Североатлантический блок потерпел провал как в Европе, так и в регионах вне зоны его непосредственной ответственности. Этого и следовало ожидать. Сохранение механизмов, созданных в эпоху холодной войны, лишь порождает трения. Попытки научить старого пса новым фокусам редко приводят к успеху.
В конце 1980-х–начале 1990-х годов многие как на востоке, так и на западе мечтали о становлении мирового порядка, в котором мир приносил бы пользу максимальному числу людей. Именно тогда было объявлено о завершении продолжавшейся на протяжении нескольких десятилетий холодной войны. Даже последователи Иммануила Канта, сомневающиеся в реальности вечного мира, поверили в возможность формирования системы, которая исключает конфронтацию великих держав, представляющую угрозу для всего человечества.
В то время я возглавлял Отделение международного права в Институте государства и права Академии наук СССР, а Лори Дамрош начинала свою карьеру в Колумбийском университете после работы в Государственном департаменте США. Под нашей общей редакцией мы выпустили книгу «После конфронтации» в соавторстве с молодыми советскими и американскими исследователями, которые были свободны от риторики и идеологических стереотипов холодной войны.
Мечты об уходящей в прошлое конфронтации великих держав помимо того что противоречили урокам истории, видевшей геополитические трения и соперничество между странами и без идеологического противостояния, имели и ещё один изъян. Если одни на востоке и на западе мечтали о мирном сосуществовании стран с различными традициями при сохранении разнообразия (несмотря на его постепенное исчезновение в результате добровольных заимствований), другие представляли мир без конфронтации несколько иначе.
На западе и, в особенности, среди американской политической элиты, достаточно широкое распространение получила идея однородного мира с единым центром силы. Для сторонников такого подхода непременным условием получения статуса цивилизованной страны стало признание лидерства Вашингтона в международных отношениях и переход на либеральную демократию во внутренней политике. Одним из обоснований политики по смене режимов под эгидой США стали абстрактные теории демократического мира, согласно которым демократические страны якобы не воюют друг с другом и даже неохотно применяют силу по отношению к недемократическим режимам. Такая политика обернулась множеством конфликтов, в частности на Ближнем Востоке, которые Кондолиза Райс назвала «родовыми схватками», предшествующими рождению демократии. Однако вместо этого в регионе и далеко за его пределами произошёл всплеск исламского фанатизма, джихадизма и терроризма.
Параллельно возобновилось соперничество между великими державами, отчасти обусловленное стремлением достигнуть «конца истории». В то время как некоторые небольшие страны вставали на сторону победившей державы, иногда добровольно, а иногда вопреки своей воле, считая это неизбежным, более крупные государства, привыкшие играть более существенную роль в международных делах, вполне ожидаемо принялись создавать противовесы. Они не были готовы довольствоваться выделенной им ролью последователей «Большого брата».
В Европе основным фактором возобновления соперничества между великими державами стало приближение НАТО к границам России. Реакция Кремля на такое окружение была достаточно предсказуемой если не в её конкретных проявлениях (например, присоединение/воссоединение с Крымом), то, по крайней мере, в общих чертах. Об опасности такого неосмотрительного и наивного поведения по отношению к давнему врагу предупреждали многие американцы, включая таких видных деятелей, как Генри Киссинджер и Джордж Кеннан.
В США были и те, кто намеренно стремился ослабить Россию. Так, в начале 1990-х годов министром обороны США был Дик Чейни, который открыто призывал к разделу России, утверждая, что «если демократия не достигнет своей цели, будет лучше, если бы они не были такими большими» [D. S. Foglesong, The American Mission and the ‘Evil Empire’: The Crusade for a Free Russia since 1881’, Cambridge University Press, 2007, p. 205]. Однако всё это оказалось контрпродуктивным даже с точки зрения интересов США. Как справедливо отметил Майкл Мандельбаум из Университета Джона Хопкинса, «к несчастью для США, Россия извлекла два урока из расширения НАТО: во-первых, обещаниям американцев нельзя доверять, и, во-вторых, запад будет использовать в своих интересах слабость и сговорчивость России» [M. Mandelbaum, Mission Failure: America and the World in the Post-Cold War Era, Oxford University Press, 2016].
Это стало новым обоснованием существования и расширения НАТО, пережитка холодной войны, сохранившегося вопреки заверениям, которые были даны Михаилу Горбачёву и Эдуарду Шеварднадзе. По меткому выражению профессора Ричарда Саквы, «в конечном счёте, оправданием существования НАТО стала необходимость управления угрозами безопасности, появившимися в результате расширения альянса» [R. Sakwa, Frontline Ukraine: Crisis in the Borderlands, I.B. Tauris, 2015, p. 4]. Несмотря на постоянное расширение, будущее Североатлантического альянса вовсе не такое безоблачное, как может показаться, и связано это далеко не только с принятыми Россией контрмерами.
В последнем выпуске журнала The Economist от 6 июля 2018 года отмечается «ядовитая атмосфера накануне брюссельского саммита НАТО 11−12 июля», тогда как запланированная на 16 июля встреча президентов Трампа и Путина в Хельсинки «может закончиться скандалом, если американский президент будет обходиться со своим российским оппонентом лучше, чем со своими союзниками». Не могу сказать, кому именно Трамп выкажет больше уважения. К тому же, применительно к международным отношениям использование такой терминологии представляется сомнительным. Ясно одно: американский президент должен продемонстрировать уважение к российскому коллеге. В противном случае встреча попросту не состоится, не говоря уже о достижении каких-то результатов. Как правило, с людьми обращаются так, как они позволяют с собой обращаться.
Проблема заключается не только в письмах президента Трампа некоторым членам НАТО с критикой их оборонных бюджетов. Существуют и другие, куда более серьёзные вопросы. На что идут все эти деньги? Хотя львиная доля оборонных расходов НАТО приходится на США (686 млрд. долл. из 957 млрд. долл.), совокупные затраты остальных стран НАТО составляют 271 млрд. долл. [The Economist, 6 July 2018, p. 25], что значительно превышает оборонный бюджет России (61 млрд. долл. в 2017 году). Если вычесть расходы Канады (21,3 млрд. долл.), получается, что европейские члены НАТО тратят гораздо больше на свою оборону, чем Россия, которую НАТО считает своей основной угрозой. И всё это происходит на фоне попыток Китая подорвать мировое господство США, вспышек исламского терроризма, притока мигрантов из Африки и кризиса идентичности, подрывающих стабильность в Европе.
В том же номере The Economist также говорится об операции НАТО в Афганистане, которая остро нуждается в дополнительном финансировании. Было бы лучше вообще не упоминать о миссии, которая обернулась столь очевидным провалом. Ситуация в этой многострадальной стране постоянно ухудшается. Позвольте мне сослаться на мнение моего соотечественника, бывшего посла Эстонии в Афганистане, слова которого приведены в книге бывшего британского посла, работавшего в этой стране. В ноябре 2008 года Харри Тийдо посетил провинцию Гильменд. Эстонские войска были расквартированы в городе Навзад, где некогда проживало 30 тыс. человек. Но город опустел, «а стороны окопались в траншеях в 300 ярдах друг от друга наподобие времён Первой мировой войны». После стандартной презентации со слайдами, британцы поинтересовались у г-на Тийдо, нет ли у него вопросов. «Вопрос у меня только один, – сказал он, – Что, чёрт возьми, мы здесь делаем?» [S. Cowper-Coles, Cables from Kabul: The Inside Story of the West’s Campaign, Harper Press, 2011; См. также: Christina Lamb, Farewell to Kabul: From Afghanistan to a More Dangerous World, William Collins, 2016]. Не меньше написано о катастрофических последствиях операций НАТО в Ливии в 2011 году и в Косово в 1999 году.
Всё это говорит о том, что недостаточное финансирование должно волновать НАТО меньше всего. Главная проблема состоит в том, что НАТО не может найти для себя позитивную сферу деятельности после окончания холодной войны.
Североатлантический блок потерпел провал как в Европе, так и в регионах вне зоны его непосредственной ответственности. Этого и следовало ожидать. Сохранение механизмов, созданных в эпоху холодной войны, лишь порождает трения. Попытки научить старого пса новым фокусам редко приводят к успеху.
