Если считать наполеоновские войны, то Первая мировая была на самом деле Второй. Целый век после Наполеона предполагалось, что стороны «немножко повоют», а потом зафиксируют результаты за столом переговоров. Война не носила для государств экзистенциального характера, но именно таков был характер Первой мировой войны, как прежде и наполеоновских войн. Наполеон создавал новые государства, менял границы и династии – как бы перекраивал всю Европу заново. И здесь происходило совершенно то же самое. Крах в результате войны четырёх континентальных европейских империй – может быть, самое очевидное подтверждение того, что эта война была тотальной.
7 ноября на площадке дискуссионного клуба «Валдай» состоялась экспертная дискуссия, посвящённая Первой мировой войне и приуроченная к 100-летию со дня её окончания. О том, чем эта война отличалась от всех прошлых войн, как она преобразила нормативное представление о современном государстве и зачем помнить о ней сегодня, ru.valdaiclub.com обсудил в интервью с одним из выступавших на дискуссии экспертов – Алексеем Миллером, профессором Европейского университета в Санкт-Петербурге.
То, как завершилась Первая мировая, обнаружило вопиющий контраст с концом Наполеоновских войн. Когда на Венском конгрессе только что разгромленная Франция была включена в число пяти держав, решавших ключевые вопросы устройства Европы – это был один способ, эффективность которого подтверждал продолжительный мир в Европе. А когда Германия по итогам Версальского мира была втоптана в грязь и унижена – это был совсем другой подход, который во многом предопределил, что межвоенный период стал лишь антрактом – фактически Вторая мировая была продолжением Первой мировой.
В этой – Первой – войне впервые проявилось то, что проявилось потом и во Второй: стойкость. Главным оказалось то, сколько люди с той и другой стороны готовы терпеть. В этом тоже заключалась новизна, потому что мобилизационные ресурсы всех стран, вступивших в войну, были рассчитаны на полгода, а война неожиданно для всех продлилась три года с лишним. Здесь потребовалась способность мобилизовываться и терпеть, выстаивать. В определённом смысле Россия усвоила этот урок во время Второй мировой войны (войны на стойкость), когда победила именно за счёт терпения и самопожертвования – притом, что шансов оказаться среди победителей в Первой мировой у неё было больше.
Что касается памяти о Первой мировой, то в последнее время в этом направлении много сделано, возникли какие-то структуры, которые этим занимаются.
С другой стороны, в Москве не осталось ни одного кладбища, где похоронены воины, павшие в Первой мировой – а это так, они были просто разрушены, – и это явление довольно постыдное. Погибло много людей, эти люди достойны памяти, а собственно традиция коммеморации павших на полях сражений за Отечество во многих странах восходит именно к Первой мировой, и те люди, которые погибли во Второй мировой, как бы присоединяются к сонму этих первых. У нас этого никогда не было.
Сейчас память о ней пытаются восстановить, и одним из самых интересных явлений в этом смысле стала георгиевская ленточка, которая если не отсылала к Первой мировой войне, но по крайней мере создавала то символическое пространство, в котором Первая мировая война не была чужой. Она заменила красный цвет на чёрно-оранжевый.
Проблема эта – очень сложная. Если предполагается, что историческая память должна быть глубокой и непрерывной, то есть должна включать разные события, будь они грустные или радостные, которыми можно гордиться или стыдиться, то не обращать внимания на Первую мировую войну было бы очень странно.
