Клуб «Валдай»

Начальные строки шедеврального романа Льва Толстого «Анна Каренина» прекрасно характеризуют Европу до (и, вероятно, также после) выборов в Европейский парламент, которые пройдут на этой неделе: «Всё смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме...». И это не было единственной проблемой в той несчастной семье. Европа в 2019 году, или, точнее, Европейский союз, действительно переживает ситуацию в доме Облонских со всей её неразберихою, пишет Рейн Мюллерсон, президент Института международного права (Женева), профессор Таллиннского университета, в преддверии выборов в Европарламент, которые пройдут с 23 по 26 мая.

Как правило, и в отличие от национальных и даже местных выборов, выборы в Европейский парламент не являются серьёзным событием в большинстве стран-членов. Это не самый важный орган ЕС, и граждане ЕС не испытывают особо тёплых чувств к институту, который должен представлять их интересы в Брюсселе (или Страсбурге и Люксембурге – в последнее время многочисленные локации парламента стали ещё одной причиной разногласий между государствами-членами, особенно Францией и Германией).

Однако в этом году выборы несколько другие. Дело не в том, что европейцы стали испытывать более тёплые чувства к ЕС. Причиной, по которой выборы в мае 2019 года вызывают у европейцев больше интереса, чем обычно, является тот факт, что они рассматриваются как плебисцит в отношении доверия к правительствам, оппозиции, политическим партиям и – о чём даже страшно подумать – в отношении самого будущего либеральной демократии. Как если бы всего этого было мало, чтобы ввести в замешательство даже самого искушенного избирателя, одновременно поднимаются такие вопросы глобальной политики, как отношения между США и Европой (стратегическая зависимость Европы от США и её подчинение интересам Соединённых Штатов), растущее влияние Китая и роль Европы в меняющейся геополитической (и геоэкономической) конфигурации мира, отношение к России (видение Москвы как естественной части Европы и союзника в противостоянии глобальным угрозам и вызовам или, говоря словами первого Генерального секретаря НАТО лорда Исмея, сохранение политики «не пускать русских» и тем самым дальнейшее обслуживание геополитических (и геоэкономических) интересов Вашингтона.

Ожесточённая борьба между так называемыми (или самозваными) «прогрессистами» (то есть теми, кто, как в своё время – истинные марксисты, наверняка знает, в каком направлении неизбежный ход истории ведёт человечество) и так называемыми «популистами» (редко самозваными, но чаще используемыми «прогрессистами» для клеймления всех несогласных с ними) находится в центре предвыборных дебатов и чёрного пиара во многих европейских странах. Если первые выступают за либеральную демократию, глобализацию и свободные рынки, мягко относятся к иммиграции и рассматривают национальные государства как устаревшие политические образования (хотя трудно понять, как все эти моменты, рассматриваемые многими как Бог, материнство и яблочный пирог, могут гармонично сосуществовать), определить кто такие «популисты» гораздо труднее, поскольку еще Ральф Дарендорф отмечал, что «для кого-то это популизм, а для кого-то – демократия, и наоборот». Или же можно с некоторой долей уверенности согласиться с бывшим министром иностранных дел Франции Юбером Ведрином в том, что «популизм есть мера оценки провальной политики элит».

Поэтому вместо того, чтобы оперировать такой расплывчатой и абстрактной категорией как «популизм», следовало бы взглянуть на реальные практические противоречия, разделяющие европейские общества. И здесь мы обнаруживаем главное различие между элитами (политическими, экономическими, интеллектуальными и так далее) и простыми людьми. Это вечное социальное разделение усугубляется глобализацией, от которой элиты получают огромную прибыль, в то время как большинство людей либо так и не увидели существенных преимуществ для себя, либо вообще потеряли то, что имели раньше. И таких немало.

Нынешние передвижения населения, также происходящие в рамках процесса глобализации, выдвинули проблемы миграции на авансцену внутренней политики практически всех европейских стран. Не только отдельные государства-члены, но и сам Европейский союз не смог найти решение проблемы неконтролируемой миграции. Многие европейские общества извлекли экономическую выгоду из предыдущих миграционных потоков. Например, трудно представить себе Великобританию без врачей и фармацевтов с индийского субконтинента. Британская система общественного здравоохранения, и не только она, рухнула бы без мигрантов.

Однако, с другой стороны, массовая миграция – это не только и не столько о том, что «они отнимают у нас рабочие места», но и реальная обеспокоенность местного населения по поводу потери своей идентичности. Хотя есть и такие, кому всё равно где быть (если говорить словами Дэвида Гудхарта), есть и много таких, кто хочет быть где-то, то есть, тех, кто заботится о своих корнях, традициях, религии и других ценностях, унаследованных от предков.

В своей недавней книге «Местопребывание» философ и восходящая звезда французской консервативной политики Франсуа-Ксавье Беллами хорошо описывает и объясняет одно из важных современных (или, если хотите, постмодернистских) затруднений, когда все и вся должны быть в движении, когда нужно производить, продавать и как можно быстрее потреблять всё больше и больше товаров, когда от всех требуются перемены и инновации, и нет времени для размышлений, чтобы не отстать, но по крайней мере кто-то начинает задумываться о смысле такого безудержного образа жизни. Дело не только в том, что не каждое нововведение или изменение происходит к лучшему. Человечество стоит на плечах гигантов прошлого. Поэтому только извлекая уроки из прошлого, мы можем понять направления, в которых происходят изменения и инновации. Только зная, откуда мы пришли, мы можем наметить путь вперёд. Следовательно, консерватизм а-ля Беллами, если и не обязательно прогрессивный (а и он не должен быть таковым), является всё же гуманным. Он призывает к сохранению всего ценного из прошлого наших, таких разных, обществ.

И у прогрессивности, и у консерватизма есть своё место и ценность, а также обратная сторона. Не каждая перемена или нововведение к лучшему, и не каждая традиция должна быть сохранена. Однако если без изменений и инноваций мы по-прежнему жили бы в пещерах, то разбазаривая наше наследие, мы теряем нашу человечность.

Большинство народов, в том числе в Европе, ценят независимую государственность. Поскольку европейские элиты, ну или значительная их часть, считают концепцию государственного суверенитета несколько устаревшей и предпочитают говорить вместо этого о европейском суверенитете (см., например, Эммануэля Макрона), вопрос суверенитета европейских государств стал всеевропейским яблоком раздора. Хотя сегодня ни один европейский лидер открыто не призывает к созданию «более тесного союза» (сегодня его заменяет фраза «нам нужно больше Европы, а не меньше»), всё же существует доминирующая тенденция к федерализации Европы, которая, однако, балансируется призывом к объединению национальных государств. Вокруг конкуренции этих двух тенденций – дальнейшей федерализации ЕС против сохранения или даже укрепления суверенитета его государств-членов – существует множество более конкретных проблем, таких как критика расширения ЕС (то есть расширения на Центральную и Восточную Европу, включая страны Балтии) вместо углубления интеграции исторического ядра ЕС; проблема Европы «разных скоростей» развития, трудности с шенгенской зоной и так далее. Попытки разрешить этот узел спорных тем на самом деле равносильны геркулесовой (или, скорее, архимедовой) задаче квадратуры круга.

С одной стороны, Европе действительно нужно больше единства (не только экономического, но и политического и стратегического), чтобы в достаточной мере противостоять современным глобальным вызовам. Стратегически Европа всегда зависела от Соединённых Штатов. Если во времена холодной войны такая зависимость была понятна, то с исчезновением Советского Союза и двуполярного мира она потеряла смысл существования – если не для Соединённых Штатов, то для Европы точно. С приходом администрации Трампа, которая сняла бархатные перчатки с железных кулаков Вашингтона даже по отношению к своим европейским союзникам, многие европейцы, мягко говоря, чувствуют себя некомфортно, даже униженно. Выход Трампа из ядерного соглашения по Ирану, использование Вашингтоном своего экстерриториального законодательства по отношению к своим союзникам и применение к ним санкций привело к тому, что многим европейцам стала очевидна необходимость уменьшения зависимости Европы от прихотей Вашингтона.

Отсюда необходимость стратегической консолидации против господства Америки. Точно так же экономический подъём Китая не только выгоден Европе, но и беспокоит её в том смысле, чтобы она не стала слишком зависимой не только от Вашингтона, но ещё и от Пекина. Опять же, необходимо более тесное единство. Однако, как мы видели выше, европейские народы по-прежнему ценят суверенитет своих государств и не готовы принести его на алтарь «более тесного союза», даже если мы говорим о нём как «больше Европы, а не меньше». Это действительно проблема квадратуры круга.

Если, пытаясь увековечить своё глобальное господство, Вашингтон может быть заинтересован в одновременном сдерживании Китая и России (хотя это опасно и, возможно, даже контрпродуктивно), Европа страдает от плохих отношений с Москвой не меньше, чем Россия. Европе не выгодно демонизировать Россию и её политическое руководство. По крайней мере нормальные отношения с Россией будут не только экономически выгодны Европе, но и расширят пространство для стратегического манёвра даже без необходимости создания европейского сверхгосударства. Такое рациональное преобразование политики не обязательно должно быть направлено против Соединённых Штатов или Китая. Это будет означать лишь то, что Европа значительно уменьшит свою стратегическую зависимость от Вашингтона и в то же время укрепит свои позиции на переговорах с Пекином.

И хотя Европейский парламент, который будет избран на этой неделе, вряд ли будет иметь большее влияние на европейские вопросы, чем его предшественники, эти выборы, безусловно, важнее для Союза и даже в большей степени для большинства его государств-членов, чем предыдущие. В подавляющем числе стран они также будут плебисцитом по вопросу доверия правительствам у власти и оппозиции. Например, во Франции соотношение сил между «Республикой на марше» Макрона и «Национальным объединением» Ле Пен может оказать большее влияние на внутреннюю политику, чем на состав Европейского парламента. Баланс между «прогрессистами» и «популистами» и между теми, кто больше заботится о сохранении идентичности своих обществ, чем о беспрепятственном товарообороте и тем более о мигрантах, будет определять будущую политику европейских стран. В Великобритании, где правительство и парламент зашли в тупик по вопросу Brexit, европейские выборы – само по себе нелогичное событие, поскольку Великобритания собирается выходить из ЕС (или всё же нет?) – безусловно, станут заслуженным ударом по неэффективной политике консерваторов Терезы Мэй, но вряд ли пойдут на пользу нерешительным лейбористам Джереми Корбина. Самое большее, чего можно ожидать от этих выборов – это того, что они могут раскрыть относительную силу разнонаправленных тенденций. И уже это одно может рассматриваться как шаг вперёд. Или нет?