Похороны британской королевы Елизаветы II знаменуют собой «прощание с XX веком». Эта фраза стала расхожей в многочисленных комментариях и статьях, посвящённых её смерти. Понятно, что на дворе 22-й год уже следующего, XXI столетия. Но календарная хронология не всегда соответствует политической. О нелинейности смены эпох пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.

Осмысление разницы между обычным и политическим временем связано главным образом с именем историка Эрика Хобсбаума. Благодаря его трудам уже прочно вошли в научный и медийный обиход такие термины, как «долгий XIX век» (1789–1914) (long 19thcentury) и противостоящий ему «короткий XX век» (1914–1991) (short 20thcentury). Впрочем, о «долгих» и «коротких» политических столетиях писали и до Хобсбаума, о «долгом XVI веке», например, говорил Фернан Бродель. Были и другие претенденты на звание первооткрывателя этих терминов.

Но имя здесь не так важно. Применительно к XX веку Эрик Хобсбаум закрепил то, о чём многие думали и сами. Что это политическое столетие действительно закончилось в 1991 году с распадом Советского Союза и мировой социалистической системы. После чего началась совсем уже другая эпоха. С совсем другими правилами или, по крайней мере, попыткой их построить. Таким образом, метафора «короткого XX века» достаточно точно и ёмко отражала мировую политическую реальность. И отнюдь не была надуманной.

Но если XX век закончился в 1991 году, то тогда почему его хоронят только сейчас, вместе с королевой? Что это – просто дань памяти женщине, имя и образ которой были знакомы всему миру на протяжении семи десятилетий и с уходом которой, как бы мы ни относились к монархии и Британии, из нашего подсознания исчезла практически вечная константа? Ведь ясно, что в масштабе жизни отдельного человека семьдесят лет – это практически вечность. Или же дело в другом? В чём-то более значимом? И тогда, возможно,не будет казаться преувеличением утверждение, что в этом мире было целых два XX века. Один – век Хобсбаума, а другой – век Елизаветы.

Правила и ценности
Если бы не было Горбачёва
Олег Барабанов
Вне зависимости от тональности оценок – дела и слова Горбачёва всем известны: старшим поколениям – по их личной памяти, «поколению ЕГЭ» – по вопросам из ЕГЭ. И потому для историка возникает соблазн не делать очередной текст про Горбачёва, каких уже много вышло в эти дни, а порассуждать о развилках истории: что было бы «с Родиной и с нами», если бы не было Горбачёва. Об истории в сослагательном наклонении пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
Мнения участников


Понятно, что королева – только символ. Но годы её правления, 1952–2022, знаменуют собой в какой-то степени действительно цельную эпоху. Квинтэссенция «короткого XX века» Хобсбаума – это всё-таки две мировые войны. Само название его книги «Эпоха крайностей» (The Age of Extremes) говорит об этом. В этих войнах – вся суть его политического столетия. Всё, что было после них, лишь эпилог к завершению этого «века крайностей». И с этой точки зрения послевоенный XX век в корне отличается от своей первой половины. Его начало символически совпало с восхождением на трон Елизаветы.

Для нас в России точку отсчёта этого послевоенного XX века, впрочем, логичнее сдвинуть на год. Не 1952-й, а 1953 год, год смерти Сталина, действительно безвозвратно изменил весь образ жизни в СССР. Не знаю, все ли согласятся с этим, но порой возникает ощущение, что Советский Союз при Сталине и Советский Союз после него – это две абсолютно разных страны. Другие люди (хотя и в одной и той же телесной оболочке), другие взгляды, другой стиль. Другая цена жизни, если уж на то пошло.

В свою очередь, 1991 год также имеет абсолютно разное значение для жителей России и для остального мира. Для человека и общества на Западе между 1990 и 1992 годами в жизни абсолютно ничего не изменилось. Произошло лишь далёкое геополитическое событие, которое напрямую их не коснулось. Поэтому для общественного мнения на Западе нет никакой реальной цезуры, линии прерывания жизни в 1991 году. Для него окончание «короткого XX века» именно в этом году воспринимается лишь как интеллектуальное упражнение историка, очередная «игра в бисер», чего в общественных науках очень много. И потому в этом контексте «продление» XX века до дня смерти королевы там воспринимается вполне естественно. И вся её эпоха предстаёт единой и цельной.

Для многих жителей постсоциалистических стран 1991 год – это вступление на путь свободы и независимости, пусть трудный, но желанный новый путь. Для них этот год, несомненно, значим. И совсем по-другому он значим для России. Для старшего и среднего поколений россиян этот год вспоминается как время крайне резкого обнищания и бедности, время полной утраты социальной защищённости и потери практически всех жизненных ориентиров. Не для всех, не спорю. Для кого-то в России 1991 год стал началом столь же резкого обогащения и появления чувства бесконтрольной власти – над обществом и над миром.

Но в любом случае 1991 год – это реальная граница двух эпох в России. И потому «XX век Елизаветы» для нас не может восприниматься цельным, он чётко делится надвое. Если у читателей есть вкус к интеллектуальным упражнениям, то можно подумать над названием этой тридцатилетней эпохи (1991–2022), годы начала и завершения которой для нас вполне очевидны. Например, «короткий XXI век» или «короткий постдвадцатый», или «долгое межвековье», или ещё что-нибудь. Но дело не в словах, а в нашей памяти о цельности этой эпохи, которая практически полностью, кроме самых молодых поколений, была частью нашей собственной жизни.

Сейчас эта эпоха уходит в прошлое, с её привычками и традициями. Но окончательно ли мы попрощались с XX веком? Можно ли повернуть время вспять? Для историка ведь нет ничего невозможного. Начали появляться рассуждения о том, что сейчас Россия вернулась назад в XX век, в тот самый «век крайностей» Хобсбаума, и находится лишь в самом его начале. Поэтому всё диалектично.

Не забудем, впрочем и то, что тот же Эрик Хобсбаум одну из своих работ посвятил «изобретению традиции» (invention of tradition). В этой книге он рассуждает о том, что те традиции, те устои, которые мы порой ностальгически вспоминаем как константу золотого века прошлого, «когда деревья были большими», и которые составляют основу консерватизма и традиционализма как в поведении, так и в ценностях и в политике, отнюдь не являются «традиционными». Они по большей части были придуманы, изобретены уже постфактум, в рамках модернистской или постмодернистской реконструкции прошлого – и в определённых политических целях. Подобный тотальный негативизм вполне понятен у историка марксистских взглядов, каким был Хобсбаум. Он крайне критично относился к мейнстримным идеологиям современной политики. Вполне возможно, что такой его подход – это преувеличение. Но сейчас, вспоминая с грустью о традициях XX века в связи со смертью Елизаветы, не забудем и о том, что их тоже кто-нибудь мог искусственно изобрести.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.