и сарказма с обеих сторон, пишет Иван Тимофеев, программный директор клуба «Валдай».
Московский центр Карнеги опубликовал на своём портале материал моей доброй коллеги Сабины Фишер «От газопровода до Навального. Чего Кремль не понимает про Германию». В нём предпринимается попытка рефлексии обострения отношений России и Германии в контексте дела Алексея Навального, а также ответа на вопрос, почему в Москве ошибочно воспринимают немецкую политику на российском направлении.
Ключевая мысль статьи в том, что инцидент с Навальным – лишь один из эпизодов длительного разочарования Германии в России. Оно началось, как минимум, в 2011 году, после думских выборов, а затем и возвращения Владимира Путина на президентский пост. События на Украине, война в Сирии, предполагаемое вмешательство в выборы, кибератаки, дело Скрипалей, а теперь и ситуация вокруг Навального вызывали в Берлине всё большую фрустрацию. При этом Германия в России ошибочно воспринимается как «особый партнёр», который понимает мотивы Москвы, выступает посредником в решении сложных ситуаций. На самом деле Берлин активно продвигает интересы ЕС на постсоветском пространстве, продолжая свою политику активной интеграции восточно-европейских соседей в пространство ЕС.
Казалось бы, распутать клубок мотивов могут учёные. Но они тоже люди. Идеал немецкого социолога Макса Вебера – свободная от ценностного суждения социальная наука, однако этот идеал вряд ли достижим. Его австрийский коллега Карл Поппер предупреждал о невозможности объективного знания. Альтернатива – оставлять его открытым для критики и постоянной перепроверки: «научная объективность – это не дело отдельных учёных, а социальный результат взаимной критики, дружески-вражеского разделения труда между учёными, их сотрудничества и соперничества» . Критический метод в оценке политического особенно важен. Политика соткана из идеологии. Она догматична и вряд ли сможет быть иной. Критический метод и дискуссия – то немногое, что позволяет посмотреть на восприятие и мотивы с разных сторон. Учёный вносит в политику эмпатию. Он становится на позицию каждой из сторон, пытаясь разобраться в её мотивах и движущих силах.
Мы уже давно ведём дискуссию об отношениях России и ЕС в рамках совместной экспертной группы EUREN. В духе такой критической дискуссии я попробую бегло обрисовать свою точку зрения на восприятие и мотивы, а также на их отражение в нашей политике.
На Западе давно пытаются расшифровать «геном» политики Кремля. Многие из таких попыток интересны и оригинальны. Однако я вижу в них как минимум одну системную проблему. Она состоит в попытке найти универсальную схему для объяснения политики России, которая позволяла бы понять её целиком, то есть обобщить множество отдельных событий в одной схеме.
Подобный стиль мышления вообще свойственен просвещенческой модели познания – найти рациональную схему или закономерность и объяснить ей множество происходящих событий. Мы впитывали идеалы Просвещения несколько столетий. Но они не свободны от недостатков. Дело в том, что нередко в единую канву увязываются принципиально разные события. С точки зрения модели, она смотрится вполне логично и стройно. Но на деле события могут иметь совершенно разные причины. Например, пятидневную войну с Грузией 2008 года и события на Украине 2014 года соблазнительно увязать в единую логику. В реальности у каждого из этих эпизодов были свои причины и мотивы. В теории их можно обобщать понятием «агрессивной политики Москвы». И на самом деле это обеспечивает понятную для восприятия картину, сообщает учёному определённый интеллектуальный комфорт – вот оно! Вот ключ к пониманию происходящего. Однако на практике это вряд ли объяснит поведение России в каждом конкретном случае – слишком много деталей остаётся в тени. Другой пример модели – «режим Путина». Подобная модель встречается и в научных работах, и в политических текстах. Через условный режим или личность увязываются разные события. Невольно складывается ощущение всемогущества отдельных фигур или институтов, которое трудно воспринимать без скепсиса. Вне всяких сомнений, лидеры и система институтов имеют значение. Но можно ли ставить их во главу угла всей модели? Большой вопрос.
По иронии наше восприятие Запада подчинено сходным моделям. Мы тоже строим свои модели и совершенно в той же логике пытаемся их рационализировать, объединяя слабо связанные друг с другом события. «Цветные революции» – единый и коварный план. Критические публикации в адрес России – общий фронт информационной войны. Югославия – Афганистан – Ирак – Ливия – Сирия и так далее – проявление гегемонизма США. Мигранты – сексуальные меньшинства – популизм – протесты – признаки неизбежного загнивания Запада. Схематизм отечественного мышления не отстаёт от западного.
Очевидно, что нам трудно обойтись без моделей. Так устроено наше мышление. А их рационализация к тому же создает иллюзию правильности модели. Уверовав в её истинность, мы начинаем говорить менторским тоном, а попытка отражения реальности приближается к проповеди. К порождениям нашего мышления нам и самим следует относиться со здоровой долей скепсиса и самокритики.
Что конкретно это означает для понимания мотивов политики России и Германии?
«Расшифровывая» российскую политику, мне кажется важным учитывать характер России как игрока на международной арене. Это великая держава, для которой интересы безопасности являются одним из существенных мотивов поведения. Чувство уязвимости и оборонительное поведение – важный движущий фактор российской политики. По-своему это тоже искаженный взгляд на реальность. Но многие действия России типичны для поведения крупных и мелких держав, преследующих свои интересы. Blame game – не лучший способ для дискуссии. Но с точки зрения морали, операция России в Сирии вряд ли чем-то лучше или хуже операции США. Отравление Скрипалей столь же омерзительно (неважно кто и зачем его совершил), сколь и расчленение журналиста Джамаля Хашогги. Убийство Торнике Хангошвили с позиций морали вряд ли дороже или дешевле уничтожения генерала Касема Сулеймани. Предполагаемая российская атака на серверы Бундестага хронологически рядом с замятым скандалом о прослушивании телефона главы государства со стороны ключевого союзника. Этот список можно продолжать. И большого удовольствия он не доставит. Как и грязные углы кухонь, на которых готовятся блюда внешней политики.
Значит ли, что такие события нужно игнорировать? Нет. Мораль требует осуждения любого такого действия независимо от его источника. А реальная политика – конкретных мер сдерживания. Проблема в том, что в политике и осуждение, и сдерживание носят избирательный характер. Мы осуждаем одно, но закрываем глаза на другое. Сдерживаем одних, но избегаем связываться с другими. Россия для многих была и будет неудобным партнёром. Равно как и самой России будут причинять неудобства другие. Вопрос в том, как именно управлять такими «неудобствами»? Я думаю, что здесь нет общей схемы. Каждый сложный эпизод потребует отдельной настройки и подходов ad hoс.
Вопрос в том, что конкретно должна сделать Россия, чтобы исправить его и есть ли у Москвы к этому мотивация? Если условием является «явка с повинной», обязательство «больше так не делать», а заодно и сдача ряда конкретных позиций, то никаких движений с российской стороны не будет. Сдача позиций ради хорошего отношения точно не входит в планы Москвы.
С другой стороны, пускать стремительное ухудшение климата отношений с Германией на самотёк было бы ошибкой. Проблема существует. И с нашей стороны она требует серьёзного внимания. У нас в активе – большой объём конкретных проектов, а также немало общих интересов. Политические кризисы и противоречия по ряду вопросов вряд ли отменяют необходимость накапливать доверие по конкретным вопросам, без менторства, высокомерия и сарказма с обеих сторон.
