Восточногерманское государство давно стало объектом истории. Какую роль ГДР играет в историческом сознании Федеративной Республики Германия и как германское общество относится к наследию исчезнувшего государства сегодня? Об этом пишет Маттиас Уль, доктор исторических наук, научный сотрудник Германского исторического института в Москве.
3 мая 1971 года Эрих Хонеккер был избран первым секретарём Центрального комитета Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). Его приход к власти был связан с многочисленными надеждами, поскольку провозглашённое им единство экономической и социальной политики обещало повышение уровня жизни в восточногерманском государстве. Так, программа жилищного строительства предусматривала строительство почти двух миллионов новых квартир к 1989 году. Кроме того, в 1976 году была введена сорокачасовая неделя, а чуть позже последовали оплачиваемый детский год для матерей, беспроцентные кредиты для молодых семейных пар и повышение пенсий. Увеличение социальных выплат, по расчётам Хонеккера, в итоге также должно было повысить производительность экономики. Однако, поскольку часть улучшенных социальных выплат финансировалась за счёт кредитов, экономические трудности ГДР становились всё более острыми и внешний долг резко вырос.
Поэтому в 1980-х годах правительство СЕПГ под руководством Хонеккера столкнулось с огромными политическими, экономическими и социальными проблемами. Давление, направленное на реформирование системы ГДР, усиливалось нарастанием гласности и перестройки в СССР под руководством генерального секретаря КПСС Михаила Горбачёва. Хонеккер, однако, ни в коем случае не хотел уступать этим усилиям по открытию общества и надеялся, что сможет оттеснить силы реформ, используя обширный аппарат репрессий. Однако осенью 1989 года, несмотря на все планы, не было проведено широкомасштабного развёртывания вооружённых сил и сил безопасности ГДР для уничтожения оппозиционных сил. Советский Союз, вероятно, сыграл решающую роль в этом решении, поскольку – в отличие от 1953 и 1961 годов – он отказался развернуть свои войска, дислоцированные в ГДР, для поддержки режима СЕПГ. Наконец, в понедельник, 9 октября 1989 года, в Лейпциге состоялась демонстрация с участием более 70 000 граждан ГДР, которая навсегда разрушила монополию СЕПГ на власть и привела к краху гнилого восточногерманского государства. После того как государственный и партийный аппарат СЕПГ продемонстрировал своё бессилие перед лицом стремительных политических и социальных изменений, остановить их было уже невозможно. В течение нескольких недель восточногерманское государство рухнуло как карточный домик. Когда 9 ноября 1989 года в Берлине наконец пала стена, стало ясно, что альтернативы прекращению существования ГДР и воссоединению Германии нет.
С тех пор восточногерманское государство окончательно стало объектом истории. В данной статье ставится вопрос о том, какую роль ГДР играет в историческом сознании Федеративной Республики Германия и как германское общество относится к наследию исчезнувшего государства сегодня.
Оценки ГДР и её роли в истории Германии по-прежнему сильно расходятся. До мирной революции в ГДР неоднократно цитировался тезис Германа Рудольфа о ГДР как о немецкой альтернативе. С другой стороны, после 1989 года писатель Стефан Гейм рассматривал его лишь как сноску в истории. Это отражает не только изменение взглядов, вызванное 1989 годом, но и историографию. Если до конца существования ГДР на Востоке и Западе история собственного частичного немецкого государства писалась почти всегда как национальная история, историк Кристоф Клессман представил параллельное послевоенное развитие двух немецких государств как новинку в своём труде «Двойное основание государства» (Die doppelte Staatsgründung), впервые опубликованном в 1982 году.
Распад ГДР и коммунистической государственной системы естественным образом изменил перспективу. Политолог Петер Кильмансегг выступил против «параллельной истории двух немецких государств». Историк Герман Вебер, с другой стороны, видел основной недостаток режима СЕПГ в отсутствии демократической легитимности восточногерманского государства. На этом фоне почти сам собой напрашивался вопрос о сходстве и сопоставимости двух немецких диктатур в XX веке.
Наконец, в 1992 году с этой целью была создана анкетная комиссия «Осмысление истории и последствий диктатуры СЕПГ в Германии», состоявшая из 16 членов парламента и 11 экспертов. На 44 открытых и 37 непубличных заседаниях комиссия заслушала 327 свидетелей и учёных. Исследование, включающее около 15 000 страниц, было впоследствии опубликовано в итоговом отчёте.
Бывшие историки ГДР, напротив, подчёркивали антикапиталистические линии традиций, на которых основывалось правление и общество в Восточной Германии, и одновременно выделяли их автономию и внутреннюю ценность. Это было призвано обосновать утверждение о том, что история ГДР представляет собой легитимную и автохтонную альтернативу Федеративной Республике. Так Рольф Бадштюбнер, долгое время профессор Центрального института истории Академии наук ГДР, писал на рубеже тысячелетий: «По сути, мы имели дело с двумя различными линиями развития и потенциальными возможностями, которые после Первой мировой войны и её последствий одновременно проявились как эпохальные процессы и констелляции». Его коллега Хайнц Карл даже видел в ГДР не что иное, как следствие и реализацию требований, провозглашённых «ещё в XIX веке, которые с тех пор были в центре политических споров и за которые боролись в революционных действиях с 1918 года». Но историков бывшей ГДР беспокоили не только линии традиций. Они хотели узаконить исчезнувшее государство в ретроспективе и в то же время вписать его в преемственность социального движения в Германии. Однако в академическом плане историки, рассматривающие ГДР как вторую немецкую диктатуру в XX веке, в основном преобладали.
Тем не менее для широкой общественности этот вопрос не кажется таким уж простым. Здесь особенно заметно, что запад ФРГ почти ничего не знает об истории восточной части Германии после 1945 года. Хотя ГДР заслужила право появиться в школьных учебниках после своего распада и воссоединения Германии, то, что там написано, преимущественно подчёркивает лишь репрессивные стороны истории ГДР. Только в материалах для 12-го или 13-го класса – то есть незадолго до аттестата зрелости – в самом конце учебника истории можно встретить подробности о социалистическом государстве. Учащиеся в Западной Германии в основном изучают только негативные стороной ГДР. Они слышат о несправедливом государстве, неэффективной экономической системе и Министерстве государственной безопасности, которое контролировало все сферы жизни граждан ГДР и должно было устранять любую политическую оппозицию.
Вот почему спустя более тридцати лет после воссоединения Германии миллионы людей практически не имеют элементарных знаний об этом важнейшем эпизоде немецкой истории. По этой самой причине не стоит удивляться, почему так много людей в Восточной Германии до сих пор чувствуют себя непонятыми. В них видят в них исключительно жертв диктатуры, но это лишь в редчайших случаях соответствует их реальному жизненному опыту. Положительные аспекты ГДР, такие как социальное обеспечение и государственное благосостояние, почти не представлены в исторической памяти.
Если исторический образ ГДР на востоке республики включает также биографии отдельных людей, отдельные экономические аспекты ГДР или именно повседневную жизнь и менталитет населения, то на западе речь идёт в основном о контрасте между диктатурой СЕПГ и основным демократическим строем или между социальным угнетением и свободным плюралистическим обществом.
Этот опосредованный исторический образ ГДР, вероятно, является одной из причин того, что на западе нередко опыт угнетения, разочарования в падении коммунизма и унижения на востоке передаётся в виде историй и чувств. На западе это приводит к скрытому неприятию востока как социалистического, слаборазвитого, иногда даже радикально правого. Таким образом, можно многое сказать, что уроки истории в школах должны противопоставить этому мнению более объективную точку зрения и тем самым обеспечить большее взаимопонимание между восточными и западными немцами.
Тот факт, что восточные немцы до сих пор считают себя аутсайдерами, в немалой степени объясняется тем, что они ещё не вошли в социальную, политическую и экономическую элиту Федеративной Республики. Например, из двухсот топ-менеджеров крупнейших немецких корпораций, входящих в фондовый индекс Dax, только четверо являются выходцами из Восточной Германии. Среди ректоров немецких вузов и университетов нет ни одного представителя с бывшей территории ГДР. Ни один из 25 председателей и председательствующих судей высших судов Восточной Германии также не является представителем пяти новых федеральных земель.
Без укрепления элит представителями, которые хотя бы часть своего исторического прошлого провели в ГДР, память об истории и повседневной культуре второго немецкого государства будет потеряна навсегда, потому что она не будет сохранена для сегодняшнего дня, для общей Германии. Это похоже на идентичность, часть которой просто отрезана. До сих пор неясно, как восполнить то, чем пренебрегали в течение последних десятилетий. Однако ясно, что если не предпринять никаких усилий, то чувство разочарования в контексте германского воссоединения сохранится на очень, очень долгое время, особенно на востоке.
