В середине сентября лидеры стран Европейского союза собирались на саммит в столице Словакии Братиславе. Результаты встречи оказались ожидаемо скромными. Единственным серьёзным достижением стало решение инициировать весной следующего года разработку планов «общего будущего 27 стран».
Символично, что начало этого процесса совпадёт по времени не только с празднованием 60-летия Римского договора, но и запуском переговоров о выходе из ЕС Великобритании. Представители последней уже сейчас перестали официально участвовать во встречах Европейского совета – высшего законодательного органа ЕС. Что, помимо прочего, указывает на необратимость Brexit. И делает актуальной дискуссию о судьбе европейской интеграции и будущем Европы.
Европейская интеграция – высшее достижение культуры политического компромисса и решения сложнейших вопросов без использования военной силы. Она позволила создать уникальный в человеческой истории прецедент добровольного отказа значительной группы государств от части суверенитета. Изначально политической задачей интеграции было поместить Германию и Францию в такой формат отношений и обязательств, который сделал бы войну между ними невозможной. Решение было найдено в виде фактического объединения основных на то время «индустрий войны» – рынков угля и стали.
Поэтому было бы ошибочно говорить о том, что у европейской интеграции были экономические цели. Этот аргумент, кстати, часто приводится критиками Евразийского экономического союза. Утверждающими, что он якобы в отличие от ЕС является политическим проектом. И в том и в другом случае мы имеем дело именно с политикой и геополитическими задачами. Страны-участницы инвестируют в свою безопасность и мир в регионе. Однако решается эта задача при помощи не военных, а экономических инструментов. Открытия рынков, постепенного устранения нетарифных барьеров и создания единых условий ведения бизнеса. Повышение благосостояния граждан важно в этом контексте не само по себе, а как способ укрепления стабильности политических систем. Но интеграция должна вести к равномерному и справедливому перераспределению благ и обязанностей.
К началу нового века основные задачи европейской интеграции были в целом решены. 10 лет назад, когда отмечалось 50-летие запуска проекта, встречи глав государств и правительств Евросоюза были саммитами победителей. К 2007 году был завершён процесс строительства Общего рынка, введён в наличное обращение евро, шенгенские соглашения сделали прозрачными границы внутри союза. Тогда же свершившимся фактом стало самое масштабное расширение Евросоюза на 12 государств Восточной Европы и Средиземноморья. Более того, актуальным стал вопрос о следующем шаге – созданию действительно общей экономической политики.
Однако к своему 60-му юбилею европейская интеграция приближается явно не в лучшей форме. Последние годы Европейский союз становился всё более сложным партнёром, капризным, ограниченным в маневре и обращённым внутрь себя. Как будто чувствующим что с ним не всё ладно, но боящимся в этом себе признаться. Сейчас ситуация начинает меняться. Накопленные годами негативные явления стали переходить в новое качество. Политические процессы, происходящие в ЕС, вызывают уже опасения в том, сохранится ли интеграционный проект в принципе.
Это не удивительно. Современная Европа совершенно очевидно сталкивается с кризисом политического, экономического и идейно-интеллектуального характера. Первые его признаки стали очевидны в 2005 году. Тогда закончилась фиаско единственная попытка прорыва к федералистскому будущему – принятие Конституции для Европы. Подготовка этого документа происходила в рамках небывалой по степени демократичности процедуры – широкого европейского Конвента, в котором были представлены не только правительства, но и парламенты, отдельные регионы и общественные движения. В результате интересы правительств были учтены в недостаточной мере. Президент Франции Жак Ширак инициировал референдум по вопросу ратификации Конституции для Европы. Результатом этого голосования, как и в Нидерландах, стал отказ от вступления документа в силу.
Это, собственно, было ожидаемо. Европейская интеграция всегда была элитным проектом, и вынесение её важнейших вопросов на всенародное голосование всегда приводило к результату «против». В 2005–2008 годах последовал новый мучительный процесс уже закрытых межправительственных переговоров. Результатом стал совершенно новый продукт – Лиссабонский договор о внесении изменений в договор о Европейском союзе. Собственно, уже на примере истории с Конституцией стало ясно, что о федералистском будущем Европы можно забыть.
Однако уже сразу после вступления нового договора в силу неприятности посыпались на ЕС буквально лавинообразно. Начались тяжелейшие экономические потрясения и замедление роста в отдельных странах союза. Затем последовал кризис зоны евро. Продолжается относительное падение жизни во многих государствах ЕС. 2015 год принёс ожидаемые последствия так называемой «арабской весны», которую в 2011 году лидеры стран ЕС недальновидно приветствовали. В Европу хлынули потоки беженцев и мигрантов. Начался продолжающийся по сию пору кризис солидарности – демонстративный отказ целой группы стран-членов принимать на себя часть ответственности за решения проблем всего сообщества. Максимум чего смогли добиться лидеры стран ЕС в ходе своей последней встречи – это активизировать создание общей пограничной и береговой стражи.
Новым ударом стал референдум в Великобритании и решение её жителей выйти из Евросоюза. Такого в истории ЕС ещё не было, и этого никто не мог себе представить. Напротив – вся политическая философия единой Европы была построена вокруг тезиса о том, что в ЕС можно только стремиться. И эта философия постоянно подкреплялась очередью желающих, с которыми Брюссель вёл неторопливые и строгие переговоры.
Сейчас ситуация грозит серьёзно измениться, и мы не можем быть уверены, что за Великобританией не последует кто-нибудь ещё. Хотя, конечно, положение Соединённого Королевства всегда было достаточно уникальным. И плотно сидящие на игле дотаций из бюджета ЕС нарушители спокойствия в лице Польши или Венгрии вряд ли станут ради политических целей жертвовать таким источником денег. Но это не снимает саму по себе проблему выгодности или невыгодности участия в союзе. Пока европейскую интеграцию цементирует Германия – наиболее сильная экономика Европы и главный бенефициар Общего рынка. Но для тех же Франции, Италии или Испании всё уже гораздо менее очевидно.
Особые опасения вызывает то, что возможное осыпание ЕС не станет препятствием для формирования более углубленных и продвинутых форм экономической интеграции на более широком пространстве северной Атлантики. А другими словами – постепенного «всасывания» европейской экономики в экономику американскую. Хотя этому пока всячески противодействуют сами США, также потерявшие во многом чувство реальности. Но есть все основания полагать, что в случае избрания президентом кандидата от демократической партии процесс переговоров о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнёрстве возобновится.
В принципе ничего смертельно опасного для европейской интеграции в сближении с США нет. Важно другое. В случае с той европейской интеграцией, которую мы знали, в центре внимания находились институты – независимые посредники, получающие от государств часть суверенитета. Помимо координации взаимодействия стран-членов, институты играли особую политическую роль. Та интеграционная модель, которая заложена в концепции «транспартнёрств», активной роли институтов не требует. В первую очередь, потому что ведущая держава – США – даже теоретически не может представить делегирование своего суверенитета. Если Европа живет в постсовременном мире, то ее важнейший партнер в экономике и вопросах безопасности остается в эпохе модерна.
Неопределенной может стать и судьба главных носителей интеграционной динамики – пресловутой и ругаемой многими европейской бюрократии. Спору нет, именно брюссельские чиновники были и продолжают быть самыми последовательными сторонниками создания трансатлантического партнерства. Однако если оно станет реальностью, многие их функции окажутся явно избыточными. Новые правила игры будут требовать эффективных и независимых судов, а не тысяч чиновников. Таким образом, будет размываться когорта наиболее заинтересованной в углублении интеграции элиты.
Не идет на пользу и то, что отдельные вероятные направления сотрудничества приобрели в последнее время просто анекдотический характер. Уже более четверти века разговоры о необходимости создания евроармии повторяются в ЕС с регулярностью выставок именитых художников в Москве или Нью- Йорке. И примерно с тем же эффектом отвлечения общественного мнения и СМИ от реальных проблем. Особенно пикантно новая порция дискуссий о создании вооруженных сил ЕС звучит в контексте выхода Британии – самой вооруженной страны Старого света.
Несмотря на колоссальную внутреннюю инерцию, накопленную за несколько десятилетий, европейский проект может начать деградировать. Основная причина видимо в следующем. Результаты, достигнутые к началу этого века, требовали перехода интеграции на новый этап. То же самое стало необходимым для того, чтобы эффективно ответить на вызов кризиса зоны евро на рубеже десятилетий. В определенном смысле это означало централизацию экономического управления в одних руках. Под диктатом Германии были созданы достаточно эффективные регуляторы. Те страны ЕС, которые не были готовы исполнять свои обязательства, были поставлены перед выбором – повиноваться или уходить. Задача стабилизации и спасения единой валюты была решена достаточно жестко.
Таким же образом попробовали сначала решить и проблему приема и размещения сотен тысяч беженцев в 2015 – 2016 годах. Странам союза предложили распределить нагрузку более-менее равномерно и в соответствии с объективно оцениваемыми возможностями. Другими словами, и в первом и во втором случае Евросоюз начинал функционировать как единое государство, материальные блага в котором распространяются сверху. А количество обязательств, которые должны нести страны, возросло многократно.
Возможно, европейские элиты и их представители во власти слишком много инвестировали в проект Европейского союза как такового. При этом в наиболее, пожалуй, скучном его прочтении – в виде бюрократического катка, который действуя медленно, но верно, должен постепенно выровнять национальные различия. Институты нужны, но они не должны полностью заменять собой живую политическую жизнь. Европе нужно радикально демократизировать процесс принятия важных решений. Одновременно должны будут обновиться политические элиты, прийти новое поколение лидеров. Эти лидеры не будут страдать от самоуспокоенности или беспомощности, свойственных современной генерации.
Никто не заинтересован в прекращении уникального европейского эксперимента. Он должен развиваться и подавать пример другим регионам. Нам всем нужно больше Европы – источника новых идей и вечных ценностей. Но это не означает, что гражданам европейских государств и друзьям Европы вовне нужно больше того Евросоюза, который мы знали последние пару десятилетий. В Европу должна вернуться жизнь, динамика и открытость внешнему миру. И тогда мы все будем ее поддерживать в борьбе за достойное место в мире нового века.
