За исключением нескольких «красных линий» Украина постепенно становится для России просто обстоятельством. Конечно, это обстоятельство нельзя игнорировать, но отличие внешнеполитического обстоятельства от проблемы в том, что проблемы принято решать, а из обстоятельств – только исходить, выстраивать свою политику «с поправкой на». Отсюда становится очевидно, что активная российская политика на украинском направлении не может возникнуть в ближайшей перспективе, пишет Андрей Сушенцов, программный директор Валдайского клуба.
В 1991 году большинство новых независимых государств стали участниками большого эксперимента: до распада Советского Союза у них не было национальной государственности, опыта государственного строительства и продолжительной истории, полной поражений и побед. Оформленное на скорую руку окончание СССР, давшее начало этим государствам, оставило им в наследство множество структурных проблем, часть из которых не решена до сих пор. К примеру, это касается прав населения, этнически отличающегося от титульной нации страны. Зачастую этих людей попросту не спросили, в какой стране они хотели бы жить и хотят ли они, чтобы их страна шла по тому или иному пути развития.
Можно осторожно сравнить сложившуюся после распада СССР ситуацию с положением Германии после окончания Второй мировой войны и увидеть разительные различия. После поражения Германия получила новые национальные границы, разделённое между несколькими странами немецкое население, оккупацию и международный контроль над демилитаризацией и устойчивостью новой государственной конструкции. В 1991 году русские, как и немцы в прошлом, оказались разделённым народом и стали крупным этническим меньшинством в новых постсоветских странах. Но в отличие от немцев, выдворенных из Чехословакии, Польши, Нидерландов и других европейских стран и в одночасье ставших самой крупной нацией мигрантов в Европе, русские остались проживать в новых независимых государствах, надеясь на учёт своего мнения в новых политических реалиях.
Украинской элите, конечно, было непросто. Хотя Украинская ССР по решению Иосифа Сталина была представлена в ООН, тогдашнюю её внешнюю политику нельзя назвать независимой от союзного центра. Молодое украинское государство внезапно получило суверенитет в 1991 году и в придачу к нему большое советское наследие – по экономическому потенциалу Украина не уступала тогдашней Польше, что делало это молодое государство наиболее интересным действующим игроком постсоветского пространства. При этом украинские элиты оказались перед острым вопросом национального самоопределения, на который они так и не смогли ответить. Единственным повторяющимся ответом, зафиксированным Леонидом Кучмой, был девиз «Украина – не Россия». В этой логике объяснение существования самостоятельного украинского государства может быть дано только на противопоставлении себя России, на постепенном превращении в «анти-Россию». Это простой ответ, и к нему склонились украинские элиты, когда попытались сформулировать собственную идентичность.
Для всех постсоветских государств национализм оказался очень привлекателен, став удобным и эффективным политическим инструментом обеспечения легитимности. Всегда можно мобилизовать общественность вокруг националистического знамени. Есть «мы», а есть «они», и для большинства постсоветских государств «они» – это русские. Даже для конструктивных правительств, понимающих значение межнационального согласия, давление внутренних националистов очень часто оказывалось вызовом, с которым сложно справиться.
Однако совершенно очевидно, что русский национальный ирредентизм во всех постсоветских государствах был бы прямым путём к гражданской войне. Пример параллельно развивавшихся событий – когда Слободан Милошевич пошёл по пути поддержки сербских общин во время распада Югославии – стал важным фактором принципиального решения руководства России уважать существующие государственные границы и сложившиеся суверенитеты, не поддерживать ирреденту, если Россию на это не спровоцируют. Конечно, российское руководство надеялось, что русские общины в разных странах станут деятельным фактором их внутренней политики и будут активно защищать свои интересы, а не уступать под давлением, когда обсуждается вопрос о языке или образовании.
Но российские надежды относятся к постсоветскому пространству в неравной степени. Политика России по отношению к Украине – это пример совокупности, говоря прямо, эксклюзивных пожеланий, многие из которых составляют для Москвы «красные линии».
После распада СССР крупнейшая русская община оказалась именно на Украине – в 2001 году она насчитывала свыше восьми миллионов человек. Этих людей физически нельзя переместить под свою ответственность, на Украину нельзя распространить российское право, защищающее их интересы.
В свою очередь, Россия не может позволить себе спокойно наблюдать за чудовищными катастрофами, вроде событий в Одессе 2 мая 2014 года. Больше всего, конечно, это событие навредило самой Украине, но оно стало фундаментальным событием для русского общественного сознания, напомнившим, что безопасность русской общины – это первая «красная линия» для России. Ещё одна важная «красная линия» касается великих православных святынь, их сохранения и безопасности. Безусловно, существуют и военно-политические вопросы, например необходимость иметь нейтральную Украину для защиты национальных интересов на западном направлении. Все эти обстоятельства ни к какой другой стране на постсоветском пространстве, кроме Украины, не применимы.
2010-е годы, обозначившие, как мной было сказано ранее, «новую украинскую политику», закрепили тренд в российском стратегическом планировании на необходимость обходиться без Украины: ни в экономическом сотрудничестве, ни в интеграционных объединениях Россия не может на неё полагаться. Видимо, договороспособность украинского политического класса была, по мнению Кремля, настолько низкой, что было принято решение выводить из-под влияния Украины любые стратегические активы. Это и строительство трубопроводов и железных дорог в обход Украины, и вывод оборонных заказов, и строительство новой базы Черноморского флота под Новороссийском. Проблема Украины всегда была в несформулированном видении национальной цели развития, часто подменяемом игрой на своём стратегическом положении между Западом и Россией. Российские отношения с другими соседями, в частности с Казахстаном или Белоруссией, тоже не всегда бывают гладкими, но в них заложен фундамент, который формировался отчасти за счёт стабильных внутриполитических конструкций этих стран. А здесь каждые четыре года крупная встряска, а каждую зиму – очередной энергетический кризис.
За исключением вышеперечисленных «красных линий» Украина постепенно становится для России просто обстоятельством. Конечно, это обстоятельство нельзя игнорировать, но отличие внешнеполитического обстоятельства от проблемы в том, что проблемы принято решать, а из обстоятельств – только исходить, выстраивать свою политику «с поправкой на». Отсюда становится очевидно, что активная российская политика на украинском направлении не может возникнуть в ближайшей перспективе: с ней не связаны ни стратегические ожидания, ни подходящие для изменения такого «обстоятельства» инструменты. Динамика российской жизни и международных проблем сегодня настолько велика, что Украина превращается всего лишь в один из множества сюжетов.
Предыдущие попытки России принять участие во внутренней политике Украины дали отрицательный эффект по разным причинам. Часть этих причин можно связать с эффективностью самих действий, но в основном они были вызваны политическим и конституционным устройством Украины. Для России оптимальным было бы выполнение минских договорённостей, интеграция Донбасса в Украину, федерализация, формирование представительства русских в органах власти, в том числе в Верховной Раде и правительстве. Другими словами, России выгодно снятие остроты вопроса межнациональной розни, изменение украинского национального проекта в пользу большего учёта мнения русских и русскоязычных жителей. Сегодняшние власти в Киеве, очевидно, делают выбор в пользу противоположного. Видимо, на этот раз России стоит дать украинским избирателям возможность оценить последствия собственного выбора.
