Если история должна решать политические задачи, тогда не может быть и речи о том, чтобы у историка не было изначальной концепции. Естественно, желательно, чтобы эта концепция оказалась на «правильной», «светлой» стороне истории и политики, а как же иначе? Большие пласты исторического знания стираются из социальной памяти. И по сути, целые истории отдельных стран и народов, которые находятся сейчас на «неправильной» стороне для того или иного взгляда из-за баррикад, вычёркиваются в полной своей совокупности и становятся прямой целью для «культуры отмены», пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
В контексте текущей геополитической борьбы немалое место занимает столкновение ценностей и идеологий. И потому нередко полем для современной политической полемики становится и история. Исторические аргументы используются сторонами конфликта для подкрепления своих позиций. Политика исторической памяти заняла важнейшее место в формировании современной национальной и иной идентичности по обе стороны баррикад. Более того, история уже практически открыто делится на «правильную» и «неправильную». Фразы «на светлой стороне истории» и «на тёмной её стороне» вошли в широкий обиход и воспринимаются многими как данность.
Соответственно этому нарративу, те, кто находится «на тёмной стороне», должны задуматься об этом и поскорее перейти на сторону света. Причём не только в политическом смысле, но и по отношению к истории. Соответственно, та история, которая предстаёт «неправильной» (повторю, по обе стороны баррикад), должна быть вычеркнута из массива современного знания и информационного поля. И потому отринута и забыта. В этом же контексте есть большой соблазн и для формирования нового универсалистского канона истории, единственно правильного и очищенного от «тёмных» сторон. Этот канон, вернее противоположные друг другу его версии, стороны текущего конфликта и предлагают «городу и миру», всем остальным, кто готов их слушать, для восприятия и воспроизведения.
Такие тенденции формируют и закрепляют релятивистский подход к истории.
На фоне этих тенденций было бы немаловажно вспомнить о методологических принципах и подходах в исторической науке. Традиционное ремесло историка в рамках позитивистской парадигмы состояло в поиске новых архивных документов, их последующем анализе и исторической критике и интерпретации. Когда историк шёл в архив, он не знал, какие точно документы он там обнаружит и как они повлияют на его анализ и на его концептуальное восприятие тех или иных событий. Возможно, что вновь найденные и изученные документы подтвердят его изначальное восприятие, но не менее часто бывало и совсем наоборот, когда новые архивные источники полностью меняли предыдущие представления.
С этой точки зрения позитивистская традиция в истории делала нецелесообразным, и даже, говоря профессионально, неправильным, наличие у историка каких бы то ни было первоначальных концепций до начала работы с массивом архивных источников. Тем самым история как наука и как научное ремесло принципиально отличается от, скажем, той же политологии. Где ключевым инструментом анализа является выдвижение исходной гипотезы, базирующейся на той или иной теории, которую разделяет автор. И затем проверка и верификация этой гипотезы в ходе исследования. Согласимся, что это совсем другой подход к делу.
И я хорошо помню ситуацию начала девяностых годов, когда в бывшем Советском Союзе началось освоение западной политической науки, её текстов и методов. Для многих постсоветских профессиональных историков, которые решили обратиться к политическому анализу в новых жизненных условиях, это стало просто шоком. Они не понимали, как в принципе возможно подходить к исследованию с заранее установленной концепцией и гипотезой. Для них это было очень близко по сути к подгонке фактов под концепцию, и потому не могло быть названо в строгом смысле слова наукой.
Да, постсоветские историки хорошо помнили господство марксистской идеологии в предыдущей эпохе, но в позднесоветских реалиях все понимали, что марксизм был отнюдь не диктатом, а лишь внешней ширмой, которая отнюдь не мешала позитивистскому анализу источников в большинстве случаев.
Базовый тезис позитивистской исторической методологии – что в основе знания лежит источник, а не гипотеза, – к слову говоря, противоречит ставшему широко известным подходу Карла Поппера к проблеме верификации научного знания в социальных науках. Согласно Попперу, как мы знаем, любая валидная теория должна быть опровергаема. И если теорию или гипотезу нельзя опровергнуть в ходе проверки, то она не научна. Для позитивистского историка, честно говоря, такой подход странен. Ведь если в основе исследования лежит источник, а не гипотеза, то тогда для историка источник и является истиной, если угодно абсолютной. Истиной, которая отнюдь не требует опровержения в попперовском смысле для своей верификации. Источник – он или есть, или нет. Естественно, любой источник следует анализировать в рамках широкого контекста, в котором он был создан, определять цели и задачи его создания. Фейки и пропаганда – это, к слову, изобретение отнюдь не только новейшего времени, их много было и раньше. Но это, повторим, совсем другой тип работы.
И такой позитивистский подход сейчас сталкивается с задачами политической целесообразности. Вполне очевидно, что для них он уже неприменим. Если история должна решать политические задачи, тогда не может быть и речи о том, чтобы у историка не было изначальной концепции. Естественно, желательно, чтобы эта концепция оказалась на «правильной», «светлой» стороне истории и политики, а как же иначе? Но, как видим, это полностью меняет базовый подход к профессиональному ремеслу историка. Но это ещё полдела. Важнее то, что большие пласты исторического знания стираются из социальной памяти. И по сути, целые истории отдельных стран и народов, которые находятся сейчас на «неправильной» стороне для того или иного взгляда из-за баррикад, вычёркиваются в полной своей совокупности и становятся прямой целью для «культуры отмены». Таким образом, и здесь мы видим борьбу универсалистского и национального, уже не только в сфере идентичности и паттернов поведения, но и применительно к истории. И в рамках формирующегося универсалистского канона правил национальные исторические идентичности могут стать жертвой.
