Будет ли «зелёная глобальная экономика 2.0» устойчивой в долгосрочном плане? Не спровоцирует ли она социальные риски и обеднение значительных слоёв населения в мире с размыванием среднего класса? Эти вопросы будут обсуждаться, но потом. А пока же запущен часовой механизм перехода к новым налогам и стандартам. Можно не принимать этого, но зелёные часы затикали, пишет Олег Барабанов, программный директор клуба «Валдай».
Проведённый в конце апреля по инициативе президента США виртуальный саммит лидеров по климату вновь поставил на повестку дня вопрос о международной реакции на климатические изменения. Этот акцент на необходимости ускорения зелёной трансформации, на новой зелёной нормальности можно считать, по сути, прямым последствием пандемии ковида. Одним из значимых изменений акцентов в международном политическом дискурсе после ковида стало, как ни странно и как ни парадоксально на первый взгляд, даже не обсуждение медицинских и социальных трансформаций на перспективу, а приоритетное внимание к, казалось бы, совсем не связанному с пандемией вопросу изменения климата. Тезис, что кризис – это точка возможностей, что именно кризис даёт возможность человечеству основывать своё послековидное восстановление на новых зелёных принципах, запущенный в публичное пространство в ряде экологических докладов ещё весной 2020 года, стал уже практически мейнстримным утверждением. И апрельский виртуальный саммит это чётко подтвердил. Да, это будет дороже и сложнее, но зато мир станет более устойчивым. Всё равно государствам и мировому сообществу надо прилагать серьёзные усилия по выводу экономик из кризиса, и потому именно сейчас, на точке старта лучше разработать необходимую зелёную регуляторику, чтобы затем на её основании строить работу. Тем самым зелёная трансформация может стать большой глобальной стратегией по выходу из ковидного кризиса.
Если стратегия не сведётся к разговорам и пустым обещаниям, то она может реализоваться в ускоренном принятии основных механизмов зелёного регулирования. Ключевые из них – углеродный налог, водородная экономика и стандарты ESG. Первое – углеродный налог, о введении которого в Евросоюзе всё чаще говорят применительно к 2023 году. Затем или параллельно, скорее всего, за ЕС последуют другие страны. Этот налог создаст финансовую базу для зелёной трансформации, для её максимально безболезненного проведения в условиях посткризисной экономики. Основная интрига – определение параметров социально приемлемой цены на тонну выброса СО2 (и унификация этого основными акторами). А эта цена, в свою очередь, и будет определять базу для углеродного налога. Тот углеродный след, который превышает эту цену, попадёт под налог. Джо Байден в одном из своих недавних заявлений определил социально приемлемую цену примерно в 50 долларов за тонну выбросов. Что при использовании предлагаемых методик может привести к налогу примерно в 10 долларов на баррель нефти. Это, согласимся, весьма серьёзно.
Понятно, что здесь вопрос как раз в переговорах о глобальной унификации этих количественных параметров для углеродного налогообложения, которые могут весьма серьёзно их изменить. Но поскольку консенсус при таких переговорах вряд ли будет достигнут быстро, то ничто не мешает тому же Евросоюзу, который первым заявил о практической имплементации этого налогообложения, ввести его в одностороннем порядке с теми параметрами социально приемлемой цены, которые он сам сочтёт нужным. А все остальные будут поставлены перед фактом. На наш взгляд, именно такой сценарий, скорее всего, и будет реализован. Причём, вполне возможно, на двух-трёхлетнем горизонте.
Здесь для России два пути. Один – это встраиваться. И тут есть два ключевых решения: принятие собственной стратегии достижения углеродной нейтральности к 2050 году и введение собственного внутрироссийского углеродного налога параллельно с еэсовцами или даже раньше их. И то, и то вполне может привести к уменьшению еэсовского налога на российский углеродный след, поскольку внутригосударственное углеродное регулирование может быть зачтено при его расчёте. Плюсы этого не только в улучшении зелёного имиджа России, но и в том, что деньги от внутрироссийского углеродного налога останутся внутри страны, а не уйдут в бюджет ЕС. Минусы – очевидный вызов для устойчивости нефтегазового сектора экономики.
Другой путь – если не принимать новых правил игры и не встраиваться, то тогда сопротивляться им и продвигать альтернативы. В том числе связанные с другими вариантами оценки параметров углеродного регулирования. Один из аспектов здесь – это лоббирование положения о разделяемой ответственности производителя и потребителя за высокий углеродный след. Логика в том, что страны-«фабрики» из третьего мира и страны – поставщики топлива создают высокий углеродный след на свою продукцию не ради собственного злого умысла, но потому, что в этих товарах заинтересован потребитель из развитых стран «золотого миллиарда». И потому этически несправедливо облагать новым налогом производителя, а потребителя не трогать вообще.
Эта логика имеет свои основания. Но, повторим, на наш взгляд, вряд ли гармоничный и устраивающий всех консенсус по параметрам углеродного налога будет достигнут. А императив зелёной трансформации требует действий. И потому, скорее всего, мы увидим «войну налогов». Когда на налог ЕС с обложением производителей с высоким углеродным следом может быть введён контрналог на еэсовские товары. И в этот контрналог по той или иной формуле будет внесена ответственность еэсовских потребителей за использование товаров с высоким углеродным следом, получаемых из этих стран.
Второй аспект перехода от слов к делу в зелёной трансформации – это водородная экономика. Не забудем, что по мейнстримным прогнозам уже совсем недолго осталось до oil peak в 2030–2035 годах, когда мировое потребление нефти начнёт сокращаться (возможно, резко) и будет заменяться во всё возрастающих объёмах водородным топливом. Ключевая тема – закрепление реальной регуляторики (а не просто концепций) о «зелёном водороде» – то есть водороде, произведённом с помощью электроэнергии, полученной только с помощью зелёной энергетики (возобновляемые источники: ветер – солнце + малые ГЭС). И тем самым создание глобального юридического водораздела между зелёным и иными видами водорода (серым – с выхлопами СО2 при его производстве, синим – с уловителями СО2, пурпурным – от энергии от АЭС и прочими). Тем самым создаётся безналоговая, приоритетная в инвестиционном смысле база только для зелёного водорода. И обеспечивается складывание глобального рынка водорода только на основе зелёного водорода. Всё остальное отсекается и попадает под углеродный налог.
Здесь очевидная ключевая задача всех газовых стран (в том числе и России) – добиваться закрепления в будущей глобальной регуляторике расширенных трактовок зелёного водорода, включая туда технологии его получения от газовых месторождений с соответствующими чистыми технологиями по паровой обработке метана. Поскольку водорода вообще у России и других газовых стран потенциально очень много, но зелёного водорода в узком смысле практически нет. Тем самым может сложиться прочный общий интерес всех или большинства газовых стран по их скоординированной стратегии по переходу к водородной экономике (а точнее говоря, по сдерживанию её) – вне зависимости от геополитических противоречий между газовыми странами. Но думается, что и здесь параметры новой глобальной регуляторики по зелёному водороду будут односторонне заданы протагонистами зелёной трансформации, как и по углеродному налогу.
Ещё одна тема – это стандарты ESG (Environmental, Social and Corporate Governance) и их реальное закрепление в регуляторике и международной инвестицинной практике. И тут вполне реально принятие в скором времени рейтингов государств и компаний по ESG, которые могут иметь такое же значение, как и финансовые рейтинги сейчас. Соответственно, инвестиционная привлекательность, ценовая и банковская процентная политика могут определяться не только финансовыми показателями, но и быть идеологически и ценностно обусловлены стандартами ESG. Здесь может заработать та же логика sine qua non, как и применительно в целом к зелёной трансформации. То есть та категория, в которую попадут государство/корпорация по использованию чистой энергии и уровню выбросов при производстве, будет определять её финансовое положение. Здесь, к слову, заложен ещё один механизм приоритетного финансирования зелёной трансформации в глобальном масштабе. Это экологическая часть стандарта ESG, которая будет работать кумулятивно с социальными (в том числе гендерными, недискриминационными и другими) и управленческими практиками (в частности – борьба с коррупцией). В результате может произойти достаточно быстрое разделение государств и компаний на хорошие и плохие по стандарту ESG в рамках зелёной трансформации.
Нет риска использовать слишком высокий стиль: мир действительно находится на пороге качественного изменения всех экономических параметров по логике зелёной трансформации. Будет ли эта «зелёная глобальная экономика 2.0» устойчивой в долгосрочном плане? Не спровоцирует ли она социальные риски и обеднение значительных слоёв населения в мире с размыванием среднего класса? Эти вопросы будут обсуждаться, но потом. Пока же запущен часовой механизм перехода к новым налогам и стандартам. Можно не принимать этого и бороться с этим, но зелёные часы затикали.
