Обострение между США и Ираном оказывает влияние на события и на Корейском полуострове, причём задевают они не столько Север, сколько Юг. Северная Корея получила дополнительное подтверждение того, что наличие ядерного оружия отлично защищает от американских действий по «причинению» демократии (наподобие убийства генерала Сулеймани). О северокорейско-иранском сотрудничестве в военной сфере ходят любопытные слухи, и будет неудивительно, если появление у Ирана образцов высокоточного оружия, которое было использовано при атаке на американскую авиабазу, будет объяснено северокорейским следом, пишет Константин Асмолов, ведущий научный сотрудник Центра Корейских исследований Института Дальнего Востока РАН.
Гораздо интереснее рассмотреть проблемы, с которыми в результате этого обострения сталкивается Республика Корея, так как Сеул является близким союзником Вашингтона, одновременно поддерживая дружеские отношения с Тегераном (в частности – импортируя иранскую нефть). Буде США потребуют присоединиться к давлению на Иран, это создаст неприятную дилемму.
Первый блок проблем связан с настойчивым требованием США присоединиться к мерам по обеспечению безопасности в Ормузском проливе. Формально для борьбы с пиратами и не только там уже находится южнокорейский контингент, однако ещё до инцидентов января 2020 года от Сеула требовали более активного вовлечения в этот проект, который де-факто направлен против возможных действий Ирана по перекрытию пролива и удара по мировому трафику углеводородов. В конце года дело ограничивалось отправкой офицера связи, но и сейчас вопрос находится в стадии рассмотрения. Более того, 9 января глава внешнеполитического ведомства Кан Гён Хва сообщила: «Учитывая политический анализ и двусторонние связи со странами Ближнего Востока, я считаю, что наша позиция по этому вопросу не может быть точно такой же, как у США». Это первый раз, когда высокопоставленный правительственный чиновник открыто намекает, что решение Кореи по какому-то вопросу может не совпадать с желанием Америки.
Таким образом, Мун Чжэ Ин находится в неприятной вилке.
С одной стороны, демонстративное игнорирование американских требований может повлечь за собой ответные меры, в перспективе болезненные для южнокорейской экономики.
С другой, отправка южнокорейских войск на Ближний Восток может быть рассмотрена в контексте продолжающихся споров о том, сколько Южная Корея должна платить за расположение американских войск на своей территории. Напомним, что до конца года стороны так и не договорились, и Соединённые Штаты требовали очень веского повышения южнокорейской доли.
С третьей стороны, Мун позиционирует себя как популист и старается подчёркивать свою независимость от США – хотя бы в рамках логики фракционной борьбы. Под данным углом, исполнение американской просьбы бьёт по его образу независимого политика. Впрочем, демократам не привыкать. Южнокорейские войска отправились в Ирак воевать за американские интересы не при консерваторах, а при ещё большем популисте – Но Му Хёне.
Пока среди политических партий наблюдается разноголосица. Правящая партия Кореи до сих пор чётко не представила свою позицию по этому вопросу. Главная оппозиционная «Свободная Корея» считает, что участие в миссии в Ормузском проливе может стать способом защиты южнокорейского народа. Левая оппозиционная Партия за демократию и мир и многочисленные НПО выступают против, сославшись на потенциальную возможность нападений на корейских граждан со стороны проиранских вооружённых сил. А равно и на то, что ответственность за усугубление ситуации на Ближнем Востоке полностью лежит на США, и у Сеула нет причин поддерживать Вашингтон, участвуя в военных действиях, инициируемых американской стороной.
Второй блок проблем – экономические. Южная Корея испытывает зависимость от привозных углеводородов, и стараниями Мун Чжэ Ина, объявившего войну ядерной энергетике, эта зависимость только увеличилась. В 2018 году Корея импортировала из Ирана 58,2 млн баррелей сырой нефти, – 4,8 процента от всего импорта нефти в страну, а в январе–ноябре 2019 года – 70% импортируемой Югом нефти и 38 % СПГ приходилось на Ближний Восток. Это означает, что в случае начала конфликта там, поступление углеводородов может прерваться, и Южная Корея должна будет искать новые варианты. Кстати, одним из таких мог бы стать российский сжиженный газ.
Выполняя американские требования, Сеул несколько снизил объёмы поставок иранской нефти и отказался от расчётов в долларах. Но это означает лишь то, что с долларов перешли на воны. Южнокорейско-иранские отношения развиваются и в других сферах, причём поговаривают о торговле оружием и высокими технологиями.
Третий блок проблем связан с эвакуацией из Ирана вообще и Ближнего Востока в целом граждан РК. В настоящий момент в Иране находятся 290, в Ираке – 1570 (в основном строительные рабочие), в Ливане и Израиле – около 850 граждан РК.
Отразится ли кризис на увеличении исламской террористической активности в Южной Корее? На деле – вопрос сложный, хотя бы потому, что подобные действия иранского происхождения затрагивают мусульман-шиитов, которые в РК среди мигрантов практически нет. Да, немало шуму наделали недавние кадры, когда у одного из убитых исламистских боевиков в Сирии нашли южнокорейские документы, но по официальному заявлению МИД РК этот внутренний паспорт был потерян, поэтому связанное с инцидентом бурление нужно рассматривать с точки зрения южнокорейских политических разборок.
Как бы то ни было, в случае перетекания американо-иранского противостояния в горячую фазу, Северная Корея извлечёт из этого немало любопытных уроков, а возможно получит возможность протестировать некоторые образцы своего нового вооружения в боевой обстановке против наиболее вероятного противника. Южная Корея, вне зависимости от того, какой путь она выберет, может столкнуться с экономическими или внутриполитическими проблемами, что на фоне приближающихся парламентских выборов 2020 года может создать администрации Мун Чжэ Ина дополнительные трудности.
