По мере того, как мир погружается в биполярную конфронтацию между Вашингтоном и Пекином, полицентризм будет подвергнут испытанию. В частности, устойчивое международное равновесие будет зависеть от того, в какой степени державы – как западные, так и незападные – смогут устранить свои разногласия, чтобы смягчить влияние соперничества между США и Китаем на глобальный миропорядок, считает Закари Пайкин, приглашённый старший научный сотрудник лондонского Института глобальной политики, эксперт Канадско-российской исследовательской инициативы.
Когда размышляешь о базовых нормах, закреплённых в современном международном порядке, обычно приходят на ум самые элементарные принципы: суверенное равенство, территориальная целостность государств, национальное самоопределение, многосторонность, взаимодействие на основе правил и уважение международного права. Теоретические подходы, такие как английская школа международных отношений, даже доходят до того, что называют некоторые из этих норм «институтами», что подчёркивает их кардинальное значение в поддержании стабильного порядка.
Однако существует дополнительная норма, сохраняющаяся веками, – это полицентризм, который следует отличать от многополярности. В то время как последнее относится к определённому распределению материальной власти, которое периодически преобладало в международных делах, часто сосредотачиваясь на взаимодействии между великими державами, первое представляет собой идею организации глобальной системы, которая пользуется более устойчивой и универсальной привлекательностью во времени и пространстве.
По мере того, как мир погружается в биполярную конфронтацию между Вашингтоном и Пекином, прочный характер этой нормы будет подвергнут испытанию. В частности, устойчивое международное равновесие будет частично зависеть от того, в какой степени державы – как западные, так и незападные – смогут устранить свои разногласия, чтобы смягчить влияние соперничества между США и Китаем на глобальный миропорядок.
Полицентризм присутствует в международной политике уже давно. Вестфальский мир и упадок Священной Римской империи породили антигегемонистскую тенденцию в европейских межгосударственных отношениях. Это закрепилось после Утрехтского договора, положившего конец войне за испанское наследство в XVIII веке, создав систему баланса сил. Затем, по мере распространения европейской модели государственности, полицентризм стал преобладать, что в итоге положило начало международному порядку глобального масштаба, который является продуктом различных культур и рассеянных центров силы.
Сегодня норма полицентризма находится в противоречии с возглавляемым Западом либеральным международным порядком, который выдвинул свои собственные интерпретации глобализма и универсализма – что привело к неопределённости и нестабильности. Остаётся открытым вопрос, смогут ли «светские» тенденции, окружающие демократию, свободную торговлю и продвижение прав человека, вытеснить более «циклические» тенденции, которые веками обеспечивали полицентризм. Полицентризм сохранялся даже во время холодной войны, когда страны третьего мира стремились сформировать глобальные нормы, касающиеся национальной независимости и неприсоединения. Он остался устойчивым и после окончания холодной войны, когда открытая торговля и мультилатерализм укрепили прозрачность и усилили суверенитет менее крупных держав.
Как бы то ни было, эскалация китайско-американской вражды происходит в самый неподходящий момент. Индия и Юго-Восточная Азия ещё не превратились в достаточно мощные противовесы, чтобы обеспечить баланс Азиатско-Тихоокеанского региона в соперничестве с нулевой суммой. Соединённые Штаты пребывают только на ранней стадии своего относительного упадка и поэтому по-прежнему склонны проявлять высокомерие и перенапрягать силы, в то время как Китай, который ещё не завершил свой подъём, чувствует уязвимость и недостаток безопасности. Глобальная конфигурация соотношения сил остаётся в хрупком промежуточном состоянии между однополярностью и многополярностью.
Таким образом, хотя потенциал для определения контуров региональной и глобальной роли Пекина может оставаться значительным в долгосрочной перспективе, не в последнюю очередь из-за его географического окружения, следующие несколько лет, вероятно, будут очень трудными. Если дальнейшая консолидация Европы, подъём остальной части Азии и эрозия китайского демографического дивиденда будет подразумевать относительный спад Китая в долгосрочной перспективе, то тогда Пекин может принять более жёсткие меры в среднесрочной перспективе для обеспечения своих основных интересов.
В то время как государства в Индо-Тихоокеанском регионе сталкиваются с растущим давлением, требующим отказа от балансирования между США и Китаем, евроатлантический театр уже резко разделён, в основном из-за несовместимых видений регионального порядка. Однако эта динамика, наблюдаемая уже более шести лет и в основном сосредоточенная на европейском пространстве, была вытеснена более общим соперничеством великих держав с далеко идущим географическим охватом. В этом контексте возникает вопрос, смогут ли Канада, Европейский союз и Россия найти способ приглушить свои разногласия по региональным вопросам ради сотрудничества по вопросам глобального геостратегического значения.
Логика такого сотрудничества убедительна. Хотя Россия, вероятно, сохранит свой статус великой державы из-за своей военной мощи, дипломатических возможностей и обширной географии, китайско-американская конфронтация сокращает пространство для манёвра. Это не только повлияет на суверенную способность Москвы принимать решения на мировой арене, но и ограничит её способность формировать контуры более широкого евразийского миропорядка. И хотя трансатлантические отношения натянуты, а подход ЕС к взаимодействию с Китаем постоянно меняется, Брюссель уже достиг своего рода modus vivendi с Москвой в их общем регионе, в рамках которого обе стороны готовы сосуществовать, несмотря на резкие разногласия.
Канада, со своей стороны, похоже, находится в начале затяжного спада в отношениях с Китаем после ареста финдиректора Huawei Мэн Ваньчжоу, в то время как два основных драйвера канадской послевоенной внешней политики – США и ООН – переживают не лучшие времена после избрания Дональда Трампа, а у Оттавы второй раз подряд не получилось занять место в Совете Безопасности ООН. В совокупности эти события вынуждают Оттаву усилить другие векторы своей внешней политики.
Все три актора – Канада, ЕС и Россия – разделяют интерес в предотвращении распространения напряжённости между великими державами ради общего арктического соседства, они ценят независимость своей внешней политики и получают политическую и / или экономическую выгоду от диффузного распределения глобального влияния. Всё это будет в значительной степени подорвано, если логика биполярного соперничества с нулевой суммой охватит региональный порядок по всей Евразии.
Даже без учёта ограничений, налагаемых существующими альянсами и стратегическими соглашениями, расширенный диалог между этими тремя игроками столкнётся со значительными препятствиями. Вместо региональных инициатив между глобальными противниками, как во время холодной войны, это будет предполагать избирательное сотрудничество по глобальным вопросам между сторонами в споре о форме региональной системы безопасности. Однако нынешнее российско-китайское согласие может стать прецедентом, хотя и несовершенным. Россия и Китай часто расходятся во мнениях относительно форм, которые должны принять региональные институты в их общем центральноевразийском соседстве, однако их стратегическая координация на глобальной арене в последние годы углубилась, несмотря на периодические трения, которые связаны с растущим неравенством между ними.
“Business as usual” вряд ли возобновится в отношениях России и Запада без удовлетворительной дорожной карты по разрешению противостояния из-за Украины. Но важно помнить, что стабильность международных порядков повышается, когда укрепляются устоявшиеся институты и нормы, включая полицентризм.
