Позиционируя себя как ключевого посредника в мирном урегулировании в Сирии, Россия выдвинула на передний план напряжённость и противоречия между Астанинским и Женевским процессами, пишет Стивен Хейдеман из Брукингского института. И здесь, по его словам, заложена дилемма для России.
Россия сталкивается с дилеммой. На последнем заседании в рамках Астанинского процесса, которое состоялось 30-31 октября, Россия заявила о намерении перенести свои дипломатические усилия с деэскалации насилия в Сирии на политическое урегулирование. С этой целью российские официальные лица предложили провести 18 ноября в городе Сочи общесирийскую конференцию по национальному диалогу.
Несмотря на нынешнюю неопределённость в отношении статуса конференции, это заявление отражает растущую уверенность Москвы в том, что режим в настоящее время крепок, а оппозиция должна признать реальность фактов на театре военных действий. При этом урегулирование путём переговоров, перефразируя самого Асада, не будет реализовано политически в том, чего его противники не смогли добиться на поле боя.
Позиционируя себя как ключевого посредника в мирном урегулировании, Россия выдвинула на передний план всю ту напряжённость и противоречия, которые существуют между Астанинским процессом и признанными международным сообществом дипломатическими структурами, созданными для разрешения конфликта в Сирии. И здесь заложена дилемма для России.
Москва может использовать надуманный процесс «национального диалога», который исключает основные элементы оппозиции и проходит за пределами согласованных международных рамок ради искусственного политического урегулирования сирийского конфликта. Тем не менее, такое урегулирование будет лишено международной легитимности и авторитета, укрепит отказ западных держав участвовать в восстановлении Сирии и мало что сделает для решения тех глубинных проблем, которые изначально и привели к сирийскому восстанию.
В качестве альтернативы Россия может признать, что Астанинский процесс исчерпал себя, и поддержать своим мощным авторитетом усилия по достижению реальной политической трансформации в Сирии, даже несмотря на возражения её клиентов в Дамаске и партнёра в Тегеране.
Такие шаги необходимы, если Россия хочет достичь урегулирования, имеющего международную легитимность, дать западным державам возможность оказать поддержку в восстановлении страны и создать механизмы для решения глубинных проблем, вызвавших восстание в Сирии в 2011 году. Это единственный путь, который обещает прочный мир в Сирии.
Иными словами, несмотря на неоднократные уверения России о том, что она рассматривает Астанинский процесс как дополнение к Женевскому процессу ООН, его приближение к политическому треку, заданному Россией, всё больше сводит на нет такие заявления. Проведение конференции по национальному диалогу, которая не вписывается в согласованные международные рамки, просто усилит убеждённость США, ЕС и крупных региональных субъектов в том, что Россия использует дипломатические процессы для навязывания военного решения сирийского конфликта.
Если Россия считает значимой международную легитимность политического урегулирования (ясно, что это мало касается Дамаска), она уже подошла к критической черте для принятия решения. Она может превратить Астану в основной политический процесс за счёт Женевы или признать, что Астана завершила своё дело и следует вернуться в Женеву, где российское влияние на Дамаск будет работать во имя политического урегулирования при условии полного соблюдения Резолюции Совета Безопасности ООН 2254 и Женевского протокола.
Без сомнения, Россия хочет сохранить Астанинский процесс, не убивая при этом Женеву, чтобы придать ему легитимность. Но становится всё более очевидным, что два процесса не могут проходить одновременно. Как Россия разрешит эту дилемму, будет иметь важные последствия для будущего Сирии. Её подход имеет важное значение для определения того, является ли политическое урегулирование заслуживающим доверия и законным, включает ли конкретные планы политического перехода и путь к прочному миру и стабильности в унитарной Сирии, или нет.