Классическая модель «азиатского парадокса» в нынешних условиях не применима для обозначения взаимодействия России со странами Азии. Россия не является монолитной в своей азиатской политике, а демонстрирует различный набор «лиц» и ролей в регионе. Это является конкурентным преимуществом Москвы, поскольку позволяет более точечно выстраивать отношения – с каждым партнёром по отдельности, пишет Александр Королёв, заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ.
На протяжении последних десятилетий политика России в Азии не вписывалась в так называемый «азиатский парадокс». Термин, ставший популярным в научных и экспертных кругах в 1990-е годы, укладывается в формулу «горячая экономика и холодная политика» – характерная для Азии модель, когда тяжёлые и часто токсичные политические отношения между странами идут рука об руку с тесным торгово-экономическим и инвестиционным сотрудничеством.
Можно выделить две предпосылки, которые привели к сложившейся ситуации.
Во-первых, крупнейшие субрегионы (Южная, Юго-Восточная и Северо-Восточная Азия) не представляли экзистенциальной важности для России, в отличие от Европы или постсоветского пространства. Поэтому Россия никогда не была вовлечена в политико-экономические процессы в Азии столь же сильно, как в упомянутых выше, значимых для неёрегионах.
Во-вторых, спецификой и одновременно стратегическим активом России на протяжении долгого времени было отсутствие (за исключением отношений с Японией) каких-либо серьёзных противоречий, тяжёлых исторических травм, территориальных и иных споров по наиболее чувствительным вопросам. Это выгодно отличало Россию от других крупных игроков – США и Китая.
Особенность российского участия в Азии ещё и в том, что оно не только не принимало классическую формулу «азиатского парадокса», но и продвигало альтернативные модели взаимодействия.
Модель «горячая экономика, холодная политика» была применима только к российско-японским отношениям, и то с пониманием того, что уровень экономической взаимосвязанности с Японией у России всегда был существенно ниже, чем у Токио с США, Китаем или АСЕАН.
С КНР, напротив, особенно в последние годы чётко установилась модель «горячая экономика, горячая политика». Об этом свидетельствует и регулярно растущий товарооборот, и в целом экономическая взаимозависимость, и тесный политический диалог, включая участие обеих стран в ключевых многосторонних форматах – БРИКС, ШОС и ряде других.
Со странами Южной и Юго-Восточной Азии многие годы мы наблюдали в российской политике «обратный азиатский парадокс» – «холодная экономика, горячая политика», когда плотные институциональные и политические связи на различном уровне слабо конвертировались в реальные достижения в торгово-экономической сфере. Так, пиковые значения двусторонней торговли едва достигали 25 миллиардов долларов и всегда были подвержены внешним конъюнктурным факторам, прежде всего ценам на мировые энергоносители. Показатели товарооборота с Индией до 2022 года были ещё более скромные – около 13 миллиардов долларов, что явно резонировало с конструктивными связями на уровне «высокой» политики.
Представленные модели динамичны, и специальная военная операция (СВО) внесла свои коррективы. Так, например, с Японией происходит постепенный откат от модели «горячая экономика» из-за замораживания ряда инвестиционных проектов. Это уже сказалось на взаимном товарообороте, который по итогам 2022 года опустился до 19,5 миллиарда долларов. Подобный формат релевантен и для отношений России с Южной Кореей и Сингапуром. Характерно, что Сеул и Сингапур не присоединились к антироссийским санкциям в 2014 году, что свидетельствует об ухудшении политического диалога с РФ после начала СВО. Вместе с тем в случае всех трёх стран речь о полной отмене или отказе от взаимодействия с Россией не идёт, и вряд ли подобный сценарий возможен в обозримом будущем.
На фоне СВО отношения с Китаем, как политические, так и экономические, ещё более углубились, закрепив модель «горячая экономика, горячая политика». По своему масштабу и содержанию аналогов российско-китайского взаимодействия в Азии на данный момент нет. По сути, Москва и Пекин продвигают новую модель азиатского парадокса, поскольку, с одной стороны, Китай уже давно превратился из региональной азиатской державы в глобальную, а с другой стороны, отношения России и Китая не подкреплены ни формальными военно-политическими обязательствами, ни интеграционными.
Наконец, с Южной Азией, особенно с Индией, мы видим бурный рост торгово-экономических связей на фоне СВО. Взаимный товарооборот уже перевалил за 40 миллиардов долларов, и это ещё не предел. Сегодня Нью-Дели для России имеет то же значение, что в 2014 году имели Япония и Южная Корея, то есть представляет собой альтернативное направление для диверсификации торгово-экономических и инвестиционных связей в рамках поворота на Восток и непопадания в экономическую зависимость от Китая.
Таким образом, классическая модель «азиатского парадокса» в нынешних условиях не применима для обозначения взаимодействия России со всеми крупными странами региона. Более того, сама Азия и баланс сил в регионе с учётом активного подъёма Китая, Индии и ряда региональных и глобальных тенденций претерпел изменения. Азия никогда не представляла из себя однородное пространство, и по части политического, демографического и социально-экономического профиля отдельные субрегионы Азии являются гораздо более разношёрстными в сравнении с Европой.
Россия также не является монолитной в своей азиатской политике, а демонстрирует различный набор «лиц» и ролей в регионе – ведущий поставщик вооружений и в перспективе крупный поставщик продовольственной безопасности для стран Юго-Восточной Азии, поставщик вооружений и энергетической безопасности для Индии, всеобъемлющий партнёр и государство-единомышленник в продвижении «новой многополярности» для Китая. Как результат, у стран региона также отличается восприятие России, запросные позиции в её адрес и ожидания от неё. Это является конкурентным преимуществом Москвы, поскольку позволяет более точечно выстраивать отношения – с каждым партнёром по отдельности. В этих условиях России важно максимально выгодно для себя капитализировать политическую и экономическую фрагментарность в Азии.
