2016 год показал своего рода восстание масс. И это восстание происходит на значительной части земной территории. Мы стали свидетелями радикальных изменений в мире, все последствия которых пока трудно себе представить. Впереди маячит новый, пугающий миропорядок. Складывается впечатление, что человечество развивается минимум по двум разным траекториям. И суть конфликта в столкновении моделей будущего.
Возможно, мы ошибаемся, но, похоже, мы стали свидетелями радикальных изменений в мире, все последствия которых пока трудно себе представить. Не исключено, конечно, что мы преувеличиваем значение, например, Brexit, или выборов в США, или событий на Ближнем Востоке. Но почему-то кажется, что впереди маячит новый миропорядок, который в некоторых отношениях пугает.
Мне кажется, что 2016 год показал своего рода восстание масс. И это восстание происходит на значительной части земной территории. Только в одних странах, например, на том же Ближнем Востоке, это происходит в виде гражданской войны с оружием в руках, а в других – пока хватает выборов.
Увы, твёрдой границы между спокойными и неспокойными мирами – нет. Об этом свидетельствуют масштабные террористические акты, поразившие многие страны. И потому есть угроза втягивания всё большего количества людей в самые варварские формы насилия, в кровавые конфликты.
Но главный вопрос, конечно, в том, а кто против кого восстал? Кто кому противостоит? Кто с кем и за что бьётся?
Например, многие пишут, что и Brexit, и американские выборы показали, что менее образованные, не очень молодые и небогатые выступили против более молодых, образованных и состоятельных. Чисто демографическая статистика такой взгляд подтверждает, но вместе с тем и упрощает, хотя бы потому, что в таком виде суть конфликта сводится к чему-то вроде зависти, к чему-то напоминающему позитивистские марксистские рассуждения. На самом деле если прислушаться к риторике лидеров, то можно предположить, что суть дела не в зависти, а в страхе, в том, что значительная часть, например, западного общества с испугом смотрит в будущее, в то время как другая часть это самое будущее активно строит. То есть суть конфликта в столкновении моделей будущего.
Складывается такое впечатление, что человечество развивается минимум по двум разным траекториям. Согласно одной, у нас идёт «индустриальная революция 4.0» и мы стремительно движемся к миру новых технологий: коммуникационных, биологических, цифровых, медицинских и так далее. Нас вроде как ждут машины без водителей, жизнь до 120 лет, невероятное благополучие и много чего ещё. Но согласно второй – наступает чуть ли не какое-то новое средневековье. Мы видим отчаянную защиту крайне консервативно понятых ценностей, стремление сохранить «традиционный» мир (вопрос, а был ли он?). Когда Дональд Трамп говорит о том, чтобы сделать Америку снова великой, он рисует мир, в котором по-прежнему существует своего рода «одноэтажная Америка», в которой у каждого свой домик, работа на фабрике или свой маленький бизнес, вроде авторемонтной мастерской. Семья, работа, счастливые дети на маленькой лужайке около маленького домика.
Но если те технологические перемены, о которых говорят, произойдут, образ жизни сотен миллионов людей необратимо изменится. Роботы будут управлять машинами, точнее машины станут роботами, и чинить их будут роботы, а на фабрике окажутся нужными три человека. Домики конечно сохранятся, да и дети смогут играть на лужайке, а вот что делать взрослым – вопрос.
Более того, новый технологический прогресс – результат небывалой мобильности и трансграничности его организаторов. Они, в общем-то, граждане мира, которым во многих случаях вообще всё равно, где работать. Сингапур или Иллинойс, да где угодно – важно, чтобы было удобно и выгодно.
Как ни странно, на том же Ближнем Востоке, хотя и в иной форме, идёт спор о различных моделях будущего и прежде всего о социальных аспектах этого будущего. Распавшееся традиционное исламское общество породило огромное количество людей, прежде всего молодых, которые ищут новой справедливости и нового порядка. Им кажется, например, что жёсткие иерархические модели, представленные в странах вроде Саудовской Аравии, мешают построению нового порядка.
И вот в 2016 году стало понятно, что и мировые элиты раскололись, что они не сумели предложить различным стратам своих обществ приемлемые, не слишком пугающие модели будущего.
Причин слабости элит много. Тут и потеря идеологических ориентиров, тут и неумение жить в мире уже пришедших технологий, прежде всего коммуникационных, тут и потеря «горизонта будущего». Собственно, человечество никуда не стремится, никакой серьёзной альтернативы капитализму нет, хотя, конечно, этот капитализм выглядит по-разному в разных странах. Тем не менее каковы бы они ни были, факт есть факт – элиты слабеют, им не хватает компетентности эффективно регулировать мировое развитие. Отсюда своего рода игра в обособление, в миф восстановления прошлого, попытка опереться на тех, кто с трудом себя видит в новом сияющем мире.
Впрочем, есть и противоположные тенденции. Они, в частности, выражаются в том, что международные институты, а их немного, прежде всего ООН, явно воспринимаются элитами как необходимая площадка хоть какого согласования интересов. В первую очередь, конечно, речь идёт о текущих конфликтах, текущих процессах, но характер, например, дискуссии о климате позволяет надеяться, что и желаемое будущее является всё же предметом рассмотрения.
И собственно вызов, который сформулировал 2016 год, в том, каков будет компромисс между стремлением к развитию и желанием поддержать стабильность, транслировать прошлое в будущее.
И это совершенно нетривиальная задача. Мы знаем, что, как правило, смена уклада приводит к серьёзным потрясениям. Индустриальный прогресс XIX века погубил множество империй, средневековый мир рухнул под давлением медленного и неизбежного прогресса, книгопечатание вообще изменило структуру общества. Нынешние изменения, повторю, представляются очень радикальными. Соответствующими будут и последствия. И похоже 2016 год с блеском продемонстрировал, что перемены, о которых так долго рассуждали досужие политологи, наступили.
