Саммит Россия – США в Женеве не приведёт к качественному улучшению российско-американских отношений и не положит начало процессу, который преобразил бы их конфронтационную природу в ближайшие пару лет. Это невозможно ввиду системного характера конфронтации России и США, пишет Дмитрий Суслов, заместитель директора и научный сотрудник научно-образовательного Центра комплексных европейских и международных исследований факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, участник валдайской дискуссии по итогам саммита «Путин – Байден».
Чтобы преодолеть его, нужно, чтобы одна из сторон или обе фундаментально изменили свой поход к международному порядку и своему месту в нём. Кроме того, это требует прекращения прочного двухпартийного антироссийского консенсуса в американской политической элите и острой поляризации политической системы США.
Задача женевского саммита в другом: стабилизировать российско-американскую конфронтацию, положить конец её нездоровой природе и неуправляемому течению последних лет и сформировать модель отношений, при которой стороны, воспринимая друг друга как противников и даже врагов, тем не менее стараются не пересекать красные линии друг друга, а также развивают избирательное сотрудничество по тем вопросам, где это целесообразно для их национальных интересов и где это сотрудничество не требует существенных уступок. Определить эту модель можно как управляемую или упорядоченную конфронтацию.
Основная причина того, что саммит в Женеве вообще состоялся, заключается в том, что дальнейшая эскалация российско-американской конфронтации, которая, несомненно, обернулась бы ещё большим обострением украинского конфликта, ситуации вокруг Белоруссии и масштабным витком гонки вооружений, не соответствует ни российским, ни американским интересам – в их понимании администрацией Байдена.
Для России подобная эскалация была бы чревата выходом антироссийских санкций на качественно новый уровень, необходимостью увеличивать военные расходы (сегодня российское руководство сокращает оборонные расходы и гордится этим), ещё большим ухудшением отношений с европейскими и азиатскими союзниками и партнёрами США (не только с ЕС в целом, но и двусторонних отношений с ключевыми западноевропейскими странами) и дальнейшим усилением российской асимметричной зависимости от Китая, не говоря уже о гуманитарных последствиях нового обострения войны на востоке Украины и о возрастании риска прямого военного столкновения с США и НАТО. Москва, очевидно, хотела бы всего этого избежать.
Заинтересованность администрации Байдена в стабилизации конфронтации с Москвой связана, во-первых, с китайским фактором. С января 2021 года стало окончательно понятно, что конфронтация между Вашингтоном и Пекином, запущенная при Трампе, является необратимой, системной и имеющей для обеих сторон экзистенциальный характер, а потому она более глубокая и долгосрочная, чем конфронтация США и России. Вопреки надеждам многих наблюдателей, никакой разрядки в американо-китайских отношениях не произошло, и администрация Байдена недвусмысленно даёт понять, что рассматривает именно Китай, а не Россию, главным стратегическим соперником и противником.
При этом в Вашингтоне постепенно приходит понимание ограниченности собственных ресурсов и необходимости сконцентрироваться на главном – тихоокеанском – направлении (яркий пример – стремление администрации Байдена ограничить обязательства и присутствие США на Ближнем Востоке), а также нежелательности для американских интересов дальнейшего сближения Пекина и Москвы, которое усиливает обе стороны в их противостоянии Соединённым Штатам.
Стабилизация конфронтации вовсе не означает разрешения наиболее острых конфликтов и противоречий на поверхности российско-американских отношений. Противоречия вокруг Украины, Сирии, вмешательства во внутриполитические дела друг друга, Белоруссии, обвинений России в противоправной враждебной деятельности и даже «гибридной войне» в отношении стран Запада по итогам саммита, скорее всего, не будут разрешены или хотя бы уменьшены. Перспектива фундаментального изменения внешней политики России и США и серьёзных компромиссов между ними пока отсутствует. Подобные компромиссы не без оснований рассматривались бы обеими сторонами как шаги к стратегическому поражению, которое пока напрочь исключается как Москвой, так и Вашингтоном. В этой связи стабилизация конфронтации означает не разрешение данных противоречий, а отсутствие их дальнейшей эскалации.
Вместе с тем эта стабилизация требует понимания «красных линий» друг друга и – главное – уважительного отношения к ним. То, что в Женеве эти «красные линии» будут обсуждаться, не вызывает сомнений. Сомнение есть в способности сторон их признавать и придерживаться, особенно в более длительной перспективе. Так, например, США не только не откажутся в ближайшее время от открытой поддержки внутрироссийской оппозиции, но будут наращивать критику Кремля по внутриполитическим вопросам в случае новых акций протеста и привлечения их организаторов к ответственности. Стороны также не придут к согласию о том, что понимать под «российским вмешательством» в американские внутриполитические процессы и где здесь «красные линии». Наконец, существуют большие риски дестабилизации многих из указанных выше кризисов «снизу», вопреки желаниям Москвы или Вашингтона. Например, украинского или белорусского, что неизбежно повлечёт за собой новый виток конфронтации и осложнит взаимодействие и по другим вопросам.
В последние годы так не получалось. При Трампе российский фактор стал одним из главных инструментов американской внутриполитической борьбы, и политика США в отношении России определялась внутриполитическими соображениями в гораздо большей степени, чем внешнеполитическими. Это исключило какое-либо конструктивное взаимодействие в принципе. Белый дом был вынужден постоянно доказывать, что не является «марионеткой Кремля», а Конгресс стремился ослабить возможность Трампа определять внешнюю политику США, делая конфронтацию с Россией необратимой. Вкупе с традиционным предпочтением республиканцами максимальной свободы рук в оборонной политике и стремлением давить на оппонентов с помощью угрозы гонки вооружений это привело к тому, что к концу 2020 года российско-американская повестка дня фактически сошла на нет, а механика отношений (саммиты, дипломатический диалог) разрушилась. Иллюстрация последнего – идущая уже четыре с лишним года дипломатическая война, отзыв послов и фактический паралич консульских отношений.
Сегодня ситуация постепенно улучшается. Хотя Россия остаётся фактором американской внутриполитической борьбы (и будет оставаться до тех пор, пока будет сохраняться поляризация политической системы США), масштаб политизации российского фактора существенно уменьшился по сравнению с периодом Трампа. Внешнеполитические шаги Байдена не вызывают сопротивления по крайней мере со стороны его собственной администрации, бюрократии и демократов, и его при всём желании невозможно обвинить в каких-либо симпатиях к российскому президенту. Кроме того, администрация Байдена не рассматривает гонку вооружений как преференциальный инструмент конфронтации в отношении России и не стремится к тотальному разрушению остатков системы контроля над вооружениями. Наконец, администрация Байдена существенно повысила значимость транснациональных вызовов и угроз (изменение климата, пандемия, распространение оружия массового поражения и так далее) в иерархии угроз национальной безопасности и предпочитает многосторонний подход к их решению.
Стороны вряд ли выйдут в ближайшее время на новое «большое» соглашение по ограничению и тем более дальнейшему сокращению ядерных вооружений на смену ДСНВ. Более того, начинать подобные переговоры крайне нецелесообразно: позиции сторон настолько сильно отличаются друг от друга, что успешное завершение подобных переговоров не представляется возможным. Вряд ли удастся окончательно договориться и по проблеме размещения ракет средней и меньшей дальности наземного базирования в Европе. И тем не менее полномасштабный диалог двух ядерных сверхдержав по всем аспектам проблематики стратегической стабильности, которая давно вышла за рамки только ядерных вооружений, обсуждение ими того, как они понимают угрозы ядерной войны в новых военно-технологических и геополитических условиях, а также выработка более строгих правил поведения в военно-стратегической сфере, механизмов предотвращения конфликтов и деконфликтинга крайне целесообразны.
Второе направление избирательного сотрудничества России и США после саммита в Женеве – кибербезопасность, которая раскладывается на четыре главных аспекта: борьба с киберпреступностью, использование ИКТ как военного инструмента, вмешательство во внутренние дела друг друга с использованием интернета, социальных сетей, хакинга и прочее, а также кибершпионаж. По первому аспекту интенсификация российско-американского сотрудничества наиболее вероятна. Второй аспект относится к плоскости военной безопасности и стратегической стабильности (с помощью киберсредств можно нанести ущерб, сопоставимый с применением ядерного оружия, или же обезоружить или «ослепить» противника в условиях военного кризиса), и здесь важно хотя бы определить «красные линии» (договориться о том, какая инфраструктура не должна подвергаться кибератакам ни при каких обстоятельствах), выработать правила игры и создать механизмы деконфликтинга и горячие линии на случай кризиса. Это будет непросто, но крайне необходимо: именно в киберсфере риск непреднамеренного военного конфликта с его дальнейшей эскалацией вплоть до ядерной войны наиболее высок. По третьему и четвёртому аспектам выход на какие-либо договорённости в обозримой перспективе крайне маловероятен.
Третье направление сотрудничества – интенсификация взаимодействия по ядерным программам Ирана и КНДР, особенно в контексте стремления администрации Байдена восстановить в том или ином виде многостороннюю сделку по иранской ядерной программе и отказ от практики двусторонних переговоров и тем более саммитов с Пхеньяном, использовавшейся Дональдом Трампом.
Четвёртое направление вероятного сотрудничества России и США – борьба с изменением климата и защита окружающей среды, которые позиционируется как один из важнейших приоритетов администрации Байдена и занимают всё более важную роль в российской внешней политике. Здесь сторонам есть о чём говорить как на глобальном, так и на локальном уровне. Так, США могут пострадать от введения Евросоюзом пограничного корректирующего углеродного механизма (налог на углеродоёмкую продукцию) в рамках Европейского зелёного курса не меньше – и даже больше, – чем Россия, и создание в качестве альтернативы некого глобального механизма, нацеленного на снижение углеродных выбросов прежде всего там, где это наиболее выгодно, в том числе в самой России, в общих интересах Москвы и Вашингтона.
Однако главный объект возможного сотрудничества Москвы и Вашингтона по вопросам экологии и изменения климата – это Арктика. Это регион общего соседства России и США, где темп изменения климата в 3–4 раза выше, чем в среднем по планете, и где экологические, социально-экономические и внешнеполитические последствия этого изменения наиболее масштабны. Под угрозой разрушения хрупкая арктическая экосистема, базирующаяся на вечной мерзлоте инфраструктура и традиционный уклад коренных народов Севера. Более того, «открытие» Арктики ото льда способствует перетеканию туда конфронтации США – Россия и США – Китай, восприятию региона, как указано в Арктической стратегии министерства обороны США от 2019 года, как «удобного коридора для проецирования военной силы». В результате наращивается милитаризация Арктики, которая повышает риски катастроф и военного столкновения и препятствует экономическому развитию региона. Единственный фактор, который может если не замедлить, то хотя бы компенсировать эти негативные тенденции, – это сотрудничество России и США по защите экологии в Артике, борьбе с ещё большим ускорением изменения климата в результате таяния вечной мерзлоты (оно чревато масштабными выбросами метана) и адаптации к новым климатическим условиям в регионе.
Наконец, пятое направление вероятного сотрудничества России и США после саммита в Женеве – это «перемирие» в дипломатической войне и возвращение послов в Вашингтон и Москву. Последнее, пожалуй, наиболее лёгкое и реализуемое решение саммита, которого можно ожидать уже в краткосрочной перспективе.
Отличительная особенность этой повестки дня, которая важна для понимания природы управляемой российско-американской конфронтации, заключается в том, что начало диалога по этим темам не требует от сторон каких-либо серьёзных уступок. Это – важнейшая предпосылка сотрудничества. Однако его не стоит рассматривать как способ улучшить отношения России и США. Последнее вообще не находится на повестке дня в обозримой перспективе. Смысл сотрудничества – реализовать российские и американские национальные интересы, которые по указанным направлениям не могут быть реализованы иными способами, при том что стороны в целом рассматривают друг друга как противников.
