По мере того как в Европе и России разворачивается движение за пересмотр принципов взаимных отношений, обе стороны испытывают растущую потребность в осмыслении опыта, накопленного ими за последние 25 лет. Это куда важнее, чем вести разговоры о ценностях и интересах, считает председатель правления Центра либеральных стратегий Иван Крастев (София, Болгария).
Выступая на семинаре Валдайского клуба, вы сказали, что Россия рассматривает нынешний кризис в ЕС через призму своего болезненного опыта конца 80-х и начала 90-х годов прошлого века и подсознательно ожидает худшего. Сознают ли, по Вашему мнению, западные элиты, до какой степени травма, нанесённая распадом СССР, продолжает влиять на отношение России к Евросоюзу и происходящим внутри него процессам?
Различие опыта – важнейший фактор, проливающий свет на нынешнюю динамику отношений между ЕС и Россией. Для Запада процессы, развивавшиеся в 1989–1991 годах, означали всего лишь крах коммунизма. Но для большинства граждан России главным событием был распад СССР, а не крушение коммунизма. В начале 1990-х годов Россия утратила около одной трети своего ВВП и оказалась перед лицом полной неизвестности в экономическом, политическом и культурном отношении.
Что до краха коммунизма, то мало кто в России жалел об этом. В то время российские элиты говорили только о победе, утверждая, что ситуация выгодна обеим сторонам.
Но скоро о своей односторонней победе заговорил и Запад, и это привело Россию в полное замешательство.
Да, и это, по-моему, заложило эмоциональную основу проводимой теперь неприязненной политики в отношении Запада. Однако во многих восточноевропейских странах коммунизм отождествлялся с московской оккупацией. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, хотя на официальном уровне и прославлялась «общая победа над коммунизмом», но «парады победы» происходили где угодно, – только не в России. Это облегчило задачу нынешней российской пропаганде, утверждающей, что западный антикоммунизм был ничем иным как разновидностью традиционной русофобии. Впрочем, пропаганда потому и воздействует на умы, что существует некое общее для всех чувство, к которому можно апеллировать.
Сейчас наши двусторонние отношения переживают не лучшие времена. Москва во многом права, утверждая, что Запад не слишком-то и старается понять российский взгляд на мир, каким он стал после окончания холодной войны. В то же время, призывая других лучше понять Россию, российское руководство, по существу, требует, чтобы Запад слепо принимал и действия России, и её образ действий.
Читайте также: Hostility as usual: закрепление тупика в отношениях ЕС и России
На мой взгляд, существует срочная необходимость в осмыслении посткоммунистического опыта России, но это не подразумевает оправдания политики России по некоторым вопросам.
После Второй мировой войны всеми признавалась исключительность четырёх стран: двух идеологических сверхдержав – США и СССР, победивших Гитлера, породившей нацизм Германии, и Израиля, созданного вследствие убийственной политики нацистов. В наступившую после окончания холодной войны эпоху «нормальности» всем четырём странам пришлось произвести переоценку собственной исключительности. США попытались возвести в новую норму свою демократическую исключительность, Германия стала исключительно нормальной, Израиль всё время сопротивлялся попыткам рассматривать себя в качестве нормальной страны, полагая, что это угрожает его существованию, а Россия, споткнувшись при попытке стать «нормальной страной», теперь, как я думаю, отчаянно старается отыскать какую-то российскую исключительность.
Выступая на заседании круглого стола в Валдайском клубе, Карл Бильдт провозгласил участников Евромайдана первым подлинно постсоветским поколением украинцев. Но ведь и в России произошла смена поколений. Те, кто родился после 1991 года, успели пожить в относительном достатке, привыкли гордиться своей страной и были свидетелями взрыва радости, вызванного воссоединением Крыма с Россией в 2014 году. Они не унаследовали чувства национального унижения, порождённого распадом СССР, с которым выросли многие русские, кому сейчас 30 или 40 лет. Не кажется ли Вам, что на Западе этот факт не учитывается?
Я считаю поколенческое измерение чрезвычайно важным и достойным того, чтобы его принимали всерьёз по всей Европе. Нынешнее молодое поколение россиян – самое прозападное за всю историю страны в том, что касается потребительских навыков или привычки путешествовать, но в то же время – оно и самое враждебное Западу. Это явление не новое. Такое можно часто увидеть во многих странах мира. После холодной войны наступил период, когда все начали подражать Западу, и как следствие возникли и растущее сходство и недовольство. Их отношение к Западу напоминает то, что ощущает второе поколение иммигрантов в любой стране: оно лучше интегрировано в общество, но в то же время в нём больше недовольства.
Читайте также: Стратегия России в отношении Евросоюза: начать с чистого листа
Это поколение хочет гордиться своей страной. Многие его представители хотят завоевать признание Запада тем, что противостоят ценностям и нормам того же Запада. Россия в этом смысле не одинока. Посмотрите на другие посткоммунистические страны. На недавних выборах в Польше 60 процентов избирателей младше 29 лет проголосовали за партии, сделавшие ставку на культивирование национального достоинства. А это, в основном, результат разочарования в космополитизме и глобализации, которые усиленно пропагандировались после распада Восточного блока. Поэтому то, что нам кажется свойственным только России или только Украине, на самом деле укладывается в общие европейские тенденции.
По всей Европе мы наблюдаем подъём политики идентичности. На западе люди обычно сравнивают Украину с Польшей 1989 года, но то, что там происходит, скорее, напоминает болезненный процесс государственного строительства, наблюдавшийся в эпоху распада колониальных империй в 60-х и 70-х годах прошлого века. Россия тоже вовлечена в процесс государственного строительства, потому что исторически Россия никогда не имела империи, она сама была империей. Поэтому в отличие от Англии она не могла просто отрезать от себя свои заморские территории.
Читайте также: Отношения России и ЕС: что дальше?
Чтобы понять, что происходит на Украине, лучше взглянуть на опыт таких стран, как Алжир в 60-х и Польша в 80-х годах прошлого века. Потому там сейчас и растут антирусские настроения – государства строятся именно на таком фундаменте.
Если посмотреть на то, как нынешнее противостояние с Россией отражается в украинских социальных сетях, то можно увидеть, что наиболее оголтелые антирусские комментарии часто пишутся по-русски людьми с русскими фамилиями. Интересно и то, что не менее часто российские интересы в баталиях на пространстве Интернета отстаивают русские с украинскими фамилиями, так как значительная часть населения России – это этнические украинцы.
Это как раз то, что я и пытаюсь доказать. Сегодня быть украинцем – не то же самое, что говорить на украинском языке. Война на Украине парадоксальным образом освободила русский язык. Сегодня украинская идентичность зависит от того, на чьей стороне ты в этой войне, а не от того, на каком языке ты говоришь.
Сравнивая процессы образования национальной идентичности на постсоветском пространстве, я всегда восхищался Беларусью. Там нет сильной националистической традиции, как, например, на Западной Украине. Но у Лукашенко вышло построить её на основе советского наследия. Белорусы отталкивались от поздней советской идентичности, тогда как все остальные были против неё. Лукашенко требовалась идентичность, отличающаяся от той, что в то время внедрялась в России. Поэтому, выстраивая идентичность белорусов, он выступал не против русских, а против их тогдашнего антисоветизма.
Я это говорю потому, что многих удивляет нынешний всплеск антирусских настроений на Украине. Однако они упускают из виду то, что государства традиционно создаются не только за счёт границ и конституций, но также за счёт известной мобилизации национального чувства.
Подъём национализма было легко предсказать. Взять, к примеру, пространство бывшей Югославии. Ясно же, что за государства могут возникнуть на месте развалившегося коммунистического государства и из какого материала вырабатываются национальные идентичности. Это огромная проблема для европейских политических и интеллектуальных элит. По словам историка Чарльза Тилли, «государства выдумывают войны, а войны выдумывают государства».
На традиционные отношения между ЕС и Россией стали влиять новые факторы – миграционный кризис в Европе и снижение цен на энергоносители. Не кажется ли Вам, что эти кризисы дают России и ЕС возможность переосмыслить свои взаимоотношения и начать с чистого листа?
ЕС и Россия переживают очень важный политико-трансформационный кризис. Миграционный кризис подталкивает ЕС к переосмыслению своего «я» и испытывает на прочность его устои. В то же время Россия страдает не только от снижения цен на нефть, но также от отсутствия инфраструктурных реформ, провала попытки диверсификации экономики и неуверенности в своём политическом будущем.
В настоящее время общество сплотилось вокруг президента Путина, но представить себе, какой будет Россия после ухода Путина, весьма затруднительно. В результате отношения между Россией и Европейским Союзом будут в значительной степени определяться внутриполитическими кризисами (которые весьма важны, ибо их содержание – это построение идентичности и борьба за выживание государств) и тем, как мы будем на них реагировать.
Смотрите инфографику: Торгово-экономические отношения России и ЕС
Здесь у нас имеется два сценария. Можно попытаться справиться с кризисом путём налаживания взаимоотношений, предоставив гарантии того, что политика одной стороны не станет дополнительным фактором дестабилизации другой. Но можно также использовать конфронтацию друг с другом в целях внутриполитической консолидации.
Думаю, надо делать выбор. Он придаст определённую форму отношениям между Россией и ЕС. С этой точки зрения 2016 год будет гораздо более важным, чем предыдущие два года.
