И России, и Китаю, и всему «мировому прогрессивному человечеству» очень хотелось бы, чтобы «олимпийское потепление» и даже нынешний застой в отношениях двух Корей продолжались как можно дольше. Но похоже, северокорейцев «достало». О том, почему и что будет дальше, читайте в антипрогнозе Константина Асмолова, ведущего научного сотрудника Центра Корейских исследований Института Дальнего Востока РАН.
Иногда в рамках своей научной деятельности автор не столько занимается научным прогнозированием, сколько пишет так называемые антипрогнозы, описывая нежелательные варианты развития событий в надежде на то, что обнародование подобного сюжета помешает его исполнению. Этот текст относится к ним, потому что ситуация вокруг разрыва межкорейских каналов связи 9 июня 2020 года наводит на довольно неприятные мысли.
Начнём с того, что уже со второй половины 2019 года межкорейский диалог со всей очевидностью зашёл в тупик, и причиной этого тупика в значительной степени являются действия администрации Мун Чжэ Ина.
В российских и не только СМИ Муна нередко позиционируют как левого (в том смысле, что он не правый), а южнокорейские консерваторы вообще пытаются представить его криптокоммунистом.
Если внимательно изучить межкорейские соглашения и проанализировать то, что было сделано, то станет понятно, что в итоге единственный их реальный успех – это соглашение в военной сфере, которое существенно ослабило приграничную напряжённость и снизило вероятность вооружённого конфликта из-за случайных факторов. Однако и здесь надо отметить, что соглашение предусматривает прекращение сторонами всех враждебных действий, к которым относится в том числе и запуск листовок антипхеньянского и оскорбительного содержания, которым занимаются южнокорейские «гражданские активисты», в первую очередь «борцы за свободную Северную Корею», руководимые перебежчиком Пак Сан Хаком. Запуски листовок средней партией в 500 тысяч штук не раз вызывали возмущение Севера, но всякий раз Юг спускал ситуацию на тормозах, объясняя, что в стране свобода мнений, а затыкание рта правозащитникам – нарушение Конституции. При этом большая часть запусков происходит из приграничной зоны, вход в которую ограничен, что указывает на молчаливое одобрение властей.
Не лучшая ситуация и на других направлениях. Встречу разделённых семей так и не провели, потому что она утонула в южнокорейских бюрократических проволочках, а с совместной борьбой с инфекционными болезнями на фоне эпидемии коронавируса вообще вышел конфуз: новостной сюжет, где на северокорейцах были маски южнокорейского производства, вызвал специальное заявление правительства о том, что никаких явных или тайных поставок в Северную Корею не было, а все нужные для эпидемии маски находятся в стране. В целом если Север требовал каких-то реальных действий, Юг или обставлял их огромным количеством проволочек, или предлагал различные церемониальные мероприятия, которые хорошо смотрелись в кадре, но не имели реального эффекта влияния на развитие отношений двух стран. В результате Север, не называя Мун Чжэ Ина по имени, всё более усиливал критику политического курса Сеула, не особенно стесняясь в выражениях.
Добавим к этому то, что в последнее время на фоне противостояния США и КНР Сеул оказался в очень неприятной ситуации, когда от него требуют не просто занять чью-то сторону, но и принять участие в «холодной войне». В этом контексте можно рассматривать активно муссируемые в РК слухи о желании Соединённых Штатов усилить мощь своей системы ПРО THAAD, а то и вообще разместить в Южной Корее ракеты средней дальности, потенциально направленные не только на КНДР или КНР, но и на Россию.
Добавим к этому довольно неприятный торг по поводу расходов на содержание американского контингента в Южной Корее.
Понятно, что Соединённые Штаты – главный политический союзник Юга, а Китай – его ведущий экономический партнёр, и мы помним, какова была первая реакция Пекина на размещение в РК первой батареи THAAD. Однако, несмотря на множественные неприятности, которые может устроить Китай Южной Корее, если она выберет американскую сторону, у Вашингтона гораздо больше разнообразных и не менее неприятных рычагов влияния. Это было хорошо видно в нескольких предыдущих историях (судьба Соглашения об общей безопасности военной информации, GSOMIA, или участие южнокорейских войск в операциях в Ормузском проливе): вначале Сеул демонстрировал гордую и независимую политику, но в последний момент принимал американские условия, хотя то, что это было сделано не сразу и не совсем так, объявлялось дипломатической победой. Поэтому вопрос о солидаризации Сеула и Вашингтона – это вопрос не «если», а «когда».
В такой ситуации межкорейские контакты, как ни странно, превращаются в «токсичный актив». Северная Корея не так давно начала открыто выражать поддержку Китаю в его противостоянии с США, и получается, что с точки зрения будущих политических ходов сохранение диалога превращается в источник беспокойства.
Однако электорат Муна скорее левый, чем правый, и внезапную смену позиции он может ему не простить. Поэтому с точки зрения циничной политики крайне желательно, чтобы внезапное размещение на Юге американских ракет выглядело бы ответом на некие злокозненные действия Севера, который, таким образом, «первый начал». Учитывая идеократический характер власти в КНДР, раздразнить её, нажав на болевую точку «оскорбления высшего достоинства», несложно, тем более что для этого надо просто не мешать активистам соответствующего толка.
Конечно, после ультиматума Ким Ё Чжон в Сеуле всполошились и предложили принять закон о запрете листовок, но можно задать вопрос: почему разработка «противолистовочных» мер не началась с самого начала? Поэтому не исключено, что в обозримом будущем дело может дойти до расторжения межкорейского соглашения в военной сфере, особенно если 25 июня, в годовщину начала Корейской войны, Пак действительно запустит на Север миллион листовок, как он обещал. Поясню: южнокорейский закон о национальной безопасности куда жёстче российских антиэкстремистских законов и позволяет карать за «деятельность, приносящую пользу врагу». В своё время он применялся к профсоюзным активистам, поскольку борьба за права рабочих подрывает экономический рост Юга, а значит, приносит пользу Северу. При таких формулировках Пака, несмотря на его антикоммунизм, вполне можно посадить за то, что последствия его действий могут представлять угрозу национальной безопасности страны.
К тому же это не первый резкий поворот. Пак Кын Хе начинала свой президентский срок как центрист и говорила о «процессе доверия», а на крайне правые позиции сдвинулась в 2016 году под воздействием двух ядерных испытаний в КНДР. Ещё более подходящий пример – Ким Ён Сам, который в 1994 году готовился к саммиту с Ким Ир Сеном, но после его смерти стремился максимально «раскачать лодку», в том числе призывая не особо помогать КНДР во время голода в расчёте на то, что тяжёлая экономическая ситуация приведёт там к смене режима.
Поэтому, к величайшему сожалению автора, его антипрогноз, предрекающий стремительный распад межкорейского диалога и вероятное появление на корейской земле американских ракет с благословления Мун Чжэ Ина, имеет некоторые шансы сбыться.
Конечно, не только автору, но и России, и Китаю, а также «мировому прогрессивному человечеству» очень хотелось бы, чтобы «олимпийское потепление» и даже нынешний застой продолжались как можно дольше, не говоря уже о возобновлении реального диалога. Но похоже, северокорейцев «достало», и в этом смысле весьма символично то, что с ультиматумом 4 июня выступила та же Ким Ё Чжон, с визита которой в РК зимой 2018 года начался процесс диалога. Впрочем, хотя общие тренды изменения международной обстановки говорят о преобладании курса на конфликт над курсом на консенсус, автор надеется, что его антипрогностические фантазии останутся фантазиями.
