Вопрос о том, почему люди и государства, которые люди создают, должны подчиняться определённым правилам, – это один из самых фундаментальных вопросов политической философии. Главная проблема в том, что правила и режимы не могут быть абстрагированы от тех государств, которые предоставляют силовые ресурсы для того, чтобы заставить других этим правилам следовать. Если же такие ресурсы отсутствуют, недостаточны или не могут быть использованы, правила также перестают действовать, пишет программный директор клуба «Валдай» Тимофей Бордачёв.
Несмотря на то, что международные режимы и институты стали одним из важнейших достижений XX века, их применимость в новых исторических условиях может и должна стать предметом дискуссии. По меньшей мере в той части, где это касается выполнения государствами важнейшего своего обязательства перед гражданами – обеспечения их безопасности. Особенно в тех областях и ситуациях, где возможности многостороннего сотрудничества принципиально ограничены объективными противоречиями национальных интересов и внешнеполитических целей. Сфера ракетно-ядерных вооружений в отношениях великих держав, безусловно, относится к числу именно таких. Но одновременно она и даёт, в силу своей связи с вопросами выживания, возможности для установления более устойчивых и объективных международных порядков.
2 августа заканчивается действие Договора о ракетах средней и малой дальности – одного из важнейших продуктов эпохи завершения холодной войны, ставшего впоследствии чуть ли не столпом мироздания для всех сторонников многостороннего управления и сокращения ракетных и ядерных вооружений. Выход США из соглашения, которое более тридцати лет назад было инициировано ими самими, – это очень хороший повод поговорить о том, что будет лежать в основе международных порядков будущего, – международные соглашения или реальные возможности государств. ДРСМД отражал международно-политическую реальность своего времени и те задачи, которые ставили перед собой подписавшие его государства – США и СССР.
Для США основной задачей было добиться решительного прорыва на переговорах с новым советским руководством и представить себя в качестве миротворца. Об этом блестяще писал в своей книги «Твёрдая линия» один из авторов идеи договора Ричард Перл, ставший впоследствии ярким представителем «ястребиной» части американского истеблишмента. Для СССР договор был шансом на то, чтобы снять с себя часть нагрузки Холодной войны и начать, наконец, процесс примирения с Западом, к которому стремились идеалисты в Кремле с приходом к власти Михаила Горбачёва. Ликвидация ракет средней и малой дальности, кроме всего прочего, качественно снижала возможности сторон в Европе – основном на тот момент потенциальном театре столкновения между двумя сверхдержавами.
Сейчас обстоятельства изменились. Отношения между США Россией уверенно находятся в состоянии долгосрочного обострения. Целью США является нейтрализация России как потенциально могущественного в военно-политическом отношении союзника Китая – главного врага Америки на ближайшие десятилетия. Кроме того, полномасштабное китайско-американское противостояние потребует от обеих сторон наращивания самого широкого спектра военных возможностей. Собственно, поэтому наиболее перспективным театром размещения новых ракет США, которые и развалили ДСРМД, является не Европа, а Азиатско-Тихоокеанский регион.
Вопрос о том, почему люди и государства, которые люди создают, должны подчиняться определённым правилам, – это один из самых фундаментальных вопросов политической философии. Главная проблема в том, что правила и режимы не могут быть абстрагированы от тех государств, которые предоставляют силовые ресурсы для того, чтобы заставить других этим правилам следовать. Если же такие ресурсы отсутствуют, недостаточны или не могут быть использованы, правила также перестают действовать. Что уж говорить о тех случаях, когда режимы и правила становятся ограничителями для реализации национальных интересов самих носителей наиболее серьёзных силовых возможностей? Как, например, США на современном этапе.
Альтернативой правилам и законам являются «понятия» – принципы поведения, следование которым обеспечивает не добрая воля к соблюдению определённых порядков, а неизбежность возмездия за их нарушение. В рамках «понятий» государство ограничивает своё поведение не потому, что оно хочет этого, это вообще для него противоестественно, а исходя из понимания того, что другие располагают силовыми возможностями его за это наказать. Пусть даже ценой собственной жизни и существования человечества, либо значительной его части. В понимании неизбежности этого и наличия у других ресурсов для осуществления такого сценария могут возникнуть элементы необходимого, хотя и явно недостаточного сейчас взаимного признания легитимности основных международных игроков.
Такая система, безусловно, не является идеальной даже удалённо. Более того, она допускает возможность того, что при необходимости выбора между миром и интересами (принципами) государства будут выбирать именно интересы. Однако такая система более естественна, поскольку покоится, если можно так выразиться, не на желании, а на необходимости. Соглашаясь на некие режимные ограничения, государства всегда проявляют добрую политическую волю, которая может при необходимости быть подвергнута ревизии исходя из национальных интересов. Необходимость означает то, что следование правилам поведения инкорпорировано в инструментарий выживания государств в хаотичном и, как правило, недостаточно дружественном окружении. Другая сложность – это то, что государства не располагают письменным катехизисом своего поведения, а должны демонстрировать дипломатическую гибкость и чуткость в понимании тех границ, которые не стоит пересекать.
Вестфальский порядок, как известно, при всей абсолютизации суверенных прав государств ограничивал их агрессивные и, в идеале, экспансионистские проявления суверенитета. Но, как показывает последовавшая европейская история, он всегда сталкивался с ограничениями свой эффективности в тех случаях, когда потенциальные издержки от его нарушения становились совсем мизерными по сравнению с издержками от соблюдения вестфальских принципов. Судьба Польши, ослабевшей и зажатой между тремя европейскими империями, – это наглядный пример таких ограничений. Именно понимание решимости других защитить свои принципы любой ценой лежало в основе относительно мирного европейского порядка на протяжении большей части мирного столетия 1815–1914 годов.
Повторим, призывать к созданию вместо разрушающейся системы международных режимов XX века новой, но регулирующей просто другую реальность – это не очень перспективное занятие. Если ведущие державы не смогли заставить себя учитывать общие интересы по стратегическим вопросам безопасности, то почему они должны оказаться способными это сделать в более технических вопросах? Скорее всего, нет. Пока формирование некоего мирового порядка – системы правил и признанных всеми договорённостей, согласно которым решаются основные вопросы, стоящие перед миром и его ведущими державами, – выглядит маловероятным даже на самом гипотетическом уровне. Однако гораздо более многообещающе выглядит постепенная трансформация внешней политики ведущих мировых игроков, которая может в конечном итоге вести к взаимному признанию ими легитимности существования и интересов друг друга. Пока эта трансформация находится только в самой начальной стадии. Но в будущем именно её результат станет тем фундаментом международного общения, который крепче и важнее, чем любые соглашения.
