Мы живём на руинах двух империй – Российского государства и СССР. Нам досталось в наследство как опора нашей коллективной идентичности неуступчивое стремление к сохранению суверенности и статуса великой державы, пишет Алексей Миллер, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, научный руководитель Центра изучения культурной памяти и символической политики.
2 ноября исполняется триста лет с того дня, когда Пётр I провозгласил себя императором, а Россию – империей. В те же годы в русский язык вошло и начало в нём свои многообразные приключения понятие «нация». В петровское время слово «нация» является почти синонимом империи – как обозначение суверенной политии. В этом смысле никакого напряжения между этими понятиями тогда не было. В первом русском неофициальном сочинении по вопросам международного права, опубликованном вице-канцлером Петром Павловичем Шафировым в 1717 году, термин «нация» не использовался. Однако определение «политичные народы», которым пользуется Шафиров, в английском переводе его книги, появившемся в 1722 году, передано как civilized nations .
Но этим значением понятие нация не исчерпывалось, и можно сказать, что в последующие триста лет понятия «империя» и «нация» находились в очень сложных отношениях и использовались для рассуждения о нескольких важных для России темах, во многом остающихся актуальными и сегодня.
Прежде всего это тема отношений России и Европы. Число авторов, рассуждавших о значении «окна, прорубленного Петром в Европу», исчисляется тысячами.
В Европе петровская Россия рассматривалась как «варвар у ворот» или как «подмастерье». Российские элиты легко соглашались со статусом ученика, пока не поняли, что их в этом статусе собираются держать вечно, вечно сохраняя за собой статус «наставника». После чего стали с интересом прислушиваться к рассуждениям о «закате Европы». Вопрос о месте России как части Европы или как соседа Европы по-разному решался и славянофилами, и Уваровым, и западниками XIX века. Сегодня этот вопрос снова актуален, но в условиях, когда Европа уже имеет совсем другую значимость в мировых делах по сравнению с эпохой Петра I. Роль «ученика» решительно отброшена, как и надежда на членство в коллективном Западе. Выясняем содержание отношений соседства.
Другая ключевая тема, сохраняющая актуальность с петровских времён, это тема политических свобод. В XVIII веке нация обозначала дворянскую корпорацию, и речь шла о правах этой корпорации в её отношениях с монархией. После Французской революции, переосмыслившей нацию как третье сословие и единственный источник легитимной власти, Россия долго, драматично и с ограниченным успехом выясняла – и продолжает выяснять, – как может быть организовано политическое представительство и участие.
Тесно связана с вопросом о нации была тема раскола между элитами и народом, усугублённая Петром, побрившим бояр и дворян. Здесь тоже было много мифологии, потому что попытки представить это обстоятельство как уникальную черту русской истории игнорировали тот факт, что у соседей, например у польского и венгерского дворянства, идентичность была построена на культурном и даже расовом отчуждении от крестьянства, которому предстояло стать частью нации только в воображении XIX века.
Со временем, во второй половине XIX века, эта тема трансформировалась в «роковой треугольник», в котором интеллигенция считала, что государство мешает ей просветить, возглавить и повести к счастью народ, а государство полагало, что интеллигенция пытается отравить его гармоничные отношения с народом. Прежняя интеллигенция и прежнее государство давно стали добычей истории. Но старая беда неумения ценить государство как цивилизующую рамку социальной жизни по-прежнему с нами.
Сегодня мы живём на руинах двух империй – Российского государства и СССР. Нам досталось в наследство как опора нашей коллективной идентичности неуступчивое стремление к сохранению суверенности и статуса великой державы. От советского имперского эксперимента нам досталась в наследство институционализация и территориализация этничности в виде автономных республик, что предопределяет невозможность построения в России нации-государства. И предполагает необходимость творческого трансформации имперского наследия при выработке будущих форм политического бытия нашей страны.
