Нынешний кризис в отношениях между Катаром и большинством других арабских стран Залива во главе с Саудовской Аравией имеет помимо прочего и важную идеологическую составляющую, а не просто борьбу за лидерство в регионе (и в исламском мире в целом). С этой точки зрения представляется весьма целесообразным рассмотреть Катар в контексте теории «ревизионистских держав», бросающих не только политический, но и идеологический вызовы сложившемуся статус-кво.
Эта теория получила своё распространение в западной политологии, но в первую очередь применительна к глобальному балансу сил и универсалистским неолиберальным ценностям. В клубе «Валдай» эту тему затрагивал Рэндалл Швеллер в исследовании «Восходящие державы и ревизионизм в условиях нарождения новых мировых порядков». Применительно же к внутренним реалиям арабского мира такой подход получил пока ещё меньшее развитие.
Для более глубокого понимания причин катарского ревизионизма, а также катарского вызова просаудовскому статус-кво в регионе лучше начать с различного отношения этих двух стран к феномену политического ислама в целом и политического ваххабизма в частности. И здесь принципиально разные подходы Саудовской Аравии и Катара к политическому ваххабизму могут многое объяснить в том конфликте, который разразился сейчас между этими странами.
Как известно, в догматическом смысле, ваххабизм является частью ханбалитского мазхаба суннизма. Если использовать старый латинский принцип “cujus regio, ejus religio” («чьё царство, того и вера»), то ханбалитский мазхаб исповедуется правящими династиями лишь нескольких государств исламского мира (это как раз Саудовская Аравия и Катар, а также некоторые неключевые эмираты ОАЭ (например, Шарджа). Суннитские же правители других стран Залива исповедуют иной (более «умеренный», очень условно говоря) маликитский мазхаб. Это ключевые эмираты ОАЭ (Абу-Даби, Дубай), Бахрейн, Кувейт и другие. Восходящая же корнями к традиционным шерифам Мекки и халифату османских времен хашимитская династия Иордании исповедует ханафитский мазхаб, как и большинство суннитов постосманского ареала. В этом контексте нынешний саудовско-катарский кризис может быть идеологически рассмотрен как внутриханбалитский конфликт.
Далее. Исторически после распада Османской империи, упразднения халифата и изгнания саудитами хашимитских шерифов из Мекки в 1925 году один из ключевых символов власти в исламском мире – контроль за двумя священными мечетями – «Заповедной» («Запретной») Мечетью с Каабой в Мекке и Мечетью Пророка в Медине – перешёл к саудовскому дому. Позднее, в 1986 году, короли Саудовской Аравии приняли титул «Хранитель Двух Святынь» – титул, который раньше носили халифы. Тем самым власть саудовской династии над Меккой и Мединой перестала быть только политической, но с догматической точки зрения приобрела характер квази-халифата.
Параллельно с этим вторая половина XX века ознаменовалась ростом популярности так называемого политического ислама – движений, которые ставили своей целью отказ от светской природы государства и его трансформацию на принципах шариата. В шиитском мире здесь наиболее известна исламская революция в Иране, а в суннитском мире – зародившееся в Египте движение «Братьев-мусульман» и ряд движений в Пакистане. При этом не все, но некоторые радикальные группы политического ислама ставили вопрос не только о социально-этических аспектах введения шариата, но мало-помалу начали поднимать тему и восстановления халифата как несомненной конечной цели политического ислама. В этом контексте ставилась под сомнение не только власть светских республик в суннитском мире (таких, как, например, Египет, Турция или Пакистан), но и власть монархий в странах Залива, прежде всего саудовских королей (поскольку халифат и контроль за Меккой и Мединой представлялись неразделимыми). Ключевое догматическое обвинение, которое эти радикальные «халифатисты» начали выдвигать саудовским королям, было в том, что их называли «лицемерами» («Мунафик») – так в коранической традиции пророк Мухаммад называл людей, которые лишь на словах выступают за торжество ислама и шариата, а на деле отступили от его принципов, погрязли в недолжной роскоши и тому подобное.
Естественно, что ответом на это со стороны саудовских королей стало резкое противодействие халифатистам, которое постепенно перенеслось и на большинство движений политического ислама в целом. Если, к примеру, в 1960-е годы саудовцы поддерживали сторонников лидера братьев-мусульман Саида Кутба, то затем они начали всё более дистанцироваться от этого движения. Здесь надо отметить, что многие «глобальные» халифатистские организации, такие, как, например, Хизб ут-Тахрир, зародились и развивали свою деятельность за пределами ханбалитского ареала. Они не были догматически связаны с ханбалитским мазхабом и ваххабизмом (хотя и брали на вооружение некоторые сходные с ним принципы исламского призыва).
В то же время подобные «антилицемерные» движения стали зарождаться и в ваххабитской среде внутри самой Саудовской Аравии. Они положили начало политическому ваххабизму как составной части движений политического ислама. Началось всё с дискуссий в 1970-е годы в богословской и университетской среде, причём к догматическим обвинениям правящей династии в лицемерии стали приходить как ультраконсерваторы из Исламского университета Медины, так и относительно либеральные модернисты из Университета короля Абдульазиза в Джедде. Итогом этого первого этапа политического ваххабизма внутри Саудовской Аравии стало восстание под руководством Джухаймана аль-Утайби, захватившего Священную Мечеть в Мекке в ноябре 1979 года (в первый день нового века – 1400 год по календарю хиджры). В ходе восстания Джухайман заявил о том, что он лишает лицемеров из саудовской династии права контроля над Меккой.
Следующий этап в борьбе саудовских королей с политическим ваххабизмом связан с Усамой бен Ладеном. Когда он вёл «джихад» против советских войск в Афганистане, всё было нормально и правящий дом его поддерживал, но как только он начал говорить о «лицемерах», и за этим замаячил призрак халифатизма, то Усама сразу же превратился во врага саудовской династии.
1990–2000 годы, распад старого порядка времён холодной войны привели к резкому росту политического ислама и его соединению с «джихадизмом» в ходе военных конфликтов в Боснии, Чечне, Центральной Азии и на других территориях. В этих условиях и халифатистские структуры получили значительно более широкое поле деятельности и возможность для рекрутинга своих сторонников, чем раньше. И здесь Саудовская Аравия оказалась в противоречивой ситуации. С одной стороны, глобальная пропаганда догматического ваххабизма как «чистого ислама» стала одним из важнейших стратегических направлений саудовской идеологической экспансии. А в условиях военных действий и быстрого соединения ваххабитских форм исламского призыва с джихадом сам термин «ваххабит» стал нарицательным синонимом исламистского террориста вообще – вне зависимости от его догматики. Но с другой стороны, «полнота» доктрины политического ваххабизма неизбежно заставляла задаваться вопросом о халифате – а это именно то, чего саудовцам всячески хотелось бы избежать.
Способствовало росту обвинений саудовцам в лицемерии и резкое развитие так называемого «такфиризма» в радикальном политическом исламе в последние годы (от слова «такфир» (takfir) – обвинение в неверии). Догматически такфиризм восходит к хадису о том, вся исламская умма – община – с течением времени разделится на 73 группы, из которых 72 будут заблудшими и отступившими от ислама, и только одна группа останется праведной (фирка ан-наджийя). Соответственно, многие радикальные сторонники политического ислама объявляли именно себя этой единственной праведной группой и выносили такфир всем несогласным с ними, в том числе и лицемерам-мунафикам. И здесь саудовский авторитет оказывался под ещё одной не только политической, но и догматической угрозой.
И именно в этих условиях резко активизирует свою деятельность Катар. С одной стороны, он – единственное кроме саудитов государство, где у власти находятся ханбалиты-ваххабиты (малые эмираты ОАЭ – не в счёт). С другой стороны, весь фокус антилицемерного протеста политического ваххабизма направлен не против катарской, а против саудовской династии. Поэтому Катар вполне осознанно берёт на себя функцию своего рода знамени политического ваххабизма и начинает поддерживать различные радикальные группировки (в том числе и не связанные догматически с ханбалитским мазхабом) и при этом в отличие от саудовцев совсем не боится контактов и с халифатистами.
Способствует этому и внешнеполитический контекст после прихода к власти в США Барака Обамы. Новый президент и Хиллари Клинтон как госсекретарь меняют приоритеты ближневосточной политики США, начинают дистанцироваться от своего традиционного союзника – Саудовской Аравии – и искать свою новую опору в регионе. Их выбор падает именно на Катар. В то же время процессы «арабской весны» приводят к de facto легализации большого числа радикальных группировок политического ислама.
В результате при весьма прозрачной поддержке катарцев (и стоящих за ними Обамы и Клинтон) начинается консолидация ряда радикальных группировок, связанных с «Братьями-мусульманами», из которых потом вырастет ДАИШ (запрещена в РФ – ред.) в его новой формации. «Аль-Джазира» и другие прокатарские СМИ становятся трибуной для радикальных проповедников политического ислама, таких, как шейх Юсуф Кардави и другие. Одновременно отказ Башара Асада строить через территорию Сирии новый газопровод из Катара к Средиземному морю приводит к эскалации конфликта в Сирии, и роль Катара в запуске этих процессов также вполне прозрачна. Эта политика началась при прежнем эмире Катара Хамаде и продолжилась при пришедшем ему на смену в 2013 году его сыне Тамиме и ставшем в первые годы правления нового эмира министром иностранных дел Катара Халиде Аль-Атыйя, которого считают «крёстным отцом» многих радикалов политического ислама.
Итоги всего этого известны. 29 июня 2014 года лидером ДАИШ Абу Бакром Аль-Багдади было официально провозглашено создание халифата. И здесь в суннитском мире de facto возникла очень деликатная ситуация «двух халифов». С одной стороны, имеющий халифский титул Хранителя Двух Святынь саудовский король. А с другой – обвиняющий его в догматическом лицемерии халиф ДАИШ. И возник соблазн раскола мусульманской уммы на две части. И чтобы избежать этого, пророк Мухаммад и его первые последователи ещё на заре ислама выработали специальный хадис. Смысл его в том, что если вас будут призывать присягать двум халифам сразу, то убейте одного из них. Очень простое средство, чтобы избежать раскола. И очевидно, что появление халифата ДАИШ согласно этому хадису представляет собой прямой вызов не только власти, но и жизни саудовских королей.
В этом контексте весьма показательна роль Катара. На многих сайтах сторонников политического ислама весьма прозрачно описывается следующий сценарий борьбы за халифат. В ходе неё саудовские короли как лицемеры-мунафики вполне закономерно будут свергнуты и отстранены от контроля за Двумя Святынями. Но халиф ДАИШ – военный преступник, который никогда не будет признан большинством уммы. Он должен выполнить всю «грязную» работу по созданию истинного халифата, а затем уйти со сцены. И кто же тогда станет настоящим халифом?
Здесь взоры ряда радикалов политического ислама часто обращаются именно на катарского эмира. С одной стороны, он единственный ваххабитский правитель, кроме саудовцев, и поэтому он – за «чистый ислам» и его не обвинишь в такфире. С другой стороны, он в отличие от саудовцев – не лицемер, поскольку Катар реально поддерживал борьбу движений политического ислама за шариат (и за халифат).
И тогда перед эмирами Катара открывается, согласимся, очень соблазнительная перспектива. Воспользоваться борьбой халифатистов (консолидированных не без их поддержки) и заменить (на первых порах хотя бы морально) саудовских королей на посту квази-халифа – Хранителя Двух Святынь, а то и полноценного халифа всей суннитской уммы.
В итоге в этом контексте ревизионизм Катара получает не только и не столько политическое, но и самое серьёзное догматическое измерение, он тесно связан с борьбой политического ислама за изменение статус-кво в суннитской умме в XXI веке. Сейчас саудовцы при поддержке Трампа пытаются это пресечь. Но даже если это им и удастся, то их обвинения в лицемерии и такфире на этом не закончатся, и ваххабитский Катар в любом случае останется догматической альтернативой саудовцам и в будущем.
