Этим летом мир отмечает 75-летнюю годовщину проведения Бреттон-Вудской конференции. Сегодняшние прогнозы относительно будущего Бреттон-Вудс довольно мрачные. Есть опасения, что если не переосмыслить эту систему мировой экономики, то на смену ей придёт инициатива «Пояс и путь». О том, есть ли шансы у Китая возглавить новый миропорядок, пишет Алан Кафруни, профессор в области международных отношений колледжа Гамильтона (США).
1–22 июля 1944 года предвкушавшие победу союзные державы собрались на горнолыжном курорте в штате Нью-Гэмпшир для того, чтобы выработать основные принципы управления послевоенной системой мировой экономики и создать соответствующие институты в лице МВФ и Всемирного банка. В своём заключительном выступлении 22 июля 1944 года министр финансов США Генри Моргентау сказал делегатам: «Мы пришли к выводу, что самый мудрый и эффективный способ защиты наших национальных интересов – это международное сотрудничество, то есть достижение общих целей совместными усилиями». Особых торжеств в связи с этим историческим событием не проводилось.
Сегодня анализ и прогнозы относительно будущего системы довольно мрачные. Министр финансов Франции Брюно Ле Мэр сетует: «Если мы не сможем переосмыслить Бреттон-Вудскую систему, новым мировым порядком может стать инициатива “Пояс и путь”, а китайские стандарты в области господдержки, доступа к госзакупкам и интеллектуальной собственности – новыми глобальными стандартами». Редакция журнала The Economist пессимистично предупреждает, что «минимально катастрофический исход... всё ещё в пределах возможного..., но может статься, что события будут развиваться примерно так же, как в 1930-е годы».
Одним из уроков, извлечённых из Бреттон-Вудса, является исторически тесная связь гегемонии с международной валютной стабильностью. Этот тезис был практически аксиомой для американских экспертов с начала 1970-х годов, что неудивительно. Несмотря на тогдашнюю риторику, послевоенное сотрудничество основывалось на могуществе и предпочтениях США. Хотя Советский Союз принимал активное участие в работе над проектом соглашения, Иосиф Сталин в конечном итоге отказался ратифицировать его на том основании, что присоединение к нему СССР обернулось бы его подчинением Соединённым Штатам. Лишившись в результате войны своих золотовалютных резервов, Великобритания под руководством Джона Мейнарда Кейнса предложила создать наднациональную валюту – банкор. Это могло бы ограничить влияние США в интересах стран-должников и на какое-то время сохранить за Великобританией имперский статус. Однако обладая двумя третями мировых запасов золота и 50% мировых производственных мощностей, Соединённые Штаты отвергли предложение Кейнса в пользу системы с фиксированным обменным курсом, где доллар США был привязан к золоту по фиксированному курсу в 35 долларов за унцию.
Крах золотовалютного стандарта с опорой на доллар США принято было приписывать ослаблению США. Тогда многие считали, что зарождающаяся многополярность среди западных держав откроет новую эру меркантилизма и глобальной конфронтации, как это было в 1930-х годах. Реальность же оказалась не такой очевидной, а характер отношений между мировыми державами более сложным и диалектическим, что справедливо и сегодня.
США действительно утратили своё превосходство в области промышленного производства по отношению к основным торговым партнёрам. С другой стороны, у США есть возможность хотя бы частично освободить доллар от взятых на страну добровольных ограничений и вести одностороннюю денежно-кредитную политику, исходя в первую очередь из собственных интересов. Джон Коннали, возглавлявший тогда министерство финансов США, заявил европейцам: «Доллар – это наша валюта, но ваша проблема». Как сказал Ричард Никсон, «Соединённым Штатам больше нет нужды соревноваться, держа одну руку за спиной».
Вторая итерация Бреттон-вудской системы, которая постепенно возникла в результате кризиса 1971 года, не лишена противоречий. Становление в качестве резервной валюты необеспеченных денег создало предпосылки для утверждения господства финансового капитала и сопровождалось развитием неолиберализма, что стало причиной и в то же время следствием спада рабочего движения по всему миру. МВФ и Всемирный банк всячески содействовали этой трансформации, сначала во время глобального долгового кризиса начала 1980-х годов, когда были введены в действие программы структурной перестройки на всём «глобальном Юге», а потом и при дерегуляционной вакханалии, которая привела к глобальному финансовому кризису в 2008 году. Все реанимационные мероприятия, включая дальнейшую либерализацию, приватизацию и меры жёсткой экономии, с энтузиазмом поддержанные ЕС и в меньшей степени МВФ, лишь породили растущее неравенство, нищету и безработицу, вызвав тем самым неприятие вроде как нужной и полезной глобализации.
Совершенно очевидно, что удержание долларом статуса международной резервной валюты порождает растущую нестабильность и конфликты – не в последнюю очередь потому, что возможность перекрыть другим доступ к платёжным системам позволяет Соединённым Штатам вести экономические войны за счёт применения экстерриториальных санкций. Кроме того, роль доллара в качестве «безопасной гавани» позволила американскому министерству финансов залезть в огромные и, похоже, уже неподъёмные долги: в настоящее время долг США составляет 22 трлн долларов, a к 2028 году этот показатель может достичь 34 трлн на фоне стремительного роста задолженности по потребительским кредитам. Угрожающее, хоть и несправедливое заявление Трампа, объявившего Китай «валютным манипулятором», а также давление на федеральный резерв с целью снижения процентных ставок – всё это явно подсказывает, что центральные банки могут быть выведены на передовую торговой войны, которая до сих сводилась к пошлинам, санкциям и кампании против ВТО.
Что касается юаня, то за счёт инициативы «Пояс и путь» эта валюта приобретает статус резервной, хотя и в ограниченных масштабах. Китай уже застолбил место в корзине резервных валют МВФ. В отличие от Европы десять лет назад Китай – наряду с США – сыграл центральную роль в стимулировании восстановления глобальной экономики в ответ на глобальный финансовый кризис. Однако нет уверенности в том, что такая спасательная операция могла бы повториться сегодня. Замедление темпов роста, сохранение контроля над капиталом и стремительный рост задолженности значительно ограничивают потенциал юаня в качестве международной резервной валюты. В настоящее время на юань приходится менее 2% резервов центральных банков. Китай владеет казначейскими облигациями США на сумму 3 трлн долларов США, что составляет всего 17% от общего объёма казначейских облигаций США, находящихся в иностранной собственности. Это обеспечивает Китаю лишь очень ограниченное влияние на Вашингтон. Таким образом, доллар остаётся якорной валютой, а подорвать этот статус можно только изнутри. Даже небольшое расширение корзины валют, определяющих стоимость специальных прав заимствования МВФ, вряд ли будет более приемлемым для Вашингтона, чем введение банкора 75 лет назад.