Кризис – это период рефлексии в жизни общества. Ответ на вызов столь же важен, как и сам вызов. Пандемия вируса COVID-19 привела к глубочайшему кризису на памяти ныне живущих людей. Как нейтронная бомба, она уничтожает людей, но не задевает физическую инфраструктуру. Вирус невидим, и угроза заражения отдаляет людей друг от друга. Не менее важно и то, что он разрушает привычные модели нормальности, «здравый смысл» эпохи и до сих пор бывшие священными границы, пишет Ричард Саква, профессор российской и европейской политики в Кентском университете в Кентербери.
Прежде чем заглядывать вперёд, имеет смысл оглянуться назад. Считается, что «чёрная смерть» в Европе в середине XIV века унесла от 75 до 200 миллионов жизней и положила начало великим пандемиям наступающего Нового времени. Она ускорила сдвиги в социальной структуре и властных отношениях, так как трудовые ресурсы стали дефицитными, а позиции рабочих на рынке труда укрепились. Последней массовой пандемией стала «испанка» 1918–1919 годов, последовавшая за самой истребительной на тот момент войной. Она показал уязвимость человека в период мобилизации и разрухи.
Плотность населения с тех пор значительно выросла, и взаимодействие между человеком и природой стало ещё более интенсивным и инвазивным. Тонкий слой, отделяющий человечество от патогенов животного происхождения, стал, похоже, ещё более проницаемым. Данная вспышка коронавируса была впервые обнаружена в китайском городе Ухани в декабре 2019 года, но хуже всего то, что её началу предшествовало несколько серьёзных предупреждений. Она не была «чёрным лебедем», то есть непредсказуемым событием с серьёзными последствиями. Её давно ждали. Это был так называемый «серый носорог» – масштабное явление, которое было одновременно предсказуемо и предсказано. Если эпидемии ВИЧ, Эболы и SARS в итоге удалось сдержать, то вирус гриппа H1N1 привёл к смерти почти 20000 человек.
Эти биологические проявления глобальной нестабильности были лишь частным проявлением общества глобального риска, характеризуемого такими авариями на предприятиях атомной энергетики, как Чернобыль, Три-Майл-Айленд и Фукусима-Дайити, стратегическим и тактическим ядерным противостоянием, началом эры гиперзвукового оружия, милитаризацией космоса и Арктики и, прежде всего, климатической катастрофой. Всё это ставит ребром ряд вопросов: опасность безудержной гордыни, вызванной технологическими достижениями, тень войны, и антропогенное воздействие на природу.
Вспышка вируса Covid-19 продемонстрировала уязвимость человечества, но одновременно усилила необходимость сотрудничества как внутри стран, так и между ними. Большинство из них не сразу в достаточной мере среагировали на серьёзность угрозы, и каждая из них повела себя по-своему. Изоляция, введённая в Ухани и провинции Хубэй, сдержала вспышку заболевания, тогда как в Италии и Испании, несмотря на фактическое закрытие общественных мест, люди продолжали нарушать режим самоизоляции.
Избранное в декабре 2019 года правительство Великобритании возглавляет Борис Джонсон, взгляды которого близки к либертарианским. Именно поэтому он с самого начала воздерживался от введения политики строгой изоляции. Несмотря на то, что он является одним из лидеров движения за Brexit, в рамках которого компетентность осуждалась, а эксперты подвергались насмешкам, он быстро воспользовался советами соответствующих специалистов – главного специалиста по научной работе и главного врача. Однако мнения экспертов по поводу способов наиболее оптимального преодоления кризиса разделились, и меры социального дистанцирования были введены неохотно и нерешительно. Вначале господствовала идея «коллективного иммунитета», но в конечном итоге 23 марта была установлена полная изоляция.
Нынешний кризис не ограничен по срокам и протекает весьма интенсивно. Сложно устроенные современные общества фактически закрыты на неопределённый период времени. Бьётся один рекорд за другим, и уникальные, бывающие лишь раз в жизни события следуют непрерывным потоком. Например, Банк Англии установил самые низкие процентные ставки с момента своего создания в 1694 году. К концу марта более 1,7 миллиарда человек находились в той или иной степени изоляции. Экономическая жизнь почти остановилась. Фондовые рынки упали, а выплата дивидендов была приостановлена.
Главный вопрос сегодня заключается в том, должна стратегия быть направлена на «жизнеспособность» или на «трансформацию». Канадская журналистка Наоми Кляйн давно говорила о «шоковой доктрине», в рамках которой кризисы использовались для последующей приватизации общественных благ и услуг. С этой точки зрения, в конце всего этого не предвидится никакой «новой нормальности», кроме той, которая будет сопровождаться постоянным кризисом.
Вполне возможно, что уроки кризиса окажутся негативными и приведут к усилению национального эгоизма, укреплению концепции «выживает сильнейший», обострению международных конфликтов и борьбы за репатриацию иностранных инвестиций и производств. В двадцать пятую годовщину Шенгенского соглашения об отмене внутренних границ почти все передвижения в пределах этой зоны были запрещены. В то же время при возобновлении миграционного кризиса в начале года, когда Турция открыла свои границы с Грецией, были восстановлены элементы «европейской крепости». Другими словами, и без того уже заметные тенденции к деглобализации могут усилиться, что будет сопровождаться отказом от консервативного интернационализма, внедрённого в международную систему с 1945 года. Хотя уменьшение некоторого ложного универсализма системы атлантической власти можно только приветствовать, менее желательным было бы усиление антидемократических тенденций, изоляционизма и роста аппетита к установлению авторитаризма в стиле «сильной руки».
Во-первых, кризис привёл к подтверждению роли государства. В рамках глобализации ранее считалось, что определённые экономические императивы важнее государственной политики. Однако когда потребовалось принятие срочных мер, то их принимало именно государство. Проблемы, возможно, и были глобальными по масштабу, но решающее значение имела реакция на национальном уровне.
Во-вторых, была снова осознана важность обеспечения национального благосостояния и здравоохранения. Годы жёсткой экономии привели к сокращению количества койко-мест на 1000 населения, причём такие страны, как Великобритания и Испания, оказались в нижней части мировых таблиц. Кризис также показал важность интеграции социальной поддержки для пожилых людей в систему здравоохранения. Кроме того, проявили себя и местные органы власти (которые в Великобритании подвергались нападкам ещё со времён Маргарет Тэтчер, с 1980-х годов), продемонстрировавшие свою значимость в качестве организаторов на местах, зачастую в партнёрстве с общественными движениями и организациями гражданского общества.
В-третьих, ещё раз была продемонстрирована решающая роль многосторонних учреждений и совместного решения проблем.
На уровне общества определённые нововведения могут сигнализировать о более постоянных изменениях.
Во-первых, работа из дома в эпоху широкополосного доступа в интернет 5G станет более распространённой. Зачем ехать в офис на дорогих и переполненных поездах, если кризис коронавируса показал эффективность цифровых платформ и удалённой работы.
Во-вторых, услуги здравоохранения могут стать более цифровизованными и в большей степени включать в себя онлайн-консультирование и онлайн-уход за пациентами.
В-третьих, с закрытием университетов и колледжей преподавание тоже вынужденно перешло в режим онлайн. Это вызревало уже давно, особенно в виде массовых открытых дистанционных курсов, но теперь может стать постоянным фактором. Конечно, онлайновое взаимодействие не может полностью заменить личные контакты в реальной жизни, но оно оказалось вполне пригодной заменой.
В-четвёртых, значимость системы онлайновых покупок была признана окончательно после того, как магазины, продающие товары не первой необходимости, были на протяжении всего времени закрыты. После попадания под удар изменений в поведении потребителей – а в Великобритании и под штрафные ставки арендной платы и налоговые ставки на бизнес – многие из них никогда уже не откроются вновь.
В-пятых, стала очевидной важность более коротких и разнообразных цепочек поставок. Эта тенденция уже существовала в сфере покупок натуральных продуктов питания, но теперь значимость национальной промышленности возрастёт ещё больше.
В-шестых – по порядку, а не по важности, – тот факт, что пожилые люди особо восприимчивы к вирусу, усилил беспокойство за их здоровье.
В-седьмых, рост общественного уважения и поддержки работников здравоохранения, о котором свидетельствует имевшая место в Британии в вечерние часы 27 марта акция с криками, одобрительным свистом и аплодисментами из окон и с балконов (практика, заимствованная из Испании и Италии), ещё раз продемонстрировал важность государственных услуг. Маловероятно, что Национальная служба здравоохранения Великобритании когда-либо вернётся к предыдущему состоянию хронического недофинансирования.
Теперь возникает вопрос о том, как сформулировать и институционализировать эти изменения. В течение тридцати лет после окончания Второй мировой войны развитые капиталистические общества создали сложно устроенные государства всеобщего благосостояния вкупе с национализацией ряда общественных служб. Эта социал-демократическая модель привела к определённым высоким достижениям, но подвергалась негативному воздействию командно-приказного менеджмеризма и централизованной бюрократии. Следующие четыре десятилетия были посвящены демонтажу многих из этих достижений и устранению некоторых из этих воздействий. Пути назад к предыдущему положению вещей в виде либо непосредственной неолиберальной глобализации, либо централизованной и бюрократизированной социал-демократии быть не может. На повестке дня возникла новая модель создания общего блага через социализированное благосостояние и локализованную демократию.
