Сегодня в мире нет ни одной державы, которая могла бы продемонстрировать революционное поведение и располагала бы возможностями для этого. Но, как бы тривиально это ни прозвучало, главной угрозой миру является устоявшаяся привычка к миру. Как сделать возможными политические изменения существующего международного порядка, избежав развития ситуации по революционному пути, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба, по итогам третьей сессии XVII Ежегодного заседания Международного дискуссионного клуба «Валдай».
В действительности любая дискуссия о международном управлении – это всегда обсуждение вопроса о том, как сделать возможными политические изменения существующего международного порядка, избежав развития ситуации по революционному пути. Кризис в международной политике – главный повод ставить такой вопрос на повестку дня – становится результатом перераспределения сил. Сейчас такое масштабное перераспределение происходит от Запада к Востоку, лидером которого выступает Китай. И это совершенно неважно, что остальные азиатские страны не являются союзниками или сателлитами Поднебесной. За исключением Японии, прочно инкорпорированной в западное сообщество, средние и малые азиатские страны также являются частью восточного полюса силы. Именно поэтому они не спешат поддержать США в их борьбе против Пекина. Об этом, в частности, говорили участники ежегодной конференции клуба «Валдай» в ходе международно-политической сессии, которая была посвящена нарастающему китайско-американскому конфликту.
Феномены революционного или ревизионистского поведения возникли в рамках системы международных отношений, которую мы называем Вестфальской. Эта система стала первой убедительной попыткой добиться относительно продолжительного мира через создание правил поведения – порядка, которому в общих чертах согласились подчиниться все. Умозрительный идеальный порядок – это тот, который в равной степени не устраивает всех участников. Однако, если одни полностью довольны существующим положением вещей, а другие – практически полностью им не удовлетворены, порядок не может продолжаться долго. Первым наиболее ярким примером революционного поведения была внешняя политика Франции в конце XVIII – начале XIX века. Эта политика закончилась военной катастрофой и успешной интеграцией страны в сообщество победителей на Венском конгрессе 1815 года и по его следам. Другой пример – это действия Германии, которая дважды за XX век – в 1914 и 1939 годах – бросала вызов международном порядку, потерпев поражение оба раза. До определённого этапа революционную внешнюю политику проводила Советская Россия и СССР, в 1975 году окончательно перешедший в оборону постоянного статуса.
Наиболее яркий пример – это Индия: образец ревизионистской державы, оппортунистически стремящейся пользоваться выгодами, которые возникают в условиях китайско-американского конфликта. Если на более раннем этапе своей новейшей истории Индия проводила политику самостоятельного центра силы и воспринималась в качестве такового как один из лидеров Движения неприсоединения, то сейчас её внешнеполитические позиции являются частью контекста борьбы Вашингтона и Пекина. И вряд ли мы можем объяснить такую трансформацию лишь колоссальным могуществом этих центров силы – в период холодной войны СССР и США были не менее велики в своих возможностях, но это не мешало Индии быть в своих внешнеполитических решениях частью собственной стратегии, а не производной от конфликтующих стратегий других великих держав. Возможно, что причина в достаточно националистическом внутреннем курсе индийского правительства. Государство, в основе развития которого находится национализм, по определению не может выступать самостоятельным центром, к которому притягиваются малые и средние державы. В этом отношении сложно обнаружить принципиальную разницу между Индией и гораздо меньшей по размеру Индонезией, которая при этом является крупнейшей страной АСЕАН. Официальная политика этой страны – так же, как и индийская, – ориентирована на то, чтобы не делать выбора между США и Китаем. И так же, как и индийская, она не преследует полностью самостоятельных целей, не основана на уникальном видении собственной роли в мировых делах. В рамках международной политики, где главный процесс – это борьба Пекина и Вашингтона, внешняя политика Индонезии достаточно долго ещё будет представлять собой оппортунистическое использование ресурсов обоих конфликтующих противников. Это делает политику Индонезии, как и всей группы АСЕАН, достаточно легко прогнозируемой в новых международных условиях.
Россия, при всей её колоссальной значимости для международной безопасности, пока не спешит с выдвижением оригинальной концепции международного порядка. В значительной степени это объясняется опытом XX века, когда Россия, как и США, была одним из двух центров силы, конкурирующих между собой в игре, ставкой в которой было будущее всего человечества. Такая политика была крайне затратной и до крайности ослабила возможности России даже в части защиты собственных базовых ценностей и интересов. Отчасти она привела к крушению СССР, не способного более обеспечивать выживание и развитие собственно российского государства.
И неудивительно, что сейчас в российской дискуссии серьёзно представлены, часто почти доминируют представления о том, что страна должна как раз избавляться от излишней геостратегической нагрузки.
Тем более что военные возможности Москвы достаточны для обеспечения собственной безопасности без опоры на союзников и непосредственного физического контроля своего периметра. Однако присутствие России среди пяти наиболее важных держав международной политики – постоянных членов Совета безопасности ООН – и её прочные отношения с Китаем ведут к тому, что оппортунизм, становящийся сейчас всеобщим, отсутствует в российской внешней политике.
США также завершили период революционного поведения, наиболее ярким проявлением которого после конца холодной войны была попытка экспорта демократий, в том числе и военным путём. Избрание несколько лет назад президентом Дональда Трампа под лозунгом «Америка превыше всего» стало решительным отказом американского общества от революционной внешней политики. Вряд ли демократическая администрация сможет вернуться к линии 1991–2008 годов, которая практически привела к краху американского мирового могущества.
Другие участники международной политики, даже если они, как европейцы, располагают современными военными возможностями, могут даже не рассматриваться в качестве кандидатов на роль глобальных возмутителей спокойствия.
В этих условиях мы, видимо, должны критически пересмотреть один из важнейших теоретических постулатов международной политики, сформулированный Генри Киссинджером ещё в 1956 году. Революционное (или ревизионистское) поведение держав является, конечно, продуктом международной системы. Однако те условия, которые мы будем наблюдать в ближайшие годы или десятилетия не поддерживают радикализм или чёткость в определении своих целей и стратегий даже для великих держав.
В чём же тогда состоит главная угроза? Отсутствие опасности того, что одно из наиболее значимых в военном отношении государств начнёт использовать свои возможности, чтобы завоевать место под солнцем, лишает всякого смысла поиск «политического изменения». Мы можем сколько угодно соглашаться с британским историком Эдвардом Карром в том, что неспособность лидеров признать наступление нового является наиболее важной причиной конфликта. Но в условиях всеобщей относительной удовлетворённости эта неспособность является объективной – никто не ставит перед державами постоянного статуса вопрос о том, что альтернативой изменениям является война.
В практическом плане наиболее угрожающей является, как бы тривиально это ни прозвучало, устоявшаяся «привычка к миру». Все великие державы уверены в том, что интересы равных им в спорных вопросах не имеют жизненного характера. США не будут втягиваться в ядерный конфликт из-за «пригорода Санкт-Петербурга», как определил члена НАТО Эстонию один американский политик. Они же вряд ли решатся на полномасштабный военный конфликт с Китаем, даже если Пекин всё-таки решится на военное урегулирование тайваньской проблемы. Россия уже показала, что не пойдёт на конфликт с НАТО из-за Украины и – более того – обладает возможностями ликвидировать преимущество Запада, полученное после переворота 2014 года в Киеве.
Однако, как это подтвердила дискуссия в ходе конференции клуба «Валдай», в таких условиях у великих держав всегда существует опасность недостаточного учёта пусть даже и сиюминутных обстоятельств, которые могут потребовать реакции, намного превосходящей ожидаемую и желательную с точки зрения сохранения мира на планете.
В 1914 году великие державы начали между собой войну, приведшую к краху всего международного порядка, находясь в состоянии уверенности, что контролируемый вооружённый конфликт может стать основой долгого прочного мира. Сейчас такой уверенности, конечно, нет, и в этом принципиальное отличие. Но не менее опасной может быть надежда на то, что вооружённый конфликт невозможен в принципе.
