Балканы по-прежнему «ничья земля», но теперь не потому, что международному сообществу до них нет дела, а потому, что в существующей системе координат они оказываются самой «дешёвой» фигурой на общей шахматной доске международных отношений в Европе. Об угрозе нового обострения ситуации на Балканах пишет Екатерина Энтина, профессор НИУ ВШЭ, старший научный сотрудник Института Европы РАН.
Всё более настораживающими становятся новости с Балканского полуострова. Тема уголовного преследования за отрицание геноцида, которая эхом пронеслась по российским СМИ в июле, когда мир традиционно вспоминает недобрым словом сербов за события в Сребренице в 1995 году, – лишь один из эпизодов сознательно раскручиваемых этнических противоречий в регионе.
Валентин Инцко, Верховный представитель по Боснии и Герцеговине с 2009 года, за считанные дни до окончания своего мандата (срок истекает 31 июля 2021 года) воспользовался т. н. боннскими полномочиями и директивно ввёл в законодательство Боснии и Герцеговины норму об уголовном преследовании за отрицание геноцида и прославление военных преступников. Напомним, что в соответствии с положениями Дейтонских мирных соглашений подобные прямые дополнения в государственную систему Боснии и Герцеговины со стороны Верховного представителя должны быть приняты энтитетами в полном объёме и без поправок. Тем не менее предполагается, что любая подобная деятельность международного представителя должна иметь рациональный характер и способствовать национальному примирению и стабилизации. Таким образом, с учётом крайне негативного отношения сербов и практически восторженного – бошняков (т. е. отсутствия хоть сколько-нибудь единого восприятия инициативы) можно заключить, что Валентин Инцко действовал волюнтаристски и в ситуации, когда в связи с окончанием мандата он не несёт никакой ответственности за результаты своих действий.
Примечательно также, что в основе Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы, как и в критериях по вступлению стран бывшей Югославии в ЕС, лежат два существенных принципа, которые Европейский союз на протяжении двух десятилетий разнообразно использовал для оказания давления на политические элиты постъюгославского пространства в целях снижения конфликтного потенциала региона и создания «общества безопасности» в сфере своих геополитических интересов: сотрудничество с Гаагским трибуналом и развитие региональной кооперации и связей. Не будем отрицать, что успешной эта политика была далеко не во всём. Тем не менее к концу 2000-х годов странам бывшей Югославии удалось запустить более или менее стабильный двухсторонний диалог. Вопросы межнациональной розни, казалось бы, уступили место трезвому пониманию, что новая балканская война никому из местных не нужна. Однако к середине 2010-х годов международная конъюнктура вокруг Балкан меняется, и мы вновь видим, что балканский этнонационализм пытаются воскресить. Причём нельзя сказать, что делается это по собственной инициативе местных политических элит.
Вот примеры маленьких, но ярких культурных и политических жестов, характерных для эмоционального фона на Балканах в последние два года. В современном киноискусстве тема гражданских войн и этнических чисток на пространстве бывшей Югославии, безусловно, очень популярна. Её любит и местный кинематограф, и американский. Но именно в 2020 году один за другим в мировой прокат выходят страшные по эмоциональному наполнению фильмы, невольно реанимирующие глубокое этническое неприятие сербов, хорватов и боснийцев. Это боснийская картина, снятая совместно с рядом ведущих европейских стран, «Куда ты идёшь, Аида», о событиях в Сребренице глазами мусульман. И вышедший впервые в прокат в США в феврале 2021 года сербский фильм «Дара из Ясеноваца» о геноциде сербов, который осуществляли хорваты в годы Второй мировой войны. Их предвестником стала вышедшая чуть ранее картина хорватского режиссёра «Последний серб в Хорватии», в которой в своей обречённости когда-нибудь исчезнуть вовсе в результате ненависти к друг другу и в борьбе за исключительное признание миром, в свою очередь просто-напросто не понимающим, в чём разница между ними, достойны друг друга и хорваты, и сербы. Все три фильма вызвали широчайший резонанс в регионе, вновь – очень несвоевременно с точки зрения международно-политического контекста – актуализировав у широкой публики вопрос о том, кто из местных в большей степени несёт ответственность за несчастливую судьбу Балкан.
В череде политических казусов отдельное место занимает приход в 2020 году к власти в самопровозглашённом и полностью зависимом от ряда западных стран Косово Альбина Курти (март 2020 года, второй кабинет – март 2021 года), который де-факто вышел из каких-либо переговоров с Белградом, касающихся возможного компромисса в нормализации отношений Белграда и Приштины. Примечательно, что вслед за этим участились нападения на сербов в Косово. В апреле 2021 года, в преддверии словенского председательства в ЕС, в СМИ просочилась т. н. non-paper о перекройке границ на Балканах, де-факто представляющая сценарии решения «балканского вопроса», подготовленные рядом британских аналитических центров. Она подразумевает создание «великой Албании» и «великой Сербии» за счёт того, что Белград отдаст Косово в обмен на Республику Сербскую и возможную конфедерацию с черногорцами; хорватам «отойдёт» часть территорий федерации Боснии и Герцеговины, а бошняки будут или вынуждены присоединиться к кому-либо, либо получат моногосударство.
В июле 2021 года произошла серия явно странных для «политики стабилизации и примирения» инцидентов: парламенты Черногории и Косова приняли резолюции об осуждении геноцида в Сребренице, вслед за этим с подачи Верховного представителя в законодательство Боснии и Герцеговины были внесены упомянутые выше поправки. Наконец, мелочь, но всё же: хорваты приняли в качестве символа оборотной стороны будущего хорватского евроцента портрет этнического серба Николы Теслы. Безусловно, всё вышеперечисленное можно трактовать в традиционной европейской парадигме демонстрации толерантности и желания показать, как много и предметов гордости, и горя в действительности связывает народы Балканского региона. Но с учётом более широкого международного контекста такое объяснение больше не вызывает доверия.
Очевидно, что выпячивание проблематики межэтнических противоречий, амбиций и претензий связано как минимум с двумя обстоятельствами. Во-первых, в последние годы в субрегиональном формате существенно усилился Белград. Его сложно обвинить в недостаточной кооперации с европейскими институтами по поводу традиционно болезненного вопроса статуса Косова и Метохии. Именно он – инициатор внутрирегионального сотрудничества, в частности балканского «мини-Шенгена» с Албанией и Северной Македонией.
Во-вторых, Юго-Восточная Европа, как и столетие назад, вновь стала полиакторным пространством с точки зрения международной конъюнктуры. Монопольное положение Европейского союза в последние два десятилетия сильно ослабло. Его потеснили не только США, но и вышедшая из ЕС Великобритания, а также Турция, Россия, Китай, ряд арабских стран. От этого в первую очередь вновь выиграл Белград как наиболее крупное и выгодное с точки зрения транзита государство. Относительно нейтральная и многовекторная внешняя политика, проводимая им в последнее десятилетие, сложившаяся как результат изменившейся геополитической конъюнктуры, не отвечает интересам коллективного Запада. Кроме того, укрепление Белграда и потенциальная реставрация субрегионального сотрудничества в границах бывшей Югославии без возвращения к идее общего государства/объединения возвращает на повестку дня вопрос о целесообразности разделения СФРЮ/СРЮ/Сербии и Черногории/Республики Сербии в 1990–2000-е годы и роли мирового сообщества в масштабном обеднении этой части Европы.
Заходя ещё дальше: потенциальный успех Белграда в консолидации регионального пространства вокруг себя с другого ракурса – очень частного, но очень конкретного – выпячивает больную для России тему справедливости устройства постбиполярного мира под эгидой Запада и укрепляет аргументацию Москвы и Пекина о многомерности мирового порядка.
Таким образом, получается, что обострение ситуации вместо регионального примирения выгодно по большому счёту США, Великобритании и ЕС. КНР в случае конфликтов и нестабильности теряет финальный участок «Пояса и пути». Для России потенциальное открытие «третьего фронта», не говоря уже об угрозе энергетическому проекту, если не неприемлемо, то выводит на грань возможного ресурса. Турция, в случае новой напряжённости, оказывается вовлечённой не только в ближневосточные и закавказские, но и балканские сюжеты.
Москва же, постепенно усиливаясь на Балканах, в силу разных обстоятельств занимает амбивалентную позицию по ряду региональных вопросов стратегического характера. Так, Россия не стала открыто поддерживать пришедшую к власти в 2020 году черногорскую оппозицию и конкретно правительство Здравко Кривокапича. Косвенным следствием позиции Москвы оказалась не только его откровенная беззубость, но и то, что в краткосрочном периоде, с учётом ухода и черногорского, и сербского патриархов, принятия немыслимой для значительной части страны резолюции по осуждению «геноцида» в Сребренице, почти полного провала той политической повестки, за которую в течение года граждане Черногории выходили на улицу, Запад де-факто обеспечил невозможность формирования сильной и готовой бороться за свои идеи оппозиции в Черногории. Для Москвы же на практике это означает отсутствие в итоге последовательной и мощной поддержки как в рядах сторонников Мило Джукановича, так и в рядах противников.
Внеся на рассмотрение СБ ООН резолюцию о демонтаже поста Верховного представителя в Боснии и Герцеговине и не сумев добиться её принятия, Москва, пусть и с условиями, согласилась с избранием нового представителя по Боснии и Герцеговине. Эти и другие шаги позволяют и международным игрокам, и местным политическим элитам, рассматривать Балканы как во многом второстепенный для России регион, за судьбу которого она будет бороться, но только для того, чтобы в очередной раз «разменять» свои победы в других международных вопросах. Возвращаясь к метафорам киноискусства, в этом отношении художественный фильм «Балканский рубеж» (2019 год), основанный на реальных событиях и посвящённый марш-броску на Приштину в 1999 году, становится безмолвным напоминанием реалий российской политики на Балканах и для самого региона, и для Москвы, и для всего мирового сообщества. Россия в 1999 году совершила невозможное: переиграла американцев, заняла стратегическую позицию на приштинском аэродроме «Слатина», проведя блестящую операцию по переброске сил из Боснии и Герцеговины в Косово. Одержала тактическую победу. И ушла из края в 2003 году, невольно дав возможность уже в марте 2004 года осуществить погромы сербского населения.
В этом же контексте по-своему символична картина Даниса Тановича «Ничья земля» о гражданской войне в Боснии и Герцеговине, вышедшая двадцать лет назад,. Фильм оканчивается сценой, в которой молодой бошняк, брошенный всем международным сообществом и осознающий, что его друг – бошняк – и его враг – серб, – которые находились с ним последние часы, убили друг друга на глазах у миротворцев, остаётся умирать в окопе один. Он умирает, потому что не может подняться с суперэффективной гранаты, последней европейской разработки, которая взрывается, когда с неё снимают тяжесть. Его смерть будет долгой и мучительной, потому что он никому не нужен и даже аккуратный сапёр-немец не может обезвредить эту суперсовременную разработку.
Поступок Валентина Инцко за неделю до окончания мандата, к сожалению, скорее всего, станет новым этапом в современной истории Боснии и Герцеговины и всех Балкан. Они по-прежнему «ничья земля», но теперь не потому, что международному сообществу до них нет дела, а потому, что в существующей системе координат Балканы оказываются самой «дешёвой» фигурой на общей шахматной доске международных отношений в Европе. Происходящее на Балканах – провокация. Москва может и должна создать ситуацию, при которой остановить происходящее, а не игнорировать будет выгоднее ей самой, Анкаре, Пекину и Белграду.
