Историческая роль Байдена заключается в том, что, будучи плотью от плоти традиционного американского истеблишмента, он, вытеснив Трампа из Белого дома и получив поддержку элит и «глубинного государства», не только не отказался от начатого Трампом внешнеполитического поворота, но довёл его до конца, придал ему гораздо более системный и законченный характер, пишет Дмитрий Суслов, заместитель директора и научный сотрудник научно-образовательного ЦКЕМИ НИУ ВШЭ.
Внешняя политика США переживает важный переход. Их уход из Афганистана подвёл окончательную и символическую черту под периодом их внешней политики, начавшимся не 11 сентября 2001 года, а в начале 1990-х, – периодом, который принято называть «после окончания холодной войны». Именно в начале 1990-х упоённые триумфом объявленной Бушем-старшим «победы в холодной войне», уверенные в наступлении «конца истории» и не встречающие какого-либо сопротивления извне в условиях «момента однополярности» США взяли курс на трансформацию всего остального мира в соответствии со своими ценностями, универсализацию коллективного Запада, распространение америкоцентричного мирового порядка на весь остальной мир. Именно тогда целью американской политики в отношении России и Китая стала их либерально-демократическая трансформация по западным лекалам и интеграция в америкоцентричный миропорядок на правах младших игроков, а в отношении так называемых стран-изгоев (то есть тех, кто упорно не желал перейти на «правильную сторону истории») – смена режима.
Та политика зашла в тупик уже во второй половине 2000-х годов, и с тех пор США находились в глубоком внешнеполитическом кризисе, который заключался в том, что мир «вдруг» перестал развиваться в соответствии с американскими идеологическими установками. Россия и Китай отказывались трансформироваться и интегрироваться в американский миропорядок на правах младших игроков, а попытки демократизации Ирака, Афганистана и Ближнего Востока в целом проваливались. Распространить америкоцентричный миропорядок на всю международную систему очевидно не удавалось, и сам этот порядок постепенно начал трещать по швам.
Барак Обама пытался найти выход из этого кризиса, меняя инструменты американской внешней политики, но сохраняя саму парадигму распространения американоцентричного миропорядка на весь остальной мир. «Перезагрузка» отношений с Россией и Транстихоокеанское партнёрство (Вашингтон рассчитывал, что Китай будет вынужден в конечном итоге вступить в ТТП) были, по сути, последними попытками «вовлечь» Москву и Пекин в америкоцентричный миропорядок. Поддержка «арабской весны» и борьба с арабскими диктаторами стала последней попыткой трансформировать Ближний Восток. Обе попытки снова провалились.
Первым президентом США, который отказался от самой парадигмы преобразования всего остального мира в соответствии с американскими ценностями, стал Дональд Трамп. Именно при нём они впервые за период после холодной войны не совершали новых военных интервенций, открыто заявили об отказе распространять демократию с помощью военной силы, приняли принципиальное решений уйти из Афганистана, подписав соответствующее соглашение с талибами , и объявили, что отныне их внешняя и оборонная политика ориентирована прежде всего на соперничество с глобальными соперниками и противниками, которыми были объявлены Китай и Россия. Однако поскольку и американской элитой, и истеблишментом большинства союзников США Трамп и его политика ошибочно воспринимались как временная аберрация, после которой должно было произойти «возвращение к норме», то трамповский поворот многим ещё не казался реальным и окончательным. А зря.
Историческая роль Байдена заключается в том, что, будучи плотью от плоти традиционного американского истеблишмента, он, вытеснив Трампа из Белого дома и получив поддержку элит и «глубинного государства», не только не отказался от начатого Трампом внешнеполитического поворота, но довёл его до конца, придал ему гораздо более системный и законченный характер. Главные изменения во внешней политике Байдена по сравнению с Трампом заключаются в том, что США повысили значимость борьбы с транснациональными угрозами (прежде всего с изменением климата), а также сменили риторику в отношении европейских союзников на более благожелательную. По большинству же фундаментальных вопросов преобладает преемственность.
Однако отказ от парадигмы универсализации америкоцентричного миропорядка ни в коем случае не означает готовности США формировать совместный многополярный миропорядок с незападными центрами силы, прежде всего с Китаем и Россией. Фундаментальные основы американской внешней политики – их приверженность первенству и идеологическое мессианство – остаются неизменными: они результат природы американского государства как идеологического проекта и их положения самого сильного игрока в своём окружении.
Внешняя политика США ни в коем случае не становится менее идеологизированной. Из средства экспансии либеральная идеология в её новейшей леволиберальной форме превращается в инструмент консолидации «коллективного Запада», определения «свой – чужой» и раскалывания международного сообщества на противостоящие блоки.
Отвергнув прежнюю – провалившуюся – парадигму внешней политики и приняв новую, Байден получил возможность вывести Америку из внешнеполитического кризиса последних полутора десятилетий. Фиаско в Афганистане, связанное с неверной оценкой того, как долго продержится правительство Гани после вывода американских войск, при всём его драматизме не должно вводить в заблуждение: в Вашингтоне прекрасно понимали, что это правительство падёт и талибы неизбежно придут к власти (сроки назывались от двух месяцев до двух лет), но тем не менее решили уйти.
Новое же глобальное противостояние призвано вернуть американской внешней политике смысл, порядок и уверенность в себе. С помощью него США стремятся сплотить вокруг себя союзников и партнёров, консолидировать «коллективный Запад» и укрепить своё лидерство в нём, а возможно, даже смягчить свои внутренние проблемы – попытаться склеить, пускай частично, расколотое американское общество и уменьшить поляризацию политической элиты.
Разумеется, практика американской внешней политики сложнее и многомернее риторики о новом глобальном противостоянии демократий и автократий.
Во-первых, мир не укладывается в прокрустово ложе нового идеологического противостояния. Как и в прошлую холодную войну, в борьбе с глобальными противниками США нуждаются в партнёрстве с рядом недемократических стран (например – с Вьетнамом). Многие из официальных союзников США являются авторитарными (большинство союзников на Ближнем Востоке, включая Турцию), при этом Вашингтон вряд ли будет от этих союзов отказываться, даже несмотря на обострение отношений с некоторыми из партнёров. Серьёзные проблемы с демократией возникают и у таких преданных США союзников по НАТО, как Польша. Но самое главное, всё большее число стран, включая демократические, не желают присоединяться к противостоянию США – Китай или США – Россия на стороне одной из держав и стремятся проводить всё более самостоятельную внешнюю политику. Наглядный пример – Южная Корея, которая, будучи союзником США и демократией, всячески избегает втягивания в антикитайскую политику.
Поэтому уже сейчас резонно поставить вопрос, как скоро США войдут в новый внешнеполитический кризис, связанный с их неспособностью добиться нового глобального размежевания по идеологическому признаку и сплотить вокруг себя большую часть «свободного мира» в противостоянии Китаю и России. И куда в этом случае будет развиваться американская внешнеполитическая стратегия. Но это вопросы более отдалённого будущего.
Во-вторых, важным приоритетом администрации Байдена является борьба с транснациональными вызовами, прежде всего с изменением климата, что требует сотрудничества с глобальными противниками США и недемократическими странами в целом. Пока администрация Байдена пытается совместить геополитическое соперничество с Москвой и Пекином с сотрудничеством с ними же по климату и другим глобальным вызовам. Получится ли подобное совмещение, сказать сложно. Тем более что России и КНР предлагается сотрудничать на основе западной, а не совместной повестки и одновременно США используют эту же климатическую повестку для дискредитации Москвы и Пекина, выставляя их «климатическими спойлерами», отказывающимися более масштабно сокращать углеродные выбросы.
В-третьих, администрация Байдена ясно даёт понять, что Китай, воспринимаемый как единственный на сегодняшний день соперник, способный подорвать американское глобальное первенство, является для неё гораздо более важным и стратегическим противником, чем Россия, а Тихоокеанский регион – гораздо более приоритетным регионом, чем Европа.
Именно на сдерживание Китая и консолидацию антикитайской коалиции США стремятся бросить основные силы, подчас в ущерб своей политике по консолидации Атлантического сообщества и по сдерживанию России. История с созданием AUKUS и решение НАТО обозначить в своей будущей стратегической концепции (её планируют принять в 2022 году) Китай в качестве угрозы безопасности альянса наравне с Россией говорят об одном и том же: Европа интересует администрацию Байдена не только как плацдарм и союзник по сдерживанию России, но и как помощник в борьбе с Китаем.
Равным образом именно стремление США сосредоточить максимальные ресурсы и внимание на борьбе с Китаем, а также ослабить тенденцию к дальнейшему сближению Москвы и Пекина, ведущему к их взаимному усилению, в том числе к военному усилению КНР, является главной причиной, почему администрация Байдена взяла курс на стабилизацию конфронтации с Россией, на предотвращение её дальнейшей эскалации. Сохраняя имеющиеся инструменты сдерживания (санкции, информационная война, поддержка нынешних правительств в Украине и Грузии и их евроатлантической ориентации и прочее), Вашингтон тем не менее не идёт на качественное наращивание поддержки Киева и Тбилиси и стремится не допустить того, что могло бы привести к новой эскалации военного конфликта в Донбассе или в Закавказье.
Однако, хотя конфронтация с Россией и не является равновеликим приоритетом внешней политики США по сравнению с конфронтацией с Китаем, она остаётся и будет оставаться важным приоритетом. США не имеют ни желания, ни возможности преодолеть или хотя бы существенно уменьшить конфронтацию с Россией ценой собственных уступок и будут стремиться, чтобы она носила более пассивный характер.
Возможность уменьшения конфронтации со стороны США отсутствует прежде всего из-за их внутриполитических ограничений:
-
За последние годы в Соединённых Штатах сложился прочный антироссийский консенсус. Россия воспринимается как одновременно геополитический и идеологический противник, который стремится подорвать позиции США по всему миру, усилить их главного стратегического конкурента (Китай) и даже расшатать американскую политическую систему, подорвать веру американцев в демократию и либеральные ценности. Подобное восприятие и необходимость борьбы с Россией – один из немногих вопросов, по которому в поляризованной политической системе США почти полное согласие.
-
В условиях этой поляризации, превратившей многие внешнеполитические сюжеты в инструменты внутриполитической борьбы, любой шаг навстречу России становится поводом для обвинений в предательстве, и тот, кто этот шаг делает, платит высокую цену. Это ограничение наблюдается со времён Барака Обамы, но с тех пор его масштаб многократно возрос.
-
Со времён принятия в 2017 году закона «О противодействии противникам Америки посредством санкций» (CAATSA) ни одна администрация не может существенно уменьшить масштаб антироссийских санкций.
Кроме того, в пользу сохранения российско-американской конфронтации будет работать НАТО, антироссийская направленность которой после провала в Афганистане резко возросла. Наконец, на фоне фиаско в Афганистане США просто не могут себе позволить уменьшить поддержку таких непосредственно вовлечённых в конфликт с Россией стран, как Украина и Грузия. Чтобы уменьшить репутационный ущерб и убедить союзников и партнёров в надёжности американских обязательств, администрация Байдена должна всячески показывать, что она, хотя и готова отвернуться от «ненужных» сателлитов, ни в коем случае не откажется от тех, кто играет важную роль в борьбе с глобальными противниками. Визиты министра обороны США Ллойда Остина в Грузию и на Украину в октябре 2021 года решали именно эту задачу.
Отсутствие же у США какого-либо желания улучшать отношения с Россией связано прежде всего восприятием России как слабеющей державы, которая, по их мнению, будет в обозримом будущем вынуждена искать сотрудничества с Западом с позиции просителя вследствие или масштабного внутреннего кризиса, или геополитического столкновения с Китаем (в неизбежность которого в результате нарастания между Россией и КНР асимметрии в пользу последней упорно верит большинство в американском мейнстриме).
В результате политика администрации Байдена в отношении России, по сути, заключается в том, чтобы, продолжая конфронтацию, ждать возвращения России в западную орбиту, параллельно минимизируя связанный с этой конфронтацией ущерб, то есть не допуская того, чтобы она создавала непосредственную угрозу американской безопасности и отвлекала на себя слишком много внимания.
Таким образом, ввиду невозможности и нежелания США даже уменьшать интенсивность конфронтации с Россией, не говоря уже о её преодолении, вполне можно сделать вывод о том, что глобальная конфронтация с Китаем и Россией действительно стала и будет оставаться в обозримой перспективе новым несущим стержнем и организующим принципом внешней политики США, основой для выработки их национальных интересов, определения масштаба их присутствия и характера обязательств в разных регионах мира. С той поправкой, что сдерживание Китая и консолидация союзников и партнёров против него будет оставаться более важным приоритетом, чем сдерживание России.
В практическом плане это означает, что США будут стремиться наращивать своё присутствие, круг партнёров и военно-политические обязательства в Азии и укреплять отношения с теми странами, которые они считают важными для сдерживания Китая (создание AUKUS и заявление Байдена о том, что Вашингтон окажет военную помощь Тайваню в случае военного вторжения КНР, тому прямое подтверждение), сохранять своё присутствие в Европе и поддержку Украины и Грузии как стран, играющих центральную роль в геополитической борьбе с Россией, на нынешнем уровне, а также ослаблять своё присутствие и обязательства в тех странах и регионах, которые они не считают центральными или важными для борьбы с Китаем и Россией.
К последним относится, например, Ближний Восток. В Вашингтоне не рассматривают этот регион как арену борьбы с глобальными противниками и потому могут себе позволить сократить там своё военное присутствие и политическую роль. Той же логикой США руководствовались и в отношении Афганистана: они знали, что оставляемый там их уходом «вакуум» не будет заполнен ни Пекином, ни Москвой.
Итак, для российско-американских отношений новая парадигма внешней политики США создаёт предпосылки для формирования модели управляемой или стабильной конфронтации, когда стороны не заинтересованы ни в её дальнейшей эскалации, ни в её преодолении за счёт собственных уступок.
