18 апреля 2021 года исполняется семьдесят лет Парижскому договору, создавшему Европейское объединение угля и стали, в которое вошли шесть государств, и положившему начало европейской интеграции в её нынешнем виде. О первых шагах к созданию современного Европейского союза – с единой валютой, Шенгенской зоной и особой вакцинной политикой – пишет Олег Барабанов, программный директор клуба «Валдай».
Семьдесят лет назад, 18 апреля 1951 года, был подписан Парижский договор. Шесть послевоенных государств Западной Европы – ФРГ, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург – сформировали Европейское объединение угля и стали (ЕОУС) (European Coal and Steel Community, ECSC). Позднее, в 1957 году, параллельно с ним эти же страны создадут Европейское экономическое сообщество (European Economic Community), которое в свою очередь затем трансформируется в Европейский союз. Тем самым создание ЕОУС стало первым шагом на пути к той европейской интеграции, которую мы знаем сегодня. И потому юбилей ЕОУС, хотя и занимает подчинённое положение по отношению к предстоящему тридцатилетнему юбилею Маастрихтского договора, которым был создан непосредственно Европейский союз, тем не менее имеет важное историческое и политическое значение в контексте транснациональной интеграции Европы.
Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что европейская интеграция выросла из войны. Угольная и сталелитейная отрасли промышленности имели ключевое значение для производства вооружений. И потому постановка этих отраслей у двух недавних противников по Второй мировой войне – Франции и ФРГ – под общий транснациональный контроль должна была ликвидировать возможность одностороннего наращивания вооружений у одного из них. Тем самым устранялась материальная база для войны. Такова была в 1950–1951 годах логика действий признанных отцов-основателей европейской интеграции – Жана Монне и Робера Шумана.
Другое дело, что к 1951 году в условиях холодной войны в Европе, раздела Германии, создания НАТО и геополитического противостояния Запада с Советским Союзом возможность гипотетической войны внутри самой Западной Европы представлялась практически нереальной. Да, несомненно, она оставалась фантомной болью в первую очередь для Франции, дважды в мировых войнах столкнувшейся с германской экспансией. Но в целом геополитика холодной войны диктовала уже совсем другие задачи. При этом практические плюсы от интеграции перевешивали минусы, и уже вскоре члены ЕОУС перешли от «милитаризированных» отраслей угля и стали к построению общего рынка в гражданской экономике. Что и было оформлено в 1957 году.
В то же время надо отметить, что интеграция стала отнюдь не первым решением, которое было предложено западноевропейскими победителями во Второй мировой войне, чтобы избежать нового конфликта с побеждённой Германией. Начиналось всё с гораздо более традиционных форм контроля – оккупации и внешнего управления. И здесь действия Франции и других западных союзников во второй половине 1940-х годов в отношении угольных и металлургических центров Западной Германии (Саар и Рур) практически полностью повторяли то, что уже было ими апробировано после Первой мировой войны.
Уже тогда, после завершения той войны, стало ясно, что военная мощь любого государства в индустриальную эпоху тесно связана с военной промышленностью. Поэтому уже тогда именно эти сферы «угля и стали» и именно те регионы Германии, которые были значимы для этих отраслей (Саар и Рур), оказались под международным контролем победивших союзников. Согласно Версальскому договору, угольный бассейн Саара, находящийся на франко-германском приграничье, в 1920 году был отторгнут от Германии и передан под мандатное управление Лиги Наций как отдельная международно-правовая Территория Саарского бассейна. Мандат был выдан совместно Франции и Британской империи, но основную роль в управлении Сааром тогда играла Франция. Именно она контролировала управление и сбыт с угольных шахт региона. Эта ситуация продолжалась до 1935 года, когда под давлением Гитлера в Сааре был проведён плебисцит о воссоединении с Германией и он снова вошёл в её состав.
Что же касается Рура, то в 1923 году под предлогом обеспечения выплаты Германией послевоенных репараций он тоже перешёл под внешнее управление. Франция и Бельгия оккупировали эту территорию и управляли ей до 1925 года, когда по инициативе американцев был изменён подход к выплате германских репараций и французам пришлось уйти из Рура. К этим оккупациям двух промышленно значимых областей Германии добавилась и оккупация Рейнланда – пограничной области Германии со стороны Франции, Бельгии и Великобритании. Эта оккупация продолжалась до 1930 года, а демилитаризированный статус Рейнской области сохранялся до 1936 года.
Все эти оккупации – Саара, Рейнланда и Рура – представлялись ключевыми факторами т. н. Версальского диктата и потому послужили поводом для роста популярности в межвоенной Германии правопопулистской идеологии, из которой вырос реваншизм НСДАП и Гитлера. В конечном итоге это привело ко Второй мировой войне. Понятно, что вопрос о том, был ли на самом деле «Версальский диктат» и если был, то насколько именно он способствовал приходу Гитлера к власти, является спорным и во многом неполиткорректным. Здесь есть риск объяснять успех гитлеризма только внешним давлением и тем самым скатиться к опасности его если не оправдать, то хотя бы признать отчасти объективной реакцией на послевоенное положение Германии. Поэтому оставим этот вопрос в стороне.
Важнее другое. Сразу после окончания Второй мировой войны западные союзники, казалось бы, намеревались пойти по тому же самому пути, что уже был ими испытан после Первой мировой. И здесь опять ситуация фокусировалась вокруг Саара и Рура. Саар был вновь отторгнут от Германии (и от более широкой французской зоны оккупации Германии). В 1946 году вновь была создана отдельная международно-правовая территория – Протекторат Саар под французским контролем. Саар воссоединится с ФРГ только в 1957 году.
Похожие процессы наблюдались и в Руре. В 1949 году одним из условий восстановления западно-германской государственности и образования ФРГ стало согласие с её стороны на создание Международного органа управления Руром (International Authority for the Ruhr). В этом органе решения принимались голосами стран-победительниц (Франция, США и Великобритания получили по три голоса, Бельгия, Нидерланды, Люксембург – по одному). Не сразу, но лишь позднее ФРГ также получила три голоса в управлении. Такой формат внешнего управления Руром сохранялся как раз до подписания Парижского договора и создания ЕОУС. Когда интеграция заменила оккупацию.
По сути своей план Монне 1946 года представлял собой лишь немного смягчённый вариант самого радикального проекта послевоенного управления Германии – американского плана Моргентау 1944 года. Он предусматривал огромную зону международного управления на всей территории запада страны (не только Рейнланд и Рур, но и Нижняя Саксония, и Шлезвиг-Гольштейн вплоть до Кильского канала и датской границы). Оставшаяся же часть Германии должна была быть разделена на два государства – Северо-Германское (условно «прусское») и Южно-Германское (условно «баварское» и католическое). Тем самым первым автором идеи раздела Германии был отнюдь не Сталин, а сами американцы. Отметим, к слову, что этот проект интересен и в контексте тонких вопросов нациестроительства (nation-building), когда новые нации, получающие свою государственность, порой формируют свою идентичность вокруг самых мелких деталей, отличающих их от соседей. Если бы план Моргентау был реализован, мы вполне могли бы наблюдать затем процесс консолидации отдельных баварской и прусской наций, подобно тому как политика привела к выделению отдельной австрийской нации из германской.
В дополнение к этим разделам план Моргентау предполагал полную деиндустриализацию Германии и фокусирование её экономики исключительно на сельском хозяйстве. Расхожая фраза Геббельса о том, что американцы хотят «превратить всю Германию в картофельное поле», активно использовалась немецкой пропагандой в последний год войны. Но в реальности план Моргентау, как и план Монне, не был реализован. Причиной этого вряд ли было лишь великодушие победителей. Основную роль здесь сыграла изменившаяся геополитика холодной войны.
Холодная война привела и к попытке создания ещё одного интеграционного проекта в Западной Европе через год после ЕУОС – Европейского оборонительного сообщества (European Defence Community) из тех же шести стран. Суть его, по большому счёту, состояла в создании единой европейской армии из их вооружённых сил. Тем самым не только военная промышленность Германии, но и её нарождавшиеся вооружённые силы объединялись бы с армиями западноевропейских стран – победительниц. Но этот договор не был ратифицирован Францией – парламентарии усмотрели в нём слишком большое размывание суверенитета страны. К тому же и американцы достаточно осторожно относились в этому проекту. Ведь Западная Германия очень быстро трансформировалась для них из побеждённого противника в ключевого союзника на передовой холодной войны. В итоге в 1955 году ФРГ была принята в НАТО, и в этом же году были созданы её вооружённые силы – бундесвер. Отдельно отметим, что как раз перспективы создания бундесвера (и вопрос о кадровом голоде при его формировании) привели по сути к сворачиванию процесса денацификации в Германии в первой половине 1950-х годов. Тогда в 1951 году были помилованы большинство осуждённых американскими военными трибуналами (т. н. последующие Нюрнбергские процессы), а к 1954 году были досрочно освобождены практически все заключённые по приговорам западногерманских судов по денацификации. Новое внимание ФРГ к денацификации началось лишь после процесса Эйхмана в Иерусалиме в начале 1960-х годов.
Понятно, что современный Европейский союз по своему масштабу и глубине интеграции намного превосходит ЕОУС. Под эгидой ЕС действуют и единая валюта, и Шенгенская зона, а сейчас ещё – и особая вакцинная политика. Но его первые шаги были связаны именно с углём и сталью 70 лет назад. Тогда побеждённая Германия из поверженного врага превратилась в ключевого союзника в холодной войне, и потому методы управления ей были сменены с оккупации и планов отторжения территорий на полноценную интеграцию. И то, и другое со стороны победителей предлагали одни те же люди. Это вряд ли только цинизм политиков. Такова диалектика истории и эволюция геополитических процессов. Но без холодной войны, возможно, не было бы ЕОУС и, следовательно, не было бы того Европейского союза, который мы знаем сейчас.
