Визит президента России в Пекин – это очень хороший повод поговорить о расширении китайско-российского сотрудничества в регионе Центральной Евразии и препятствиях, которые для этого необходимо преодолеть. Эти препятствия имеют преимущественно субъективную природу.
На уровне восприятия значительной частью российских элит и общественного мнения ответ на вопрос об активном вовлечении в региональные дела внешних игроков пока не очевиден. Существуют устоявшиеся представления о том, что в силу неких исторических причин Россия должна нести эксклюзивную ответственность за региональную безопасность. Играет свою роль и известная настороженность по поводу того, что в отличие от США, присутствие которых в регионе носит фрагментарный характер, китайское вовлечение будет иметь системную природу.
Хорошо, что эти опасения не стали препятствием к достижению в мае 2015 года исторического китайско-российского соглашения о сопряжении евразийской интеграции и инициативы Шёлкового пути. Однако их сохранение в общественном сознании делает целесообразным осторожный подход к выстраиванию двусторонних отношений Пекина с центральноазиатскими столицами.
Читайте также: Беспокойное соседство: Россия и Китай в Центральной Азии
Играет свою роль и фактор традиционной настороженности широких слоев населения стран региона в отношении якобы возможной «китайской экспансии». Не так давно мы были свидетелями антикитайских волнений в Казахстане. Эти волнения были спровоцированы поправками в Земельный кодекс, допускающими продажу через аукционы 1,7 миллионов гектаров земли сельскохозяйственного назначения.
Также нельзя забывать и об известной сдержанности Китая в части активного вовлечения во внутренние дела своих соседей и формирования постоянных институтов сотрудничества в сфере безопасности. Став одной из сверхдержав, Китай унаследовал признаки внешней политики развивающейся и постоянно оберегающей свой суверенитет страны. Среди основных принципов этой политики – неучастие в союзах и невмешательство во внутренние дела других государств. И то и другое отражает образ мышления молодой державы, которая недавно добилась полной независимости и не готова ограничивать суверенитет даже для обеспечения собственной безопасности и мира в соседних регионах.
Между тем новому суверенному Китаю уже 67 лет – возраст вполне солидный. А экономические возможности страны позволяют наращивать масштабы ответственности за происходящее вокруг. Весьма консервативная китайская внешняя политика всё ещё зиждется на уверенности в том, что экономическое развитие может решить все проблемы. Возможно, что этот рецепт может оказаться правильным для региона Центральной Азии. Но тогда китайский вклад должен уже сейчас состоять в усиленном создании рабочих мест для праздношатающейся молодёжи в Душанбе или Бишкеке. Пока же китайская инициатива Экономического пояса Шёлкового пути не получила видимого развития. В дальней перспективе Китаю будет, скорее всего, необходимо критически переоценить сдержанный подход.
Читайте также: Россия – Китай: асимметрия или гармонизация отношений?
Сейчас Китай оказывает ограниченную военную помощь – в виде вооружений и амуниции – бедствующим военным Таджикистана и Киргизстана. Но неизвестно, будет ли достаточно этой помощи для того, чтобы эффективно ответить на террористические угрозы извне или, потенциально, изнутри. Что будет делать Китай, если в целом ряде стран Центральной Азии начнутся серьёзные внутренние потрясения, и насколько Россия может быть уверена в том, что её военные не окажутся там в одиночестве?
Россия при активном содействии Узбекистана уже один раз остановила гражданскую войну в Таджикистане. Мало у кого из серьёзных аналитиков есть сомнения, что протяжённость российско-казахстанской границы, не говоря уже о её близости к индустриальной базе на Урале и тревожным районам Северного Кавказа, может оставить Москву безучастной к борьбе центральноазиатских силовиков с угрозами радикализма.
В вероятных кризисных обстоятельствах Китаю весьма возможно будет необходимо более активно сотрудничать с Россией, которая, конечно, останется главным провайдером «жёсткой» безопасности в регионе. Гибкие формы вмешательства – дипломатическая поддержка и усилия по экономическому оздоровлению будут в таких обстоятельствах крайне востребованы.
Важно также и то, насколько сам по себе факт активного экономического присутствия в регионе может повлиять на готовность Китая к более активному вовлечению, в случае если кризис возникнет. При этом сейчас накопленные с 2001 года китайские инвестиции в Казахстане составляют, по данным местного Центрального банка, порядка 13 млрд долларов (что в 4 раза меньше, чем инвестиции Нидерландов – 64 млрд долларов, и в 2 раза меньше, чем из США с их 23 млрд долларов). В Таджикистане за период 2001–2012 годов накопленные ПИИ составили 395,6 млн долларов, причём главным инвестором стал Китай. В Киргизию в 2001–2012 годах ПИИ приходили также преимущественно из Китая (накопленные за этот период – 299 млн долларов), а также из России (161 млн долларов). Важно, насколько эти сравнительно солидные вложения смогут стать гарантией того, что Китай не останется равнодушным к развитию ситуации внутри принимающих стран. В Ливию (до обрушения страны в 2011 году) Китай инвестировал около 19 млрд долларов и относительно легко забыл про многомиллиардные потери.
Сейчас доминирующей является точка зрения, что ни Россия, ни Китай в одинаковой степени не рассматривают военно-политический союз в качестве цели своего сближения. Все официальные заявления и оценки влиятельных близких к правительству экспертов сходятся на том, что обе стороны удовлетворены существующим форматом отношений и не заинтересованы в его углублении или большей формализации. Прямо о необходимости союзничества заявляют редкие в Китае и ещё более немногочисленные в России, исследователи, находящиеся на явной периферии дискуссии. Ещё более сдержанны в оценках вероятности формального союза двух держав внешние наблюдатели.
Читайте также: Поворот на Восток только начинается
Тем более, что такая логика поведения Москвы и Пекина вполне вписывается в рамки уже устоявшейся в международном научном дискурсе идеи о неспособности великих держав в современных условиях к формированию постоянных коалиций для сдерживания государства, стремящегося к доминированию. Особенно в том случае, если это государство является «морской» сверхдержавой, а его потенциальные балансиры «сухопутными», как, например, отмечают в своём блестящем исследовании 2010 года Джек Леви и Вильям Томпсон. Объясняется это тем, что «морская» держава в любом случае является для своих «сухопутных» партнёров внерегиональным игроком, не присутствует на их периферии непосредственно и, таким образом, заслуживает меньшего внимания, чем «сухопутные» вызовы.
Отметим, однако, что применимость этого тезиса к современной ситуации ограничена тем, что США весьма активно присутствуют в непосредственной близости от границ и важных объектов России и Китая. Это делает США в определённой степени уже именно региональной сверхдержавой и может актуализировать вопрос о необходимости их балансировать со стороны региональных игроков. При этом США, как и Европа, не несут рисков и издержек, связанных с непосредственным нахождением в проблемном регионе. Это, последнее, также может делать их поведение менее ответственным.
Большое сдерживающее значение имеет то, что в современных обстоятельствах любой союз между великим державами без участия США будет неизбежно иметь антиамериканский характер. Это в свою очередь вызовет жёсткую реакцию со стороны Вашингтона и его союзников, что весьма вероятно может привести к разбалансировке, если не разрушению всей глобальной экономической системы, выгодополучателем которой являются как Китай, так и, хотя и в несоизмеримо меньшей мере, Россия. Последняя также сдержанно относится к перспективе размещения своего колоссального ракетно-ядерного потенциала за плечами КНР, политика которой в Юго-Восточной и Восточной Азии становится всё более уверенной.
Одновременно с этим стороны за последние годы сделали очень много для того, чтобы устранить даже незначительные объективные факторы, которые могли бы привести к возникновению конкуренции между ними. Это позволяет лидерам в Москве и Пекине уверенно заявлять о том, что двустороннее взаимодействие приняло «новую форму отношений между великими державами», как это определяется в рамках китайского внешнеполитического понятийного аппарата. Важным представляется то, что это беспрецедентное сближение происходит к тому же в принципиально новом внутреннем контексте для обеих держав по сравнению с периодом после Второй мировой войны.
Читайте Валдайскую записку №47: Поворот России на Восток, поворот Китая на Запад: взаимодействие и конфликты на Шёлковом пути
Однако более важным фактором, который, как представляется, нельзя игнорировать, являются структурные изменения в широком, глобальном масштабе. Тем более что в последние годы эти изменения приобретают уже институционализированный характер. Возникают по инициативе США новые коалиции для управления глобальной экономикой, которые бросают прямой вызов как уже существующим институтам, так и другим крупным игрокам. В случае своей реализации на практике такие начинания, как Транстихоокеанское торговое партнёрство (ТТП), приведут к тому, что в АТР возникнет «матрица» из мер тарифного и нетарифного регулирования торговли и хозяйственной деятельности вообще, а также многосторонних договорённостей участвующих стран с учётом особенностей их двусторонних уже действующих соглашений.
При этом есть все основания считать, что даже в случае трудностей с ратификацией соглашения (прежде всего в конгрессе США) его положения будут реализованы странами-подписантами в той или иной форме. Связано это, по мнению российского эксперта Игоря Макарова, с колоссальным объёмом усилий, которые были потрачены на проработку документа и согласование интересов участников, а также с очевидным запросом на предлагаемую соглашением систему отношений со стороны ведущих экономик региона (кроме Китая). Обсуждаются и возможности создания в Западном полушарии Трансатлантического торгового и инвестиционного партнёрства, которое объединит экономики США, Евросоюза и ещё ряда стран.
Можно предположить, что масштаб этих изменений окажется настолько серьёзным, что поставит под сомнение саму возможность сохранения полицентричной структуры международной системы. Системы, которая, казалось бы, начала оформляться после завершения холодной войны и в которую Китай пытается себя встроить. В результате попытки Китая стать важным и уважаемым участником сложившейся за последнюю четверть века системы международного управления могут оказаться в значительной степени безуспешными. Китай не закрывает для себя возможностей для начала переговоров с основателями ТТП, если оно состоится. Для России, с другой стороны, новые партнёрства представляют гораздо меньший вызов в силу структуры её экспорта и скромных масштабов интеграции в международные производственные цепочки. Однако и ей придётся учитывать новые реалии, если они состоятся, в своей внешнеэкономической политике.
Повторим, традиционно аргументация за и против гипотетического союза России и Китая строится на основе предположения, что он должен быть направлен на балансирование США как угрожающего интересам обеих держав гегемона. Однако из внимания упускается вероятность формирования более близких к союзническим отношений по принципу не «против», а «за» – на основе совместного решения одинаково важных задач. Либо для того, чтобы закрепить некий, устраивающий обе стороны, порядок в двусторонних отношениях.
Автор благодарит за помощь в подготовке статьи научных сотрудников ЦКЕМИ НИУ ВШЭ Дмитрия Новикова, Анастасию Пятачкову, Андрея Скрибу и Илью Степанова. Я также признателен за советы Дмитрию Суслову, программному директору фонда «Валдай», и старшим научным сотрудникам НИУ ВШЭ Василию Кашину и Игорю Макарову.
