Крупнейший проект мирового шоу-бизнеса – президентские выборы в США. При этом новые сезоны выходят без задержек на всех доступных площадках с неизменно высоким уровнем саспенса. Кампания 2024 года, ещё не достигнув середины, уже порадовала воскрешением политических героев прошлых серий, яркими второстепенными персонажами, а также свежими сюжетными ходами. О том, почему за этим представлением следят во всём мире и как ожидания зрителей соотносятся с реальностью, пишет Игорь Истомин, и.о. заведующего кафедрой прикладного анализа международных проблем МГИМО – Университета.
Среди претендентов на статус самого дорогого и масштабного сериала в истории не стоит рассматривать «Игру престолов», «Очень странные дела» или марвеловских «Мстителей». Крупнейший проект мирового шоу-бизнеса – президентские выборы в США. Каждые четыре года на определение главы американского государства выделяются гигантские суммы. Голливудским продюсерам такие бюджеты даже не снились. Так, на кампанию-2020 кандидаты в сумме потратили 4 миллиарда долларов, а комитеты политического действия – формально независимые фонды, агитирующие за них, – ещё 13 миллиардов!
При этом новые сезоны выходят без задержек на всех доступных площадках с неизменно высоким уровнем саспенса. Кампания 2024 года, ещё не достигнув середины, уже порадовала воскрешением политических героев прошлых серий, яркими второстепенными персонажами (Вивек Рамасвами или Роберт Кеннеди), а также свежими сюжетными ходами, включая многочисленные судебные разбирательства, попытки исключения лидирующего кандидата из голосований, противостояние между федеральными властями и руководством отдельных штатов.
Стоит рассчитывать, что по мере приближения к заветному первому вторнику после первого понедельника ноября уровень драмы продолжит возрастать. Неудивительно, что, хотя организаторы в первую очередь ориентированы на внутриамериканскую аудиторию, за красочным представлением следят во всём мире. У этого интереса есть и прагматическое объяснение – выборы в США одно из важнейших событий, оказывающих значительное влияние на международные отношения. Правда, природа этого воздействия совсем не такая, как принято считать.
Американские выборы и американская политика
Основным элементом маркетинга каждого электорального цикла неизменно выступает тезис о том, что предстоящие выборы – самые главные в американской истории. Никогда прежде не стояло на кону так много, как в этот раз. Никогда раньше демократия не сталкивалась со столь экзистенциальными вызовами, как сейчас. Никогда ещё борьба не была такой непредсказуемой и напряжённой, как теперь. Подобные мантры превращают президентские кампании в Соединённых Штатах ещё и в сеанс насаждения массового невроза.
В действительности смена руководства редко приводит к масштабным сдвигам государственного курса. Система принятия решений в США изначально создавалась с целью ограничить волюнтаризм президентской власти. Отцы-основатели, боявшиеся превращения главы государства в тирана, обставили его полномочия массой сдержек и противовесов. Потребность договариваться с Конгрессом, широкие полномочия штатов, риски судебного оспаривания направлены на то, чтобы федеральное правительство принимал окак можно меньше судьбоносных решений.
Даже в тех случаях, когда одной партии удаётся установить одновременный контроль над исполнительной властью, Палатой представителей и Сенатом, амбиции и интересы отдельных политиков затрудняют, затягивают, а порой и вовсе срывают проведение единой стратегической линии. В условиях, когда каждый законодатель избирается от конкретного штата или округа, он сохраняет большую автономию от партийной организации, что превращает его в потенциального спойлера. Выражаясь модным сленгом: это фича, а не баг американской системы.
Яркий пример тому – период 2020–2022 годов, когда демократы удерживали не только Белый дом, но и большинство на Капитолийском холме. Тем не менее масштабная программа внутренних преобразований правящей администрации натолкнулась на сопротивление сенатора-однопартийца Джозефа Мэнчина. Аналогичным образом, в 2017 году Джон Маккейн заблокировал отмену закона о реформе здравоохранения, которой добивалась его собственная партия во главе с президентом Дональдом Трампом.
Во внешней политике этот институциональный паралич дополняется структурными принуждениями со стороны международной системы, диктующими линию поведения вне зависимости от партийных предпочтений.
Посему – за вычетом тактических и стилистических нюансов – смена администраций мало модифицирует курс США, что хорошо заметно на примере последних электоральных циклов. Так, Дональд Трамп, несмотря на ожесточённую критику предшественника, придя к власти, продолжил его курс на сдерживание Китая, противодействие России, поддержку Киева. Несмотря на предвыборные заявления, он не вышел из НАТО, не отказался от альянсов с Японией и Южной Кореей. Наоборот, при нём наметился рост практического взаимодействия с союзниками.
Джозеф Байден, клеймящий Трампа как угрозу демократии, воспринял его линию на расширение военного присутствия в Европе и выстраивание индо-тихоокеанской архитектуры. Он не только нарастил санкции против Москвы, что было ожидаемо в условиях эскалации украинского конфликта, но и интенсифицировал торгово-технологические ограничения в отношении Пекина. Демократическая администрация также продолжила наращивать давление на Тегеран, так и не вернувшись к Совместному плану действий по иранской ядерной программе.
Таким образом, за парадом амбиций, эсхатологической риторики и ярких перформансов, сопровождающих президентские кампании в США, скрывается нелицеприятная правда – ревизию американской политики определяет смена обстоятельств, а не персоналий. Это не значит, что американские выборы не порождают практических последствий.
9 ноября 2016 года Государственная Дума РФ встретила овацией новость о победе Трампа. Хотя республиканский кандидат отвесил ряд реверансов Москве, сложно объяснить такую реакцию только симпатией к его личности. Популярность политика обуславливалась надеждой на смену негативного тренда в российско-американских отношениях. Россия даже не стала отвечать на организованную уходящим Бараком Обамой высылку её дипломатов. Отступление от взаимности в данном вопросе прямо позиционировалось как сигнал к налаживанию диалога с новой командой.
Совсем другие настроения в это время царили в Токио. В нарушение устоявшейся практики премьер-министр Синдзо Абэ поспешил встретиться с избранным президентом США ещё до его вступления в должность. Критика Трампом торгового дисбаланса и условий военно-политического сотрудничества побудила японское руководство согласиться на масштабную закупку вооружений в Соединённых Штатах и снижение тарифов для американских производителей. В этом смысле смена американской администрации оказала большее влияние на политику Японии, чем на политику США.
Приписывание выборам в Соединённых Штатах высокой внешнеполитической значимости – явление не новое. Так, уже кампания 1796 года в преддверии третьих в американской истории президентских выборов воспринималась зарубежными наблюдателями через призму борьбы между пробританской и профранцузской фракциями. Победа федералистов на них грозила усилить наметившийся тренд укрепления отношений с Лондоном. На этом фоне посол Франции в США Пьер-Огюст Аде приобрёл славу первооткрывателя практики электоральных вмешательств.
Накануне голосования он разместил в печати серию статей, призванных повысить шансы победы Томаса Джефферсона. Последний ранее возглавлял посольство в Париже и считался сторонником сохранения американо-французского альянса, заключённого ещё в период Войны за независимость. Усилия Аде оказались тщетными – президентом был избран Джон Адамс, а самому дипломату пришлось вскоре вернуться домой. Вместе с тем успех Джефферсона на следующих выборах 1800 года продемонстрировал, что он отнюдь не был удобным для Парижа лидером.
Третий президент США сохранил линию на равноудалённость от европейских держав, заложенную предшественниками. Он крайне болезненно воспринял передачу Луизианы от Испании под власть Парижа, добившись у Франции её продажи. В 1807 году он не поддержал наполеоновскую блокаду Британии. Вместо этого он ввёл эмбарго в отношении всех воюющих стран. Просчёты Парижа относительно благожелательности Джефферсона вскрыли обманчивость фиксации на предшествующей риторике при прогнозировании курса будущей администрации.
Тем не менее аналогичные иллюзии прослеживались в китайских оценках последних президентских выборов. Обострение отношений с Вашингтоном Пекин был склонен связывать с личной идиосинкразией Трампа. Победа Байдена породила надежды на снижение напряжённости. Вместо этого первая же встреча представителей новой администрации с китайскими визави выродилась в словесную перепалку. Урок очевиден – если вам кажется, что нынешняя команда неоправданно враждебна, не стоит рассчитывать на то, что их сменщики окажутся более договороспособными.
2024 – остались ли верующие в выборную магию?
Острота предвыборных дискуссий, убедительность выступлений кандидатов раз за разом побуждают забывать опыт предшествующих разочарований. От кампании к кампании возрождается надежда, что уж эта смена власти будет иметь значение и в стратегии Вашингтона произойдут тектонические изменения. Внешние игроки, как будто руководствуясь формулой «Вам обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад», отыскивают в личности или программе победившей стороны основания для завышенных надежд или опасений.
Отечественные наблюдатели не однажды повторяли эту ошибку, ожидая позитивных изменений с приходом в Белый дом и Билла Клинтона, и Джорджа Буша – младшего, и Барака Обамы, и Дональда Трампа. Даже победа Джо Байдена вызвала комментарии, предполагавшие, что с ним отношения будут по крайней мере понятнее. У этих расчётов были основания, так как после инаугурации новых лидеров российско-американские взаимодействия действительно испытывали кратковременные подъёмы. Правда, с каждым следующим циклом они оказывались всё менее выраженными и продолжительными.
В 2020 году именно они гораздо откровеннее, чем даже Китай болели за победу демократов. Администрацию Трампа обвиняли в подрыве основ трансатлантического единства, опасаясь отказа Вашингтона от ранее данных обязательств в военно-политической сфере и испытывая давление в торгово-экономических вопросах. Приход к власти Байдена большинство союзников по НАТО приветствовало как возврат к нормальности, хотя и не без опасений перед сохраняющимся призраком трампизма.
Демократическая команда с удовольствием демонстрировала символический политес в отношении Европы, но по сути её подход мало отличался от политики республиканских предшественников. Пренебрежение Байдена интересами союзников проявилось и в обстоятельствах ухода из Афганистана, и при заключении АУКУС, и при принятии Закона о снижении инфляции. В результате первоначальный энтузиазм по поводу благостного возврата к иждивению на американской мощи среди союзников сильно поугас.
Однако страх перед победой Трампа способен стимулировать их сближение в военно-политической, технологической и других сферах. Этот допинг может оказаться более действенным, чем трудности в оказании содействия Украине, которые не сильно расшевелили европейские столицы. При этом вряд ли он превратит их в по-настоящему автономных игроков. Парадоксальным образом опасения смены администрации могут повысить полезность европейских союзников для Вашингтона, сделав их ещё более внимательными к его пожеланиям.
Реализация этого сценария вновь подтвердит реноме американских выборов как источника значимых последствий для международной политики. И опять бремя изменений ляжет не на США, а на тех, кто оказался слишком заворожён их электоральным спектаклем.
