Геополитическая конкуренция между Соединёнными Штатами и Китаем, судя по всему, будет оказывать сильное влияние на международную систему в ближайшие годы. Хотя некоторые называют текущее обострение новой версией холодной войны, соперничество США и Китая в рамках международной системы XXI века, скорее всего, породит нечто совершенно иное и значительно более сложное, полагает Пол Сондерс, старший научный сотрудник Центра внешней политики США в Центре национальных интересов.
Один из главных вопросов заключается в том, станет ли мир в результате конкуренции между США и Китаем вновь биполярным, как во времена холодной войны. Другими словами, в состоянии ли конкуренция между США и Китаем сформировать полноценную международную систему и заставить другие государства выбирать ту или иную сторону? И будет ли этот процесс определять всю международную повестку? Сегодня это представляется менее вероятным, чем в прошлом. И причин тому несколько.
В первую очередь это роль советско-американских отношений в ядерной сфере. Во время холодной войны Соединённые Штаты и Советский Союз участвовали в интенсивной гонке ядерных вооружений, которая вынудила эти две страны создать огромные ядерные арсеналы. Когда их совокупные запасы достигли пика в 1986 году, Соединённые Штаты и Советский Союз вместе имели более 98% ядерных боеголовок в мире. Ядерный мир был явно биполярным.
Это имело значение, потому что гонка ядерных вооружений создавала среду, в которой сочетание обширных арсеналов с систематическим осмыслением возможного применения ядерного оружия способствовало превращению стратегического ядерного сдерживания в фактор стабильности, пусть и опасный сам по себе. Гонка ядерных вооружений и расширенное ядерное сдерживание (явные или подразумеваемые угрозы использования ядерного оружия для защиты других, в том числе в случае эскалации в любом конфликте с обычными вооружениями), в свою очередь, побуждали другие государства выбирать сторону, чтобы гарантировать свою безопасность.
Хотя Соединённые Штаты и постсоветская Россия по-прежнему обладают примерно 90% ядерных боеголовок в мире, уже нельзя чётко утверждать, что ядерное оружие в состоянии обеспечить такую структуру международной системы. С одной стороны, взаимно гарантированное уничтожение сегодня может оказаться не таким убедительным, как сорок или пятьдесят лет назад, – действительно ли современные лидеры готовы пойти на риск глобального апокалипсиса? С другой стороны, предполагаемые последствия применения даже одной ядерной боеголовки, поражающей крупный город, сегодня могут быть более ужасными, чем в прошлом. Это усиливает потенциал сдерживания правительств с меньшими ядерными арсеналами, включая Китай.
В результате Китай может действовать как ровня сверхдержавы США, даже не имея сопоставимых ядерных сил, – его меньшие силы всё равно являются достаточным сдерживающим фактором, чтобы предоставить Пекину свободу действий, необходимую для соперничества с Соединёнными Штатами. В то же время эта динамика допускает определённую степень многополярности, позволяя другим государствам с небольшими ядерными арсеналами (а также более слабой экономикой и вооружёнными силами) сдерживать ядерные и обычные атаки, гарантируя свою безопасность, обеспечивая при этом некоторую автономию по отношению к двум ведущим державам. Франция добилась такого статуса во время холодной войны. Сегодня Северная Корея аналогично независима от Пекина, что кажется многим неудобным.
Глобальная экономика тоже работает против биполярности. Наиболее важно то, что объединённая экономика Европейского союза соперничает с экономикой Соединённых Штатов и Китая как по номиналу, так и по паритету покупательной способности, по которому эти три стороны почти равны. Поскольку Соединённые Штаты и ЕС являются экономическими конкурентами и, похоже, останутся таковыми, несмотря на периодические договорённости в целях защиты общих политических и экономических принципов, на самом деле существуют три, а не два глобальных экономических полюса. Более того, как многие отмечают, экономики США и ЕС значительно более интегрированы с экономикой Китая, чем с советской экономикой времён холодной войны.
Не менее важна новая структура мировой экономики, особенно быстрый рост крупных развивающихся стран по сравнению с экономиками США и Европы. Некоторые считают это проблемой для Соединённых Штатов, поскольку, сокращая долю Вашингтона в мировой экономике, они уменьшают экономическое влияние США. Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны, данный рост является огромным успехом Америки, поскольку это результат десятилетий согласованных усилий, при существенной поддержке союзников США, ради стабилизации международной системы и распространения процветания. Какого мнения вы ни придерживались бы, рост «Большой двадцатки» по сравнению с «Большой семёркой» демонстрирует рассредоточение экономики от одного, двух или трёх полюсов.
Глобальная конкуренция в области технологий в значительной степени следует за этой экономической конкуренцией, но всё больше стимулирует США ослаблять экономическую интеграцию с Китаем и убеждать своих союзников и партнёров серьёзно подумать о том, стоит ли им использовать китайские технологии в критически важной инфраструктуре. Это давняя политика в оборонном секторе, и теперь она проявляется в информационных и коммуникационных технологиях. Похоже, что за этим последуют энергетика и электрические сети. Баланс между биполярностью и многополярностью в технологическом мире будет зависеть от того, насколько США, Китай и другие страны будут успешными в продвижении собственных инноваций и насколько они и другие технологические лидеры будут стремиться добиться эксклюзивности в международном технологическом сотрудничестве.
Для двух ведущих геополитических конкурентов биполярность может выглядеть более привлекательной, чем многополярность, поскольку кажется, что она обеспечивает больший контроль и ограничивает непредсказуемые риски (не столь важно, так ли это на самом деле). В результате каждый игрок из биполярной пары имеет параллельные интересы в борьбе за влияние на других и принуждении к выбору стороны. Некоторые государства, действительно, присоединятся к одной стороне – например, если почувствуют непосредственную угрозу от другой, – в то время как большинство будет неохотно участвовать в соревновании, которое может посягать на их суверенитет и предлагает им больше затрат, чем выгод. Во время холодной войны последняя тенденция способствовала формированию Движения неприсоединения, которое, кстати, существует до сих пор.
Соединённые Штаты и Китай пытаются оказывать влияние на другие страны. Так же себя ведут и другие установившиеся и набирающие силу великие державы, которые, вероятно, сформируют дополнительные полюса в многополярной системе. Как и во времена холодной войны, это соперничество отчасти сосредоточено вокруг политических идеологий и систем управления. При этом глобальная битва публичной дипломатии также в значительной степени ведётся вокруг того, какая нация защищает статус-кво, а какая – нарушает его. Во время холодной войны Соединённые Штаты очень успешно позиционировали себя как защитника статус-кво, что было несложно в борьбе с откровенно революционной силой, какой был СССР.
Защита статус-кво по своей сути является более удобной позицией, потому что она позволяет правительствам делать то, что они хотят – вести обычную деятельность в пределах своих собственных границ, – и это более привлекательно для потенциальных союзников (и для нейтральных акторов), чем рискованные усилия по свержению существующего мирового порядка. Отстаивание статус-кво во время холодной войны побудило Соединённые Штаты быть достаточно терпимыми по отношению к внутренним порядкам других, чтобы увеличить свою поддержку в плане изолирования Советского Союза. Чёткие преимущества защиты статус-кво позволяют объяснить, почему Китай (и Россия) так упорно трудились, чтобы изобразить Соединённые Штаты источником дестабилизации, в то время как США (и их союзники) в свою очередь критиковали Китай (и Россию) за попытки нарушить основанный на правилах мировой порядок. Этот элемент биполярной конкуренции, вероятно, неизбежен.
Учитывая это, конкуренция между США и Китаем вряд ли приведёт к созданию полностью многополярной системы, несмотря на многие отличия от американо-советской холодной войны. На практике международный порядок, вероятно, будет сочетать в себе черты биполярности и многополярности; он может даже напоминать соревнование между биполярностью и многополярностью, в котором каждая структура имеет преимущества в определённых секторах. Эти две структуры будут иметь разную привлекательность в разных регионах мира – вспомним из истории, как английское дворянство или русские бояре сопротивлялись своим суверенам.
Существующие и возникающие великие державы будут наименее склонны к принятию новой биполярной системы, в которой они могут потерять больше, чем государства, неспособные бороться за глобальное влияние независимо от структуры миропорядка. И в любом случае – холодная война будет иметь лишь ограниченную ценность как аналитическая модель для размышлений о конкуренции между США и Китаем.
