На рубеже 1960–70-х годов в экспертной среде активно обсуждалась “the Madman Theory” («Теория безумца»), авторство которой приписывалось президенту США Ричарду Никсону. Он считал, что мощным рычагом давления на непокорных северо-вьетнамцев станет популяризация убеждения в том, что в Белом доме сидит сумасшедший политик (собственно, сам Ричард Никсон), который так сильно ненавидит коммунистов, что готов использовать любые средства, включая ядерное оружие, чтобы их уничтожить. Никсон верил, что вьетнамцы этого испугаются и быстрее сядут за стол переговоров, согласившись на благоприятные для США условия окончания позорной для Вашингтона Второй индокитайской войны, пишет Станислав Ткаченко, приглашённый профессор Центра исследований экономики и политики стран с переходной экономикой Ляонинского университета.
Сегодня эксперты, наблюдая за угрозами Вашингтона по отношению к доброй половине стран планеты, смахивают пыль со старых учебников и вновь изучают эту старую добрую теорию. В числе государств, пострадавших от непродуманных, нарушающих привычные правила межгосударственного общения и нормы международного права действий США, называют практически все государства Западного полушария, Турцию, Китай и Россию.
Но прежде всего примерами нового издания «Теории безумца» являются Северная Корея и Иран. Реакция даже таких верных союзников Вашингтона, как ведущие государства Западной Европы, на агрессивные действия в отношении этих двух стран, показывает, что «защита от дурака», то есть система защиты легитимных политико-экономических интересов от давления США, сегодня строится ускоренными темпами. Именно разрыв Вашингтоном ядерной сделки с Ираном стал для них лакмусовой бумажкой, показавшей, что лучше не тратить время на крушащих всё вокруг себя США, а действовать самостоятельно. Или даже в союзе с Россией, также расценивающей практику современной дипломатии США как разрушительную.
Именно в этом мы видим мотивы, которые побудили ЕС в срочном порядке разработать в сентябре 2018 года SPV (Special Purpose Vehicle), «механизм специального назначения» для осуществления анонимных расчётов с Ираном в обход контролируемой США глобальной платежной системы SWIFT. Позднее было принято решение силами европейских грандов (Германии, Франции и Великобритании) создать специальную структуру INSTEX (Instrument in Support of Trade Exchanges), то есть «инструмент поддержки торговых расчётов» со штаб-квартирой в Париже, которая примет на себя проведение расчётов с Ираном.
Несколько более радикальными являются действия 19 государств еврозоны ЕС по укреплению Экономического и валютного союза для того, чтобы на практике превратить евро в один из самостоятельных полюсов в мировых финансах. Почему именно евро и почему сейчас?
Ответ следующий. Во-первых, в ЕС с завистью смотрят на то, как Россия меняет свои долларовые резервы на золото, юани и те же евро, опасаясь самого страшного сегодня «чёрного лебедя» под названием «крах доллара США».
Мировые финансовые рынки ждут его более 40 лет и понемногу свыклись с этой угрозой. Но проблема гигантского внутреннего долга США, а также двойного дефицита (в торговле и в международных платежах) никуда не делась. Никакого удовлетворительного её решения сегодня не существует. Расширение использования евро в мировых финансах сделает его устойчивее, а для ЕС это станет дополнительной гарантией стабильного развития.
Во-вторых, усиление международной роли евро станет следствием решения давно назревших проблем, связанных с несовершенством разработанной в Маастрихтском договоре (1992) конструкции Экономического и валютного союза. Брюссель справедливо рассматривает Союз как своё высшее достижение по трансформации первоначально аморфного торгового объединения в наднациональную организацию, способную на равных разговаривать с другими глобальными игроками.
Кризис, а тем более крах евро, станет свидетельством того, что проекты создания наднациональных структур нужно оставить сказочникам, а реальную европейскую повестку наполнить традиционными для межправительственной организации вопросами согласования позиций отдельных стран и поисками консенсуса.
Отметим в завершение, что табуированный ранее в Брюсселе термин «многополярность», превозносимый Россией как идеал устройства современной политико-экономической системы планеты, стал широко и в позитивном контексте использоваться еврочиновниками как раз в ходе дискуссии об интернационализации евро. Такое совпадение не может быть случайным!
