Amexit открывает возможности там, где до сих пор продолжают бытовать лишь застывшие формы идеологического позёрства, опасные анахронизмы в области безопасности, ценностные «информационные войны» и глобальная политэкономия, бросившая на произвол судьбы значительную часть населения разных стран, отлучённого от достойного человека созидательного труда. Массы лишены полноценных прав гражданства, тогда как один процент глобализаторов кичится своей властью и богатством. Как и Brexit, избрание Трампа – это отчаянный крик раздираемых обществ.
В 2016 году немыслимое стало реальностью. Вопреки ожиданиям правительства Дэвида Кэмерона, которому казалось, что ему не составит труда выиграть референдум о членстве Великобритании в Европейском союзе, 23 июня победу с небольшим отрывом одержали сторонники Brexit. При общей явке в 72,2% за выход из Евросоюза проголосовало 51,9% (17,4 миллиона), а за то, чтобы остаться, – 48,1% (16,1 миллиона избирателей). Несмотря на относительно небольшой разрыв, результат признан окончательным и через два года после введения в действие статьи 50 Лиссабонского договора, что, как ожидается, должно состояться в марте 2017 года, Великобритания, по всей видимости, Евросоюз покинет.
Но хотя Тереза Мэй и твердит, что «Brexit есть Brexit», никто не знает (и не в последнюю очередь само правительство), что именно Brexit означает на самом деле. Наверняка известно только то, что Brexit способен разрушить политические учреждения Великобритании и подорвать единство и без того не слишком единого Соединённого Королевства.
Мы также знаем, что уход Британии является кризисом первой величины для всего Евросоюза. Как-никак, его впервые покидает один из основных членов, порождая сомнения в истинности устоявшегося мнения о необратимости процесса европейской интеграции и становления европейской нации.
Всё это принесла на своём гребне популистская волна лево- и праворадикальной критики существующих европейских учреждений и практик. Хотя утверждается, что многое из того, что мы видим, организовано Россией, сам этот феномен столь масштабен, что едва ли может быть следствием подрывной и разрушительной стратегии Москвы.
Совершенно очевидно, что старому порядку приходится выдерживать значительные перегрузки и отвечать на целый ряд новых требований. Давно уже стало ясно, что европейский порядок в период после окончания холодной войны особой устойчивостью не отличался. Неудача в создании нового мирного порядка обернулась катастрофой на Украине, которая и сама является скорее симптомом, нежели причиной кризиса. Европа не сумела создать континентальной идеологии. Вместо этого проявилась радикализация атлантизма, развивающаяся по крайней мере по двум направлениям.
Во-первых, идеологический базис европейского порядка стал рассматриваться, как нечто универсальное (тезис о конце истории). Появилась уверенность, что частные решения проблем развития стран Западной Европы и Северной Африки применимы в качестве решений проблем истории в других частях мира, а именно в Евразии, Азии и на Ближнем Востоке. Во-вторых, этот радикализированный и замкнутый в самом себе идеологический порыв породил процесс расширения главных основополагающих институтов атлантического миропорядка. Хотя ЕС и НАТО имеют чётко разграниченные функции и у обеих организаций своя собственная динамика развития, и та и другая вступили в период укрупнения, которое в итоге может стать причиной их развала.
Давно замечено, что распаду крупных государственных образований предшествует этап имперского перенапряжения сил, однако достоин исследования и феномен идеологического перенапряжения. В данном случае проводники радикализации атлантистских идеологий – идеологии структуры безопасности, представленной НАТО, и идеологии либерального регионализма, которую исповедуют в ЕС, – так и не смогли убедить в своей правоте всё более растущее число граждан своих стран. При столкновении с иными историческими явлениями либерализм оказался нелиберальным. Другими словами, имевший место после холодной войны либерализм не сумел ужиться с непохожими на него самого политическими образованиями. Либеральный плюрализм сменился отчётливо различимым политическим монизмом. И этот монизм оказался не в состоянии завязать диалог с внешними субъектами, тем самым уничтожив основы дипломатии.
Плохо продуманное расширение и катастрофические зарубежные интервенции породили реакцию не только вовне (например, в виде ДАИШ, запрещённой России), но также изнутри в виде популистского бунта. Как было давно известно, популизм – это реакция на политическую ситуацию, при которой существующие официальные каналы политической коммуникации и улаживания споров уже не в состоянии реагировать на требования и чаяния народа.
Избрание Дональда Трампа очередным президентом США можно рассматривать как часть общего народного бунта против заскорузлого атлантического монизма и глобализма. Трамп не только заручился большинством голосов выборщиков (290 против 232 у Хиллари Клинтон, хотя за последнюю проголосовали 64 миллиона избирателей – 48%, а за Трампа 62 миллиона – 46,6%), но также помог республиканцам сохранить большинство в Палате представителей (241 место) и Сенате (52 места против 48) и нанести поражение демократам на выборах губернаторов и членов законодательных собраний в нескольких ключевых штатах. Такого поражения демократы не испытывали в течение многих десятилетий. Когда 20 января 2017 года Трамп станет президентом, его партия (какими бы напряжёнными ни были его личные отношения с самой Республиканской партией) будет контролировать не только исполнительную власть, но также обе палаты Конгресса, большинство губернаторов (33 из 50), почти 70% из 98 партийных законодательных палат штатов (4100 мест из 7383). Вполне возможно, что она установит контроль и над Верховным судом. Ничего подобного не случалось с 20-х годов прошлого века.
Главная причина неожиданной победы Трампа заключается в том, что он поставил в политическую повестку дня вопросы, обсуждение которых долгое время находилось под негласным запретом. То же самое, кстати, сделали пропагандисты Brexit в Соединённом Королевстве и Европе. Только время покажет, сработают ли внятные и энергичные отклики на эти вызовы.
Не надо, однако, представлять дело так, будто результаты голосования в Британии и Америке знаменуют собой просто начало периода развала, неупорядоченности и грубого популизма. Хотя времена нынче и в самом деле неспокойные, но они также позволяют разрешить некоторые давно назревшие проблемы. Защитники старого порядка, конечно, в панике. Они негодуют и изрыгают злобные проклятия. Но винить им следует только самих себя. Симптомы того, что сложившиеся после холодной войны системы безопасности и политического управления не работают, появились уже давно и ни для кого не являлись секретом.
Избрание Трампа представляет собой своеобразный вариант Amexit – исхода по-американски или, во всяком случае, заключения новой сделки – по фундаментальным аспектам после (холодно) военного миропорядка. Америка не расстаётся с этим миропорядком, но смена режима в Вашингтоне означает, что вскоре последуют изменения в характере отношений Америки с миром и пересмотр её перед ним обязательств. Подходит к концу целая эпоха, связанная с именами Бушей, Клинтонов и Обамы. И хотя на повестку дня встаёт длинный список вопросов, особого внимания требуют следующие четыре пункта.
Первый сформулировал Роберт Каган: «Конец незаменимой нации» («Файнэншл таймс», 21 ноября 2016). Иными словами, США перестанут быть мировым жандармом, а внешняя политика должна служить их интересам. Защитники старого либерального международного порядка опасаются, что без американского «лидерства» и порой жёсткого руководства порядок этот лишится защиты и, возможно, рухнет. Каган отмечает, что в 20-х и 30-х годах прошлого века американское лидерство отсутствовало, и все мы знаем, какая вследствие этого произошла катастрофа. Может быть, это и верно в отношении межвоенного периода, но в настоящее время положение дел кардинально изменилось и, прежде всего, благодаря созданию в послевоенную эпоху крепкого каркаса международной общности, основой которого является ООН.
Поэтому сегодня верно, скорее, обратное: без американской гегемонии институты международного сообщества, наконец, превратятся в независимые учреждения. Американское мировое лидерство, направленное на защиту демократии от её собственных крайностей, парадоксальным образом напоминало действия посткоммунистического режима в России. Таким образом, американское лидерство, обеспечив огромные общественные блага, под конец свелось к задаче приспособления миропорядка к собственным интересам США, что сковывало его творческое развитие.
Во-вторых, отношения с другими государствами будут теперь подчинены рациональности иного рода, которая, возможно, послужит возрождению утончённых приёмов дипломатии, а не ставшей характерной чертой международной политики в последние годы ругани в адрес исповедующих иные ценности. Ещё раз процитирую Кагана: «США больше не прибегают к увещеваниям. Ненормальная внешняя политика США на протяжении десятилетий направлена на то, чтобы лишить Россию и Китай их сфер интересов». Далее он говорит, что в рамках более «нормальной» внешней политики США постоянное сдерживание обеих стран не требуется. Конечно, это представляется, как отказ от попечительства в отношении стран Центральной и Восточной Европы, но ведь более «нормальная» политика США только поможет установлению более «нормальных» отношений между Россией и этими странами.
Равным образом, большинство американских интервенций за последние 70 лет выдавались за действия в защиту того или иного принципа мирового порядка, хотя их последствия бывали, как правило, катастрофическими и все вместе они подрывали основы того самого либерального порядка, ради поддержания которого их и предпринимали. По мнению Кагана, это были «изысканные войны», направленные на обеспечение не сугубо американских интересов, а того, что определялось как международное общественное благо. Если президент Трамп планирует возврат к международной политике, разработанной Теодором Рузвельтом, а не Вудро Вильсоном, то в мире и впрямь может стать более безопасно.
В-третьих, Трамп заявил, что первым делом после вступления в должность президента он выйдет из договора о Транстихоокеанском торговом партнёрстве (ТТП). Есть много причин приветствовать это решение – прежде всего потому, что ТТП предоставляет преимущественные права инвесторам, а не государствам, но также и потому, что концепция подобных закрытых торговых блоков подрывает принцип всеобщности, заложенный в устав Всемирной торговой организации.
Замысел в данном случае состоял в том, чтобы создать торговую систему, призванную сковать господство Китая в регионе. Эта напористая линия поведения вытекает из концепции «поворота к Азии», измышленной Хиллари Клинтон. В более широком смысле подвергаются сомнению некоторые элементы глобализации. Кое-что из этого уже происходило задолго до появления на горизонте Трампа, включая движение в пользу репатриации капиталовложений. Учитывая растущую роботизацию производства, фактор стоимости рабочей силы во многих отраслях промышленности уже не имеет такого большого значения, позволяя компаниям инвестировать средства в отечественные производства с относительно высокой стоимостью рабочей силы.
Если копнуть глубже, то глобализация была идеологической основой политэкономии после (холодно) военного мира. В техническом смысле открытые торгово-инвестиционные режимы, с которыми она ассоциируется, с невиданной силой содействовали развитию таких стран, как Китай, который, благодаря активной позиции, сумел полностью воспользоваться предоставленными ему возможностями. Другие страны с менее сильной государственностью получили не столь однозначные выгоды. Сопутствующий глобализации неолиберализм породил колоссальное экономическое неравенство и социальную напряжённость, причём не в последнюю очередь в самих метрополиях. Во время президентства Трампа можно ожидать отхода от глобализации в сторону более традиционных форм экономического интернационализма и транснационализма.
В-четвёртых, если говорить о проблемах безопасности, во время предвыборной кампании Трамп намекнул, что считает НАТО устаревшей организацией. Впрочем, позднее он, что характерно, отыграл назад. Обама прилагал все усилия, чтобы убедить Трампа сохранить старую систему союзов и жёсткий подход в отношениях с Россией. Тем не менее уже ясно, что ископаемая система безопасности, созданная после Второй мировой войны для сдерживания Советского Союза и сохраняющаяся в качестве анахронизма по сей день, поставлена под сомнение. Она не смогла обеспечить Европе той безопасности, ради которой была создана, и вместо этого лишь порождает противоположность безопасности. Меры коллективной безопасности имеют смысл, но не тогда, когда из них исключена крупнейшая страна Европы.
Дело не только в том, чтобы европейские партнёры выделяли больше средств на оборону, учитывая, что США покрывают 70% расходов НАТО. И даже не в том, чтобы ЕС строил собственную крепкую военную структуру, против чего всегда выступало Соединённое Королевство. Фундаментальная задача сегодняшнего дня – выработать всеохватное европейское континентальное мышление нового типа, которое позволило бы остающимся в ЕС 27 странам, Соединённому Королевству, Турции, Украине, многим другим государствам и, возможно, в первую очередь России, выработать новые суждения и построить политическое сообщество и систему безопасности, способные преодолеть логику конфликта, а не порождать конфликты в условиях отсутствия фундаментальных причин для столкновения интересов.
Amexit открывает возможности там, где до сих пор продолжают бытовать лишь застывшие формы идеологического позёрства, опасные анахронизмы в области безопасности, ценностные «информационные войны» и глобальная политэкономия, бросившая на произвол судьбы значительную часть населения разных стран, отлучённого от достойного человека созидательного труда. Массы лишены полноценных прав гражданства, тогда как один процент глобализаторов кичится своей властью и богатством. Как и Brexit, избрание Трампа – это отчаянный крик раздираемых обществ.
Чтобы Америка стала если и не великой, то хотя бы снова самой собой, необходим новый «Новый курс». То же самое относится и к Британии с Европой, и, конечно, к России. Заново сформулированному «Новому курсу» не надо быть социально и политически регрессивным, ни в худших традициях изоляционистским, ни даже протекционистским, что, как мы знаем, может привести к катастрофическим последствиям. Если он окажется в состоянии мобилизовать такой же заряд энергии, который едва не обеспечил Берни Сандерсу номинацию в качестве кандидата в президенты от Демократической партии и обеспечил избрание Джереми Корбина лидером Лейбористской партии, то Amexit и Brexit могут создать возможность для социального и политического возрождения.
Ни у Сандерса, ни у Корбина нет ответов на злободневные вопросы современности, но оба деятеля являются воплощением долго откладывавшихся попыток добиться преобразования внутренней и внешней политики, каковая задача встала на повестку дня после окончания холодной войны.
Однако существует опасность того, что время уже упущено, а политические перемены примут разрушительные формы. Накопление отложенного потенциала реформ в СССР вызвало взрыв, сметший целиком всю систему в тот самый момент, когда реформы действительно стали проводиться. В этом случае Трамп будет под стать разрушителю государств Борису Ельцину, но одновременно и тем, кто на развалинах старого позволяет построить что-то новое.
