Ближний Восток продолжает оставаться эпицентром глобальных изменений, где пересекаются интересы ведущих мировых игроков, а конфликты соседствуют с амбициозными проектами. Смена власти в Сирии, новый виток арабо-израильского противостояния, борьба за контроль над транспортными коридорами и стремление к технологическому лидерству – всё это части единой мозаики, которая определяет будущее региона и нашего по-прежнему взаимосвязанного мира в целом. Статья подготовлена по итогам XIV Ближневосточной конференции клуба «Валдай» и Института востоковедения РАН.
Уже много десятилетий ситуация на Ближнем Востоке характеризуется напряжённостью, которая принимает различные формы и разную степень интенсивности. Периоды относительного затишья сменяются резким нарастанием конфликтности, заставляя задуматься о том, возможна ли стабилизация региона в принципе.
Для России важнейшим вопросом политики на Ближнем Востоке является дальнейшая судьба Сирии. Решительная военная поддержка, оказанная правительству Асада в 2015 году, способствовала укреплению авторитета России. На фоне внешнеполитических колебаний США последовательность России по отношению к своему ближневосточному союзнику вызывала уважение во многих странах региона, даже несмотря на негативное отношение к самому сирийскому режиму. Выполнение Вооружёнными силами России специальных задач на территории Сирии позволило законному правительству восстановить контроль над большей частью страны. Начался постепенный выход САР из дипломатической изоляции. Однако в декабре прошлого года режим Асада пал в течение нескольких дней.
Это событие было встречено на Западе с большим энтузиазмом. Доминировали бравурные оценки падения Дамаска как «стратегического поражения» России, которая не сумела «спасти своего союзника». Но особенность падения сирийского режима в том, что он явно не хотел спасать себя сам. В российском экспертном сообществе достаточно быстро установился консенсус относительно причин случившегося: деградация армии и государственного аппарата на фоне удушающих санкций США плюс негибкость Асада по вопросам внутрисирийского диалога и отношений с внешними игроками, прежде всего с Турцией. В критический момент Москва верно оценила бесперспективность военной поддержки правительства, которое само не желает защищать себя, что позволило избежать ненужных жертв.
Внутренняя слабость режима была очевидна задолго до его падения, и это ставит вопрос, могла ли Россия более активно пользоваться своим влиянием на Дамаск для ускорения необходимых перемен в стране? Успехи, одержанные сирийской армией при поддержке российской группировки в 2016–2017 годах, дали Асаду в стране кредит доверия, которым он так и не воспользовался. А могла ли – и хотела ли – Россия обусловить свою поддержку требованиями политических реформ?
С одной стороны, это противоречило бы всей логике активности Москвы на Ближнем Востоке в последнее десятилетие. Как отмечал в 2020 году Максим Сучков, идея, на которой основана российская внешнеполитическая стратегия, может быть выражена фразой «делайте вместе с нами – и останетесь собой». Действительно, Россия позволила остаться собой и сирийскому режиму, который прожил полный жизненный цикл и ушёл в историю, и сирийскому народу, который – по крайней мере, на настоящем этапе – похоже, предпочитает что угодно, но только не сильно мутировавший арабский социализм.
С другой стороны, проекты государственного строительства, которыми в начале нынешнего тысячелетия занимались на Ближнем Востоке США, совсем не похожи на истории успеха. Выражаясь цинично, в Сирии мы получили почти такой же обвал, как США после ухода из Афганистана, но без затрат на нацбилдинг. И ещё одно важное отличие: если афганский режим держался на американских штыках и рухнул в их отсутствие, то сирийского режима нет, а российские «штыки» пока что остались.
Безусловно, ситуация, при которой правительства, пригласившего российские войска, больше нет, а власть в стране принадлежит силам, с которыми все эти годы шло вооружённое противостояние, опасна для российской группировки. Здесь нельзя исключать никаких сценариев, вплоть до очередного «ножа в спину» от новых сирийских властей и/или их зарубежных спонсоров. Но 6 февраля в интервью The Washington Post министр обороны Сирии Мурхаф Абу Касра заявил, что Россия может сохранить свои базы в Тартусе и Хмеймиме, «если мы сможем получить из этого выгоду для Сирии», добавив, что «в политике нет постоянных врагов».
Как отметил в ходе Ближневосточной конференции Виталий Наумкин, сирийское руководство предпринимает резкие шаги по своей легитимации, дублируя стиль Трампа, который пытается сделать всё очень быстро, не продумывая последствия. Это, действительно, ставит вопросы о силе тех договорённостей, которые сейчас заключаются, и прочности налаживаемых связей. Но очевидно, что новые лидеры Сирии стремятся наладить как можно больше контактов и не желают быть воспринимаемыми как прокси тех или иных внешних сил. В этой связи примечательно прозвучавшее на конференции мнение о том, что свою актуальность сохраняет Астанинский формат, который в текущей ситуации может быть расширен за счёт подключения таких стран, как ОАЭ, Саудовская Аравия и Катар.
Выгодоприобретателями смены власти в Сирии являются Турция и Израиль, но пока сложно судить, как именно они воспользуются открывшимися возможностями. Например, намерена ли Анкара, которая по данным СМИ, собирается построить в Сирии две авиабазы, предоставлять услуги безопасности для Дамаска? Консенсуса в турецком обществе по этому вопросу нет. С серьёзными вызовами сталкиваются сирийские курды. Как отмечают авторы Валдайского доклада, подготовленного к Ближневосточной конференции, США «заинтересованы сохранить рычаг давления и на турецких партнёров, и на новые сирийские власти, но до какой степени они готовы инвестировать в курдов при администрации Дональда Трампа, неизвестно. Неизвестно и то, возможно ли сближение между курдами и занимающими ключевые позиции в Дамаске исламистами».
Заявления Дональда Трампа после вступления в должность президента всколыхнули многие регионы мира, и Ближний Восток – не исключение. 4 февраля Трамп выступил с предложением взять сектор Газа под американский контроль в формате «долгосрочного владения», превратив его в «Ривьеру Ближнего Востока». Ранее он предлагал переселить оттуда палестинцев в Египет и Иорданию, вызвав волну возмущения в этих странах. По мнению одного из участников валдайской конференции, Трамп занимается намеренными провокациями, пытаясь напугать арабов и заставить их пойти на уступки. Как демонстрируют примеры Колумбии и Панамы, эта политика работает в Западном полушарии. Время покажет, насколько рабочей она окажется на Ближнем Востоке. Но идея о том, что передача территории под контроль США – лучший способ решения любых международных проблем, похоже, является одним из фундаментальных принципов внешнеполитического мышления американского президента
Первая – политизация вопроса транспортных коридоров, что особо характерно для западных стран. Тот же проект «Индия – Ближний Восток – Европа» преподносится в качестве альтернативы китайской инициативы Пояса и пути, а объявленная ещё в 1993 году программа TRACECA преследует целью ослабление транзитной роли России в Евразии. От внимания региональных игроков не ускользает, что западные партнёры фокусируются не столько на создании возможностей для их развития, сколько на противостоянии с геополитическими противниками.
Вторая – недостаток инвестиций в инфраструктуру, о чём подробно рассказал Алексей Безбородов, один из спикеров сессии ближневосточной конференции, посвящённой транспортным коридорам. Создание новых транспортных маршрутов, дополняющих существующие, требует огромных вложений, которые большая часть стран Западной Азии не может себе позволить. Отсутствие инфраструктуры и профессионалов, способных обслуживать эти маршруты, делает многие проекты эфемерными.
Дискуссия в ходе последней сессии конференции ярко продемонстрировала, насколько перспективным и одновременно разнородным является рассматриваемый регион в контексте научно-технологического развития. С одной стороны, есть высокоразвитые государства, которые активно участвуют в глобальной научно-технической революции, используя все доступные возможности международного партнёрства даже в условиях сворачивающейся глобализации. С другой – есть страны, которые, несмотря на значительный потенциал, сталкиваются с серьёзными ограничениями. Яркий пример – Иран, обладающий амбициозными научными и технологическими планами, но вынужденный преодолевать последствия западных санкций, которые справедливо названы карательными мерами. Эти ограничения сдерживают развитие страны, хотя иранские ученые и инженеры продолжают демонстрировать высокие результаты во многих областях.
Ближний Восток остаётся эпицентром глобальных изменений, где пересекаются интересы ведущих мировых игроков, а конфликты соседствуют с амбициозными проектами. Смена власти в Сирии, новый виток арабо-израильского противостояния, борьба за контроль над транспортными коридорами и стремление к технологическому лидерству – всё это части единой мозаики, которая определяет будущее региона и по-прежнему взаимосвязанного мира в целом.
