Мир решительно меняется. Возникает новая мировая иерархия, портятся отношения между одними странами, улучшаются между другими. Поразительные технологические прорывы сочетаются с не менее поразительными прорывами варварства. Пандемии, увы, не видно ни конца, ни края. А ведь похоже, что впереди нас могут ждать и новые вызовы, степень опасности которых нам просто неизвестна.
Мы живём в интересное время. Но, как писал поэт Николай Глазков:
«Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!»
Если заменить век двадцатый на двадцать первый, а историка, например, на политолога (хотя и историки годятся, но, может, они ещё не родились), то слова, сказанные Глазковым лет восемьдесят тому назад, будут абсолютно применимы и к нашему времени.
В самом деле, любые существенные перемены приводят прежде всего к потрясениям в жизни обычных, совершенно партикулярных людей. Конечно, страдают и элиты, на войнах гибнут не только рядовые, а перевороты и прочие революции часто не щадят и лидеров. Но всё же основные страдания выпадают тем, кого называют «массой».
Впрочем, большинство населения обладает и колоссальной силой: в общем-то, без его согласия практически ничего нельзя сделать даже в самых жёстких режимах. Кстати, стремительное падение предыдущего режима в Кабуле – яркая иллюстрация воли простых людей: талибов , солдат регулярной армии Афганистана, населения страны, полицейских и многих, многих других. Часто в критические моменты происходит своего рода стихийный референдум, на котором люди голосуют своими действиями. В России такое, кстати, происходило неоднократно (от себя – более, вообще-то, не дай Бог такого).
Надо заметить, что крупные обострения – а ковид к ним относится безусловно – заставляют всех людей совершать своего рода экзистенциальный, сущностный выбор: делать прививку или не делать, поддержать подчас суровые меры властей или нет, согласиться на сокращение доходов и ограничение свободы ради безопасности окружающих или нет.
Это расширение в полном смысле этого слова масштабировало все конфликты, в которые вовлечён каждый – самый обычный – человек. Право на свободное передвижение, право на контроль над своим телом, право на неограниченную коммуникацию, право на вольное предпринимательство и свободу торговли и ещё многие права оказались – в той или иной степени – ограничены. И огромное количество людей, повторю, оказались вынуждены принимать решение – а как к этому относиться?
Соответственно, и власти во всех странах были вынуждены так или иначе организовывать эти ограничения. Говорить об их неизбежности, убеждать граждан в конечной пользе этих мер. Находить компромиссы с обществом. Регулировать международное сотрудничество: от пересечения границ до медицинской помощи. И много чего ещё. В результате власти вступили в более тесный контакт с населением.
Много раз говорилось, что сам по себе ковид ничего особенно нового не привнёс. Он скорее оказался катализатором и без того начавшихся и развивавшихся процессов. И до пандемии было ясно, что модель глобализации, в которой США и Запад в целом играют ведущую роль, не состоялась. Хотя бы потому, что сами США и Запад почувствовали, что не справляются с лидерством и перешли к (на свой лад) «антиглобализаторской» роли, пытаясь не объединить мир, а разделить его на «хороших» и «плохих». Причём, что забавно, переходя в масштабную оборону, в защиту от развивающегося иного, во многом нового мира. Так вот, ковид, конечно, ускорил и радикализировал этот процесс.
Ещё больше он ускорил процесс роста влияния общественных настроений на мировую политику. Именно из-за обострения связей общества и власти правительства многих стран вынуждены всячески подчёркивать зависимость внешней политики от общественного мнения. Часто, как, например, в США и не только, увы, это носит даже карикатурный характер. Получается, что внутриполитическая борьба оказывается куда сильнее национальных интересов. Общество оказывается настолько расколотым, ярость политических противников столь сильна, что ни до каких рационально понимаемых национальных интересов и дела нет. В сущности, это грозит неописуемой катастрофой: например, глобальным разрушением ценностей современной гуманистической цивилизации.
Повторю, процесс запустил не ковид, но пандемия невротизировала мировое общество (не только людей Запада), обострила проблему.
Нечто подобное, но ещё более масштабное происходит во всём мире. Результаты современных процессов – если судить по реальному положению дел в западных странах – далеки от очевидности.
Конечно, не стоит преувеличивать ужасность нынешних проблем. Наверное, бывало – а может, и будет – ещё хуже. Но мы живём здесь и сейчас, в нынешней реальности, в которой нам самим приходится определяться и принимать решения. И с ростом конфликтов по всему миру, и с очень серьёзными климатическими проблемами, и с – как минимум – глобальным взаимным недопониманием. И это в условиях никогда прежде не существовавшей коммуникационной свободы.
Весь человеческий прогресс вроде бы направлен на то, чтобы каждому из нас стало легче жить, чтобы каждый мог провести свой не такой уж долгий век с удовольствием и пользой для себя и других. И определённых успехов в этой сфере удалось добиться. Но вот сколь они устойчивы? И в чём самые главные, самые опасные вызовы для всех нас на этом земном шаре?
Так что вопросов много. Может быть, хотя бы на часть из них удастся найти ответы на предстоящем Ежегодном заседании клуба «Валдай» на тему «Глобальная встряска – XXI: человек, ценности, государство», которое состоится 18–21 октября в Сочи.
