«Двадцатка» как площадка для встреч. И ничего больше?

Внимание мирового общественного мнения приковано сейчас к саммиту «Большой двадцатки» в Осаке. Но при этом наблюдается весьма показательная закономерность. Если посмотреть прессу, посвящённую этому событию, комментарии экспертов и политиков, то подавляющее большинство материалов посвящено двусторонним встречам на полях «двадцатки»: состоится ли та или иная встреча лидеров, а если да, то приведёт ли она к каким-либо результатам? При этом повестка дня самой «двадцатки», вопросы, обсуждаемые на её пленарных заседаниях, отходят на второй план. Более того, далеко не все эксперты могут сказать, чему именно посвящено мероприятие в этом году. В прошлом году на подобном саммите было то же самое. Да и в позапрошлом тоже, пишет Олег Барабанов, программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».

В итоге наблюдается новая тенденция в эволюции этого формата. «Большая двадцатка» становится важной в первую очередь как площадка, на которой лидеры государств с различными подходами к мировой политике и экономике могут встретиться и поговорить друг с другом. Хотя бы потому, что в этот момент они физически находятся в одном отеле или в одном конференц-центре. «Двадцатка» даёт действительно удобную возможность для проведения подобных встреч. В то время как организация отдельных двусторонних саммитов бывает по политическим и иным причинам часто затруднена. Сам же по себе саммит «двадцатки» становится не более чем фоном и потому может восприниматься как всё большая и большая формальность.

При этом изначально формат саммитов «Большой двадцатки» планировался совсем по другой причине. Он стал ответом на усиливавшиеся обвинения насчёт того, что формат «Большой семёрки»/«восьмерки» не обладает справедливым географическим представительством. Что «семёрка» объединяет лишь развитые страны мира и потому не имеет моральных полномочий за счёт других решать единолично глобальные проблемы. В наиболее радикальных подходах такого рода «семёрку» называли не более чем инструментом неоколониализма со стороны ведущих держав.

«Двадцатка» в этом контексте замышлялась как принципиально иной формат. В неё вошли и представители всех регионов мира, и наиболее крупные экономики развивающихся стран. Тем самым «двадцатка» представляла собой гораздо более широкую и разноплановую палитру мнений и не была лишь голосом Запада, в отличие от «семёрки». При этом ограничение числа постоянных участников двадцатью делало этот формат управляемым с точки зрения повседневной работы и потому более эффективным – с точки зрения возможных результатов, чем ещё более широкие форматы. К тому же на саммиты часто приглашались представители и других заинтересованных стран и региональных интеграционных организаций. Тем самым принцип справедливого географического представительства применительно к «двадцатке» не вступал в противоречие с принципом эффективности повседневной работы.

Трансформация «двадцатки»: от глобального управления к двусторонним консультациям
Тимофей Бордачёв
Судьба «двадцатки» – это пример того, как сложно в современном мире создать любые более-менее формализованные формы международного, или глобального, управления. Несмотря на то, что проблемы всё чаще имеют действительно глобальный характер, их решение – во всё более нарастающей степени становится национальным. Государства выполняют свой долг перед собственными гражданами и как правило не принимают в расчёт интересы всего человечества.
Мнения

Начало проведения саммитов «двадцатки» в формате глав государств и правительств совпало с глобальным экономическим кризисом 2008–2009 годов. Поэтому изначально в мировом общественном мнении в отношении «двадцатки» были очень высокие ожидания. И действительно, в первые пару лет саммиты «двадцатки» проходили два раза в год и предметно рассматривали наиболее острые экономические, финансовые и торговые вопросы глобальной повестки дня. При этом в тот период можно было проследить достаточно большую преемственность в обсуждаемых вопросах от саммита к саммиту. Часто в фокусе «двадцатки» было и внимание к практическим результатам предыдущего саммита, анализ того, что реально было сделано за истекшие полгода. Это придавало работе «двадцатки» последовательность, что опять же повышало надежды на её эффективность.

Но с течением времени эта ситуация изменилась. Острота глобального кризиса спала (можно, впрочем, обсуждать, насколько значимой в этом была роль именно работы «двадцатки», но это другой вопрос). И с 2011 года саммиты проходят уже не два раза в год, а лишь один раз. С тех пор последовательность и преемственность работы Двадцатки от саммита к саммиту начала нарушаться. Обсуждение реального исполнения решений предыдущего саммита всё больше маргинализируется. Страны – хозяйки саммита каждый год предлагают свои вопросы, часто не связанные с тематикой предыдущего года. В последующий год новая страна-хозяйка предлагает опять-таки совсем иной круг вопросов.

В результате пленарные сессии «двадцатки» стали всё больше восприниматься в глобальном общественном мнении как своего рода одноразовые ток-шоу. В этом году обсуждаем диджитализацию, на следующий год – продовольственную безопасность, а про диджитализацию забываем.

К тому же из-за того, что на «двадцатке» действительно представлены страны с разными подходами к мировой политике и экономике, которые часто могут противоречить друг другу, то добиться консенсуса по реально острым и злободневным вопросам на «двадцатке» гораздо труднее, чем на более однородной «семёрке» (по крайней мере так было до эры Трампа). В результате, чтобы не нарушать консенсуса (а консенсус в медийном восприятии – это, пожалуй, главный критерий эффективности саммита для страны-хозяйки), то выносимые на повестку дня вопросы «двадцатки» стали носить всё более общий и абстрактный характер. В результате её рекомендации порой стали напоминать известную формулу «мы за всё хорошее и против всего плохого». А это и неэффективно содержательно, и медийно скучно. И как итог – внимание мирового общественного мнения, естественно, переместилось от пленарных заседаний «двадцатки» к двусторонним встречам на её полях. Фактор Трампа лишь добавил акцента этому смещению фокуса.

Итак, можно ли говорить, что итоги работы «Большой двадцатки» за 11 лет не оправдали изначальных ожиданий от этого формата? И эти ожидания были неоправданно завышенными? Можно ли говорить, что эта попытка реального расширения справедливого географического и социального представительства в практике глобального управления оказалась неэффективной и выхолостилась в ежегодную формальность? И если так, то возможно ли вообще эффективное глобальное управление в широком формате? На эти вопросы нет простых ответов. Но по крайней мере сегодня можно предположить, что «добавленная стоимость» «двадцатки» в мировой политике в первую очередь воспринимается как предоставление логистической площадки для острых двусторонних встреч.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.